Страница 34 из 35
Появление их вызвало со стороны сибирского губернатора Чичерина энергическую деятельность. Из ямщиков городов Сургута и Березова, с прибавлением к ним конфедератов, он сформировал гусарскую роту. Тобольский президент Ефим Шевырин собрал из тобольского купечества 900 человек конных; тобольский ямской управитель Иван Борисов сформировал 120 человек из ямщиков и подгородных крестьян, по большей части отборных стрелков, имевших каждый при себе лыжи. Ополчение это, разделенное на четыре части, было разослано в Тюмень, Туринск, Краснослободск и Ялуторовск, причем в первые три пункта было послано, сверх того, и по одной рекрутской роте.
Пока части эти пришли по назначению, мятежники в числе 3 тысяч человек подошли к Курганской слободе. Для отражения их был сформирован отряд из 1900 человек крестьян и роты солдат с одним орудием, под общим начальством майора Салманова. Подходя к Кургану и оставаясь сам в резерве с 700 человек, Салманов отправил вперед капитана Смольянинова с ротою пехоты, 1200 человек вооруженных крестьян и одним орудием. Заняв Курганскую слободу и желая рассеять собравшуюся вблизи толпу, Смольянинов пошел ей навстречу, но изменившие крестьяне схватили его со всеми офицерами и выдали мятежникам. То же самое сделали крестьяне и с майором Салмановым. Инсургенты заняли Курган, оба предводители отрядов и некоторые из офицеров были повешены. Большая часть окрестных слобод с населением, простиравшимся до 18 тысяч душ, перешли на сторону мятежников. Чичерин приказал тогда, чтобы следовавшая из Кузнецка в отряд Деколонга 13-я легкая полевая команда была немедленно отправлена к Кургану. Присоединив к себе в слободе Байчанке секунд-майора Фадеева с рекрутской ротою, командир 13-й полевой команды, майор Эрдман, быстро двинулся к Кургану и был встречен мятежниками у Осиповой слободы. Смелою атакой Эрдман рассеял трехтысячную толпу, захватил всю артиллерию и письменные дела. Оставив на поле сражения до 600 тел, инсургенты отступили к Курганской слободе. Преследуя их, майор Эрдман в Иковской слободе был окружен толпою до 5 тысяч человек, приготовившихся к встрече и укрепившихся. По советам и указаниям местного духовенства[295] мятежники насыпали вал из снега и расставили орудия. Два дня продолжалась канонада с обеих сторон, и наконец майор Эрдман штурмовал Иковскую слободу. Мятежники были разбиты, бежали в Утяцкую слободу, и 24 марта Эрдман занял Курган[296].
Такая же неудача постигла и прочие шайки инсургентов. От Краснослободска они были отбиты подпоручиком Фефиловым, потеряли все пушки и много пленных. Прибывшие в Туринск и Тюмень роты с ополчением перешли в наступление и преследовали мятежников. «Оных поражая, – доносил Чичерин, – разгоняют, предводителей ловят и присылают в Тобольск, слободы и деревни утверждают вновь присягою».
Все это происходило на границах Сибирской губернии, а вся Исетская провинция и северная часть Оренбургской губернии были в полном восстании и находились во власти мятежников. Уральская горная возвышенность, с ее населением и заводами, была единственным и прекрасным убежищем для Пугачева после поражения его под Татищевою крепостью. Если бы Деколонг из Челябы двинулся на юг, то Пугачев мог быть окружен со всех сторон, но бездействие этого генерала дало возможность самозванцу оправиться, собраться с новыми силами и появиться там, где его вовсе не ожидали.
Глава 9
Бегство Пугачева из Берды. – Освобождение Оренбурга от осады. – Награды губернатору и жителям. – Преследование самозванца. – Бой у Каргалы. – Бегство Пугачева в Башкирию.
В день сражения под Татищеве, поздно вечером, Пугачев прискакал в Берду в сопровождении только четырех человек свиты: Ивана Почиталина, Василия Коновалова, Григория Бородина и шурина самозванца, Егора Кузнецова. Опасаясь наступления князя Голицына и вылазки из Оренбурга, Пугачев приказал тотчас же сменить с караула всех крестьян и солдат, а на их места поставить яицких казаков, как людей более ему преданных и более опытных в сторожевой службе.
В Берде еще не знали о поражении товарищей, и потому распоряжение это удивило многих.
– Что за чудо, что нас сменяют не вовремя и гонят целыми толпами в Берду? – спрашивали караульные друг друга.
Наиболее любопытные обращались за разъяснением к своим командирам, а те, сами не зная ничего, шли в Военную коллегию. В числе первых, явившихся в главное управление самозванца, был Хлопуша. Он застал в комнате только одного писаря Васильева, от которого не получил удовлетворительного ответа.
– Тебе что за нужда, – сказал Васильев, – знал бы ты свое дело, да лежал бы на своем месте.
Хлопуша отправился к Творогову и, проходя по улице, видел, что яицкие и илецкие казаки укладывали на возы свои вещи.
– Что это значит? – спрашивал Хлопуша.
– А это те казаки, – отвечал уклончиво Творогов, – что приехали из своих мест за хлебом и теперь собираются домой. Я с ними жену свою отпускаю, а ты поди и распусти свою команду.
