Страница 23 из 35
Сражение продолжалось до двух часов пополудни 24 марта и окончилось полной и блестящею победою. Мятежники потеряли до 500 человек убитыми, лишились 25 орудий с зарядными ящиками и снарядами и 1560 человек пленными. В отряде Михельсона было 23 человека убитых и 32 раненых.
При самом начале боя, лишь только в Уфе услышали выстрелы, комендант, полковник Мясоедов, желая узнать, что происходило около Чесноковки, отправил капитана Пасмурова с 200 человек пехоты, лыжников, кавалерии и с тремя орудиями. Городские жители думали сначала, что между мятежниками происходит междоусобная перестрелка, но скоро получили известие от Пасмурова, что Зарубин разбит Михельсоном[197] и с 20 человеками своей свиты успел бежать в Табынск, куда за несколько дней перед тем отправил всю свою денежную казну и пожитки.
Остановившись с отрядом в Чесноковке, Михельсон повесил двух главных предводителей, а трех высек кнутом. Всех остальных пленных «после увещаний» распустил по домам, точно так же как распускал впоследствии всех тех, которые являлись к нему с повинной. Таких было очень много, «кроме башкирцев, – доносил Михельсон[198], – в коих злость и жестокосердие с такой яростью вкоренились, что редкий живой в полон отдавался, а которые и были захвачены, то некоторые вынимали ножи из карманов и резали людей, их ловивших».
«Найденные в сенях и под полами, – сказано в журнале[199], – видя себя открытыми, выскакивали с копьями и ножами, чиня сопротивление».
После поражения мятежников под Чесноковкой толпа, бывшая в Красном Яру, разбежалась почти вся сама собою, но для окончательного очищения этого пункта Михельсон отправил Изюмского гусарского полка капитана Кардашевского с его эскадроном, 100 человеками лыжников и 2 орудиями. Кардашевский не застал мятежников в Красном Яру и, узнав, что они бросили пушки и отступили на завод Потехина, двинулся для преследования их. Большинство инсургентов расходилось по домам, а некоторые скрывались в густых лесах, делая вокруг себя засеки для защиты от правительственных войск.
Отправив всех своих раненых и больных, отбитую артиллерию и собственные экипажи в Уфу, подполковник Михельсон, 26 марта, выступил к Табынску, приказав и капитану Кардашевскому, не вдаваясь в далекое преследование мятежников, идти к нему на соединение. Отойдя верст тридцать от Чесноковки, Михельсон получил на дороге рапорт табынского казачьего есаула, что он, собрав народ, захватил и сковал прибывших в Табынск Зарубина (Чику), Ульянова, Губанова и всех их товарищей. Михельсон тотчас же послал вперед поручика Матиса с карабинерами и казаками принять арестованных, а затем, в первом часу дня, 28 марта, и сам вступил в Табынск со всем своим отрядом. За поимку Зарубина (Чики) и Ульянова подполковник Михельсон выдал есаулу и его помощникам 500 рублей и отправил в главную толпу самозванца надежных людей с манифестами, увещаниями и с обещанием награды за поимку Пугачева.
«Теперь, – доносил он[200], – мне в здешних местах ничего не осталось более делать, как установить старый порядок и собрать людей в их деревни, в чем мои труды и не без успеху. Многие жители с великим раскаянием приходят ко мне, встречают меня из своих деревень и просят прощения в своих проступках. Я надеюсь, что в здешней околичности, в три дня все обитатели с покоем возвратятся в свои жилища, кроме тех башкир, кои ушли в горы.
Дня через два я другою дорогой возвращусь к Уфе, и как скоро мне удастся в тамошнем уезде обывателей, коих большая часть бегает по лесам, усмирить, то пойду к Уральским горам. Из допросов некоторых пойманных я усмотрел, что они весьма опасаются уфимских жителей и дворян и многие, единственно опасаясь оных, не возвращаются в свои жилища. Я за нужное почел Уфимской провинциальной канцелярии сделать предложение, чтоб запретить к обывателям делать придирки, а хотя бы кто и имел справедливые претензии, то взял бы терпение до восстановления совершенной тишины. Не знаю, будет ли сие от оной канцелярии довольно взято в уважение».
Предложение Михельсона, к сожалению, не было исполнено, и он с грустью должен был донести, что местное интеллигентное население само препятствует водворению порядка. «Об уфимских жителях, – писал он[201], – я с крайним соболезнованием должен донести, что они, невзирая на мое предложение, в окрестных деревнях, в отмщение, делают великие разорения». Один только прокурор Зубов хлопотал более о восстановлении общего покоя, чем о возвращении потерянного своего имущества, и сознавал, что всякая месть может довести до новых кровавых столкновений[202].
