Страница 66 из 83
Ни войск, ни флота не было и в помине, порфирогенет, оставив Константинополь, как это было известно народу, по-прежнему проводил время в пирах да удовольствиях, забывая даже, что его престолу грозит смертельная опасность вместе с его столицей...
- Что же будет? - кричали на форуме. - Неужели нас так и отдадут в жертву этим проклятым варварам?..
- Разве для них веками собирались здесь несметные богатства?
- Для того, что ли у нас есть император, чтобы он пьянствовал со своими куртизанками, когда отечеству грозит опасность?..
Возмущение росло и росло. Озлобление охватывало всех. Только имя одного Василия Македонянина вспоминалось без злобы. Он один являлся угодным толпе. Да и в самом деле Василий в эти тяжелые дни жил вместе с народом. Его видели и на форуме, где он своими убедительными речами подымал упавший дух константинопольцев, его видели в храмах молящимся за спасение города, видели с патриархом - словом, народ, особенно такой впечатлительный как южане, все более и более привыкал к мысли, что с таким правителем, как этот Македонянин, никакие грозы не были страшны для города царя Константина.
Василий и в самом деле распоряжался и как гражданский правитель, и как военачальник. Больной Вардас чувствовал, что этот человек приобретает все большее и большее влияние, но не смущался этим, а был даже рад возвышению Василия.
Именем императора он отдал приказ о том, чтобы повсюду повиновались Василию, как самому порфирогенету, и это приказание принято было с большим удовольствием.
На одного только Василия возлагались всеобщие надежды...
И он всеми силами старался оправдать их.
По его приказанию, вход в Босфор был затянут цепями, и таким образом прегражден был непосредственный доступ к Константинополю с моря.
Эта цепь уже дважды спасала столицу Византии от подобной же грозы. В 707 году к Константинополю подступали арабы, но их флотилия не могла проникнуть за цепь. Затем в 822 году к Константинополю подступал мятежник Фома, и цепь так же преградила доступ в Золотой Рог его судам.
Но тогда в Константинополе были войска, теперь же - одни беззащитные жители.
Оставалось и в самом деле возложить всю надежду на милость Божию...
20. ПОСЛЕДНЕЕ СРЕДСТВО
Слухи о приближении варягов достигли и до Изока с Ириной.
Впрочем, от них никто и не думал скрывать приближающейся грозы. Да и как можно было скрывать ее, когда каждую ночь из Константинополя видны были зарева пожаров, освещавших путь диких завоевателей...
Изок, когда узнал об этом, обрадовался и захлопал в ладоши, как дитя.
- Они пришли, они освободят нас с тобой, сестра! - воскликнул он, не будучи в силах скрыть своего восторга.
- И погибнет тот, кто все это время был так добр к нам! - серьезно отвечала Ирина.
- Ты говоришь о Василии... Его мне действительно жаль... Но я верю там наш отец...
- Ах, как бы мне хотелось его видеть, Изок!
- Тогда знаешь что...
Юноша остановился, не договорив того, что хотел сказать.
- Что, Изок? - подняла на него свои голубые глаза Ирина.
- Пойдем к ним!
- Как?.. Разве нам может это удаться?..
- Отчего же нет?
- Нас убьют, прежде чем мы выйдем из города.
- Теперь слишком много жителей покидают этот город, чтобы кто-нибудь стал обращать на нас внимание. Пойдем! Мы, уверяю тебя, проскользнем совершенно незаметно, и знаешь что? Мы тогда спасем нашего благодетеля мы уговорим наших не трогать ни его, ни его дома, а то ему придется очень и очень плохо!
- Нет, Изок, нет! Мы должны оставаться здесь! - отрицательно покачала головой Ирина. - Славяне не осмелятся тронуть внуков старейшины Улеба, а вместе с ними и того, для кого они будут просить пощады.
- Ну, как знаешь, - обиделся Изок. - Я вижу, что жизнь в Византии совсем уничтожила в тебе любовь к родине.
- Я никогда не знала и не видела ее.
- Только это одно и может тебя оправдать!
Однако Изоку пришлось очутиться среди своих гораздо раньше, чем он предполагал.
Он уже надумал бегство и готовился привести в исполнение свой план, который ему казался вполне легким и доступным. Уйдя из Константинополя, он предполагал как-нибудь перебраться на другую сторону Босфора, пройти до входа в него из Черного моря, а там, по его мнению, уже легко будет добраться до своих.
Пылкий юноша не думал даже, что он почти не знает языка страны, что ему пришлось бы идти по совсем незнакомой местности, и он был бы убит прежде, чем успел бы скрыться из Константинополя.
Но за Изока был сам случай.
Во дворце было тайное заседание. Совещались Вардас, Фотий, Василий, великий логофет Византии и еще несколько высших сановников.
Беседа, как всегда, была самая серьезная и велась исключительно об одном.
Вардас предложил средство, всегда оказывавшееся наиболее действенным в подобных случаях - откупиться от наступавшего врага...
- Лучше потерять часть, чем все! - говорил он.
Волей-неволей пришлось согласиться с этим и завести сношения с варягами; выбрать послов возложено было на Василия Македонянина.
Вообще все, что казалось потруднее, всегда возлагалось на него, и Василий всегда с честью выходил из всевозможных затруднений.
На этот раз затруднение, действительно, казалось непреодолимым.
Кого послать?
Кто, в самом деле, решился бы теперь, явно рискуя своей жизнью, пойти к рассвирепевшим, жаждущим крови варварам. За это время Василий прекрасно ознакомился с нравами Константинополя и не видел никого, кто осмелился бы на такой подвиг.
Да и сами варяги не поверили бы каким бы то ни было послам, после того, что случилось в Киеве. Вряд ли это можно было предположить.
Вдруг Василия озарила неожиданная мысль.
Он нашел, кого послать к приближавшимся варягам...
Приняв по возможности спокойный вид, он прошел к себе и приказал немедленно призвать к себе Изока.
- Что прикажешь, господин? - явился к нему юноша.
- Изок, знаешь ли ты, что грозит Византии? Отвечай мне прямо, спросил Македонянин юношу, пристально глядя на него.
- Знаю! - был ответ.
- Это твои идут на нас войной...
- Да! Я слышал, что киевские князья ведут на Византию свои дружины, и они разорят Византию.