Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 46 из 72



Вчера еще шумливая и дерзкая чернь теперь казалась молчаливою и чем-то подавленною. Около городища никого не оставили, так что измученные защитники могли спокойно отдыхать до того момента, когда их призовут к бою.

Этим временным затишьем воспользовался старый вождь, приказывая сносить наверх доски и бревна, уцелевшие от пожарища, чтобы заранее подготовиться к новой осаде.

Все вздохнули свободнее. Особенно женщины, у которых вообще легко сменяются тревога и веселье, печаль и улыбки, - подбодрились и оживились надеждой.

Томко нашел время навестить мать и Здану, а, так как Спыткова еще не оправилась после вчерашнего перепуга и лежала, то Кася очутилась в соседней горнице наедине с Томкой и его сестрой. Его бледное лицо со следами крови от свежих ран, пробудило в девушке чувство, которое выразилось в открытом и смелом взгляде.

- Ой! - со смехом говорила Здана, - кто бы мог поверить, что это слабая Кася вчера несколько раз хваталась за секиру, и ее пришлось силой удерживать.

Стыдливая Кася, смутившись тем, что тайна ее была обнаружена, зарумянилась, отвернулась и даже глаза рукой прикрыла, собираясь отпираться от приписываемого ей поступка, но стоявшие тут же девушки подтвердили слова Зданы, а Томко взглянул на нее с радостью и гордостью.

- Если Бог чудом спасет нам жизнь, - обратился Томко к сестре, - нам будет, о чем вспоминать. Что тут говорилось, что мы пережили, - трудно будет потом поверить!

- О это правда, - говорила Здана, приходя на выручку Касе, которая отвечала ему только взглядом. - Мне и теперь все кажется каким-то сном! Я и сама не знаю, сплю я или грежу на яву.

Кася качала головкой и то бросала на Томка смелый взгляд, то опускала ресницы, то снова вызывающе смотрела на него, но, встретив его взгляд, тотчас же теряла самообладание.

- Очень вам больно от ран? - спросила она тихо, желая хоть что-нибудь сказать.

- Нет, - отвечал Томко. - Что это за раны! Больно мне только то, что вам у нас так неспокойно жить, что вы даже беретесь за секиру...

Зарумянившаяся Кася покачала головой, и длинная, золотая коса обвернулась вокруг ее руки. Она взяла эту косу и стала играть ею.

- А без вашего гостеприимства, - сказала она, наконец, - нам бы пришлось, пожалуй, умереть с голоду в лесу!

Здана, наблюдала их лица, улыбки и взгляды, вспоминала о неблагодарном Мшщуе. Она потихоньку спросила о нем у брата, который глаз не спускал с Каси, И у него было такое странное чувство, как будто чернь и не подходила еще к замку, и ничьей жизни не грозила ни малейшая опасность, и как будто на свете была весна и полное спокойствие. Забыл обо всем и таким блаженным себя чувствовал...

- Ах, когда же это, наконец, окончится, - вздохнула Кася. - Я не боюсь! Ведь отец Гедеон говорил, что бог сотворит чудо!

- А для меня, хотя бы все счастливо кончилось, никогда не будет счастья, - отозвался тихо Томко. - Как настанут лучшие времена, вы уедете от нас далеко, а с вами...

Кася в испуге отшатнулась от него и схватила Здану за руку, так что Томко не решался договорить.

Девушки обменялись взглядами. Добрая сестра прижала Касю к себе и вместе с ней подошла к брату.

- Послушай, что Томко говорит тебе, - настойчиво сказала она, - я ручаюсь за него, что он говорит правду. Я его знаю!



Остальное она договорила на ухо Касе. Та пятилась назад, как будто не желая слушать, а сама улыбалась довольная.

- А вдруг мама подслушает, да увидит нас! - живо говорила она, - я боюсь...

- Только бы Бог помог покончить с этим, - торопясь высказаться, начал Томко, - если милостивая пани, ваша матушка не захочет меня выслушать... если мне откажут отдать вас, то видит Бог, хоть бы силою пришлось увезти, а будешь моя!

Выговорив это, Томко повернулся и выбежал. Кася с испугом оглянулась вокруг, - не подслушал ли кто... Но слышала только Здана, а та поцеловала ее в лоб и молча крепко обняла.

Между тем над воротами собрались на совет все главные защитники замка.

- Что с ними случилось? Что это значит? - говорили все. - Чего они там собираются и строятся в отряды? Почему оставили нас в покое? Что делается там в долине?

- Это все хитрости черни! - говорил подозрительный Лясота, - они хотят успокоить нас, чтобы потом напасть на нас неожиданно и разбить. Не верю я, чтобы они так легко отступились.

- И все свои трупы оставили, - прибавил Топорчик. - Даже костров не развели, так и побросали их.

- Они должно быть считают нас за глупцов и думают, что проведут нас, как малых детей, - сказал Белина.

- Кто знает, что надумал Маслав, - говорил Вшебор Долива. - Одно только верно, что по доброй воле они нас не оставят.

Гадали и рядили, но никто не понимал того, что творилось во вражеском лагере, и почему вчерашний штурм так внезапно сменился сегодняшним миром... Отец Гедеон также вышел на мост посмотреть.

- Отец Гедеон, - закричали ему со всех сторон, - ты, наверное, скажешь нам, что это значит.

- Я не военный человек, - спокойно возразил капеллан, окидывая взглядом долину, - одно только я знаю и вижу, что, если Бог захочет кому-нибудь оказать милость, тому он посылает с неба неожиданную помощь... Во время пожара - ливень, а для усталых отдых. Бог велик!

В то время, как одни начинали успокаиваться, и надежда проникала в их сердца, другие - были охвачены отчаяньем и тревогой. Простой народ, вчера еще грозивший и упорствовавший, убедившись утром в отступлении Маслававых полчищ, начал роптать и проклинать тех, кто обманул их надежды.

Разделенные на небольшие группы они сидели в окопах угрюмые и погруженные в себя. Только женщины и дети, оставшиеся во дворе, громко плакали. Все боялись мести со стороны рыцарей, проклинали своих и напевали потихоньку погребальные песни. И они все не могли понять, что означало это внезапное успокоение после вчерашней битвы, когда ослабевшее городище уже не могло бы защищаться...

Вчерашний шумный лагерь затих, и только иногда порыв ветра доносил в замок звуки рога или неясный гул, смешанный с шумом леса.

Но толпы черни не ушли совсем; лагерь расположился на опушке леса и, казалось, чего-то ждал. Сначала в замке думали, что ждут новых подкреплений, но они были вовсе не нужны для взятия городища, потому что и так осаждающих было более, чем достаточно.