Занимаясь административными распоряжениями, Михельсон оставался в Табынске более недели. Он определил комендантом прибывшего из Уфы и бывшего перед тем в Стерлитамаке гарнизонного майора Мершилова, поруча в его команду всех табынских казаков, захваченную мятежниками в Нагайбаке пехоту, отбитую в сражении у Чесноковки, и 6 пушек, найденных в Табынске. С этими силами Мершилов обязан был, охраняя порядок в городе, иметь влияние на окрестное население и содержать его в тишине и порядке. Сделать это было не трудно потому, что обыватели являлись со всех сторон не только с повинной, но и с заявлением, что в случае надобности готовы собраться и действовать против злодеев. Мещеряки в особенности отличались чистосердечием своего раскаяния, «и я через короткое время, – писал Михельсон[203], – имею надежду иметь в деташементе моем, под предводительством известных вашему высокопревосходительству старшин Мендея Тюпеева и Султан-Мурада Янышева, лучшего войска 500 человек». Примеру мещеряков следовали и башкирцы: на Стерлитамакской соляной пристани, в 40 верстах от Табынска, они устроили съезд и совещание, для выбора депутатов и отправления их к Михельсону с повинной. Поводом к тому послужило возвращение в дома пленных, захваченных в Чесноковке. На всем пространстве от города Уфы до Стерлитамакской пристани население возвратилось в свои дома, доставляло Михельсону фураж, подводы и подписывало присяжные листы, разосланные повсюду на туземных языках.
Отправив Зарубина (Чику) и Ульянова в Уфу, дождавшись прибытия на подкрепление майора Тютчева с гусарами и возвращения капитана Кардашевского с отрядом, Михельсон 3 апреля выступил из Табынска и 4 апреля вступил в Уфу, где был восторженно встречен жителями. Отряд его в это время состоял из четырех рот Томского полка, роты егерей, шести рот Санкт-Петербургского карабинерного полка, четырех рот черных гусар, четырех рот изюмских гусар, двух рот чугуевских казаков и четырех орудий.
Со вступлением Михельсона все треволнения для жителей города Уфы были окончены и спокойствие в городе более не нарушалось. «В здешней провинции, – доносил он[204], – не только о злодеях уже не слышно, но почти всякий старшина обязывается набрать войско и следовать куда ему повелено будет». Один только Торнов успел собрать себе шайку и разорял жителей в окрестностях Бакалов. Для поимки его подполковник Михельсон отправил майора Харина с 600 человек[205] и двумя орудиями, а сам с 350 человеками регулярных войск, 50 мещеряками и с тремя орудиями пошел к Бирску, чтобы отрезать мятежникам дорогу к Сарапулу. Майор Харин не дошел еще до Бакалов, когда к Михельсону были доставлены атаман Торнов и бывший депутат Бугурусланской слободы Давыдов, связанные башкирским старшиной Кидрясом[206].
Вернувшись обратно в Уфу, подполковник Михельсон отправил к Бирску майора Тютчева с небольшим отрядом, для поимки некоторых иноверческих старшин, которые, доносил он[207], «вместо того чтобы последовать примеру прочих своих товарищей, собрались человек до 500 и везде разглашают, якобы то неправда, что их граф [Зарубин] и Пугачев разбиты, а спасся единственно я с 30 человеками».
197
Рапорт Мясоедова Бибикову от 13 апреля 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VIII.
198
В рапорте А.И. Бибикову от 24 марта 1774 г. // Там же, кн. III.
199
Журнал действий отряда подполковника Михельсона.
200
В рапорте А.И. Бибикову от 28 марта 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. III.
201
В рапорте Бибикову от 29 марта 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VIII.
202
За эти действия Зубов награжден был чином надворного советника (Архив Сената, именные указы 1774 г., кн. № 136).
203
В рапорте Бибикову от 30 марта 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VIII.
204
Рапорт Михельсона А.И. Бибикову от 7 апреля 1774 г., из Уфы // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VIII.
205
В числе коих было 100 человек мещеряков.
206
Рапорты Михельсона главнокомандующему от 9, 11 и 13 апреля 1774 г. (Там же). Кидряс был тот самый старшина, который во время пребывания Екатерины II в Казани получил особое награждение. Он был также в толпе мятежников, но потом, опомнившись, в числе первых возвратился на путь истины и «доказал чрез то, что колебание его верности происходило единственно от слабости духа, убоясь бунтовщиков» (Письмо князя П.М. Голицына графу З.Г. Чернышеву 19 апреля 1774 года // Там же, кн. IV). О деятельности депутата Давыдова и последующей его судьбе см.: Русская старина, 1876, т. XVII, с. 65.
207
В рапорте от 13 апреля // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VIII.