Хлопуша исполнил приказание, пошел было к Шигаеву, но тот ушел из дома с Чумаковым и Григорием Бородиным.
Последний, будучи очевидцем всего происшедшего под Татищево, был уверен, что дело, затеянное яицкими казаками, проиграно окончательно, и потому в тот же вечер отправился к Шигаеву и рассказал ему события дня.
– Я поеду в Оренбург, – говорил Григорий Бородин, – и там расскажу, а между тем не можно ли его [самозванца] связать.
– Поезжай, – отвечали Шигаев и случившийся у него Федор Чумаков, – и предстательствуй за нас всех, чтобы помиловали, а мы постараемся его связать.
Переговорив еще с хорунжим Трифоном Горловым, Осипом Бановым и с калмыком Гибзаном, Бородин советовал им выдать Пугачева и явиться с повинной, а сам в ту же ночь уехал из Берды, причем Шигаев и Чумаков провожали его до реки Сакмары[297].
Рано утром, 23 марта, Пугачев призвал к себе Максима Шигаева[298], Андрея Витошнова, Федора Чумакова, Ивана Творогова, Тимофея Падурова и Коновалова. Он рассказал им откровенно о несчастье, постигшем его армию под Татищево, и спрашивал: что делать?
– Как вы рассудите, детушки, – говорил самозванец, – куда нам теперь идти?
– Мы не знаем, – был первый ответ опечаленных присутствующих.
– Я думаю, что нам способно теперь пробраться степью, чрез Переволоцкую крепость, в Яицкий городок; там, взяв крепость, можем укрепиться и защищаться от поиска войск.
– Власть ваша, – отвечали присутствующие, – куда хотите, а куда вы, туда и мы.
– Поедем лучше, ваше величество, под Уфу, к графу Чернышеву, – говорил Творогов, – а если там не удастся, то будем близко Башкирии, и там можем найти спасение.
– Не лучше ли, – заметил Пугачев, – нам убираться на Яик, ибо там близко Гурьев городок, в коем еще много хлеба оставлено и город весьма крепок.
Эти последние слова были поддержаны Шигаевым.
– Пойдем, – сказал он, – в обход на Яик, чрез Сорочинскую крепость.
Решаясь двигаться по этому направлению, Пугачев послал казака за Хлопушей.
– Ты шатался много по степям, – сказал ему самозванец, – так не знаешь ли дороги Общим Сыртом, чтобы пройти на Яик?
– Этого тракта я не знаю, – отвечал Хлопуша.
– Тут есть хутора Тимофея Падурова, – заметил Творогов, – и он должен знать дорогу.
Падуров не брался, однако же, быть провожатым по степи в зимнее время.
– Ты здешний житель, – говорил Пугачев, – сыщи ты мне такого вожака, который бы знал здешние места.
– Вчера приехал оттуда казак Репин, – отвечал Падуров, – и сказывал, что там дорога есть.
Репин был призван в совет, и ему приказано быть колонновожатым. Командирам полков велено готовиться к походу, но собирать к себе только доброконных, а остальным и всем пешим разрешено идти кто куда хочет. Шигаеву поручено раздать вино и деньги, которых было 4 тысячи рублей, все медной монетой[299]. Лишь только выкатили несколько бочек, из сорока бывших в складе, как народ с криком бросился к ним и каждый старался в широких размерах воспользоваться разрешением самозванца. Произошла свалка, шум и драка, а между тем Пугачев узнал, что один из ближайших его сообщников, казак Григорий Бородин, ему изменил и еще накануне бежал в Оренбург[300]. Если бы генерал Рейнсдорп, по получении известий от Бородина, в ту же ночь сделал вылазку, то, быть может, сообщники Бородина и выдали бы самозванца; но наутро они были уже бессильны, так как хорунжий Горлов успел донести о советах Бородина и об его бегстве. Пугачев не жалел ничьей головы для собственной безопасности, и поднимать вопрос о выдаче самозванца было равносильно добровольному пожертвованию жизнью без всякой пользы.
295
Курганской слободы священника Лаврентия Антонова, дьякона Андрея Антонова же и дьячков Тимофея Бурцова и Гаврила Кокшарского.
296
Рапорт Чичерина Бибикову от 27 и 28 марта 1774 г. за № 1279 и 1293 // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VIII.
297
Показания Григория Бородина и Максима Шигаева // Гос. архив, VI, д. № 467 и 506. У гг. Анучина, Пекарского (Москвитянин, 1841, ч. III, с. 459), Рычкова и др. эпизод этот рассказан неверно.
298
Д. Анучин в своей статье (Русский вестник, 1872, № 8, с. 500), исправляя показания Пугачева, говорит, что Шигаев взят в плен под Татищево, но это неверно.
299
Показание Пугачева 4 ноября 1774 г.; Показание Хлопуши 10 мая 1774 г.; Показания Максима Шигаева и Ивана Почиталина 8 мая 1774 г.; Показание Ивана Творогова 27 октября 1774 г. // Гос. архив, VI, д. № 467, 505, 506 и 512.
300
У Рычкова в летописи, а с его слов и у всех авторов бежавший назван Логиновым, но это неверно.