Страница 5 из 9
По легенде, эти цветы были белыми до того дня, как Дева Мария решила высушить на кустах свое одеяние, окрасив их в небесно-голубой оттенок.
«Где цветет розмарин, там правят женщины». Много лет назад на острове Патмос старушка, на чьей крыше я спал, выстирала для меня одежду и надушила ее диким розмарином, собранным в холмах. В древней Греции молодые люди носили в волосах венки из розмарина, чтобы стимулировать ум; возможно, симпосии тоже были пропитаны ароматом этих цветов.
В 1946 году мы улетели в Италию, где несколько месяцев спустя мой отец стал начальником аэродрома в Риме и свидетелем военных судов в Венеции. Для нас была реквизирована вилла Зуасса, большой дом на Лаго-Маджоре с протяженными садами у берега озера.
«Прекрасные цветы и как их вырастить». Через несколько месяцев после моего четвертого дня рождения родители подарили мне большую книгу об эдвардианских садах, полную замечательных акварельных иллюстраций и маленьких аккуратных контурных рисунков: «Чайные розы, колокольчики пирамидальные и львиный зев» Хью Норриса. Моими любимыми были «Китайские примулы» Фрэнсиса Джеймса; они зачаровывали меня долгими дождливыми днями. Не представляю, где мои родители отыскали эту книгу и почему подарили ее мне, аккуратно написав посвящение? Конечно, я не мог ее прочитать, а даже если б и мог, не знаю, что мне было делать с длинными перечнями акаций, акантов и тысячелистников.
Возможно, отец нашел ее в пыльном углу какого-нибудь миланского книжного магазина. А может, мать отыскала книгу в доме и дала ее мне.
«Прекрасные цветы» много лет оставались моей библией; я разглядывал ее экзотические страницы, раскрашивал цветными мелками иллюстрации и делал собственные первые рисунки-копии цветов.
Через много лет из одной акварели я создал огромный задник для «Ноктюрна» Сибелиуса, короткого балетного выступления: гигантская арка цветущих розовых орхидей, уменьшающая танцоров до размера фей, искусно запечатленных на спиритических фотографиях конца девятнадцатого века.
«Прекрасные цветы» начинаются с роз. Их щедро хвалят; не должно быть ничего застывшего, неестественного или формального ни в способе их выращивания, ни в использовании, ни даже в том, как о них писать, – красота рождает красоту. Кто может смотреть на изображение прекрасного сада и не испытывать желания выращивать цветы и какие у этого могут быть последствия? Сад, где бедное заблудшее человечество охватывают эмоции, рождающие мир и покой. «Взгляни на розу» – приказывает сад.
Рубаи были первыми стихами, на которые я положил глаз. Вскоре последовали Данбэр и сам Бард; не было лучшего пути к поэзии, чем эта садовая книга.
Отец снимал на камеру, как мать собирает розовые махровые розы у стены сада моей бабушки и как они высыпаются у нее из рук; он снимал нас с сестрой в саду виллы Зуасса, где мы стояли перед клумбой с алыми геранями – зональными пеларгониями, напоминает нам моя старая книга.
Зональные пеларгонии! Для меня герань навсегда останется геранью. «Прекрасные цветы» описывают ее как «некогда царственную королеву цветочных садов, неунывающий цветок, лишившийся благосклонности». Но не для меня: я годами выращивал их на своем балконе в Лондоне, где они цвели постоянно, даже в самых неблагоприятных условиях.
Сейчас это растение встречается наиболее неприятных оттенков, а Paul Crampel, истинно алый, единственный подходящий цвет для герани, стал редкостью.
Истинно алый – большая проблема даже в костюмных фильмах; он был предметом многочисленных разговоров с Кристофером Хоббсом, художником, работавшим со мной над «Караваджо». «Я не могу найти настоящий алый, – жаловался он, держа в руках маленький квадрат древнего шелка. – Где в наше время есть такой цвет?»
Сад виллы Зуасса тянулся на целую милю вдоль пляжей Лаго-Маджоре. Он разливался по его каменным терассам – изобилие ниспадающих цветов, заброшенные аллеи могучих камелий, старые розы, спускавшиеся до озера, огромные золотистые тыквы, каменные боги, перевернутые и усеянные быстрыми зелеными ящерицами, темные кипарисы и леса, полные орехов и съедобных каштанов.
В дальнем углу леса стояла сторожка, где старуха, обитавшая в каком-то своем времени, копалась в больших поддонах, лежавших друг на друге, и носила охапки листьев тутового дерева на корм армии жадных шелкопрядов. В этом раю мы с сестрой, взявшись за руки, ходили голышом вдоль пристани, погруженной в озерные воды.
Погода была изменчивой: солнце быстро исчезало, с гор спускалась грозовая туча. Однажды большая стеклянная дверь захлопнулась с такой яростью, что разбилась на тысячу осколков, и мы пулей выскочили из-за обеденного стола. Но буря скоро закончилась, и те дни остаются в моей памяти наполненными солнцем. С рассветом в мою спальню приходила домработница Сесилия; длинной щеткой она выгоняла ласточек, влетавших в окно, чтобы свить гнезда в углах комнаты. Затем она ставила меня на кровати, смотрела, как я одеваюсь, и аккуратно завязывала мои шнурки.
После завтрака ее симпатичный восемнадцатилетний племянник Давид сажал меня на руль своего велосипеда, и мы отправлялись кататься по сельским тропкам или ехали к озеру и плавали там на старой лодке; я смотрел, как он раздевается на жаре и гребет вокруг мыса к тайной бухточке, смеясь всю дорогу. Он был моей первой любовью.
Я насчитал больше пятидесяти бутонов у нарциссов, посаженных в прошлом году. Ни один из них еще не распустился, но, если теплая погода продлится, они раскроются в течение недели.
Это ранний сорт. Нарциссы King Alfred, посаженные в начале сентября, едва пробились сквозь грунт.
«Нарцисс, – пишет Томас Хилл, – подходящий цветок для выставок». Джон Джерард в «Травнике» рассказывает: «По словам Феокрита, нарциссы растут на лугах… он пишет, что прекрасная Европа, выйдя со своими нимфами на луг, собирала ароматные нарциссы, в стихах, которые мы можем перевести следующим образом:
Луковицами нарциссов пользовался Гален, хирург в школе гладиаторов, для заживления серьезных ранений и порезов; с той же целью их луковицы носили в ранцах римские солдаты. Возможно, так нарциссы впервые попали в страну. Название «нарцисс» – daffodil, d’asphodel – вызывает путаницу с асфоделем. Кроме того, их называли лилиями Великого поста.
Нарцисс – «предвестник ласточек, любимец даже ветров холодных марта»[4]. Когда я читаю эти слова, они наполняют меня печалью, поскольку цветоводы разрушили сезонную природу нарциссов, выгоняя их в наши дни задолго до Рождества. Одна из радостей, утраченных нашей технологической цивилизацией, это радость от встречи сезонных цветов и плодов; первый нарцисс, земляника или вишня принадлежат прошлому, как и драгоценный момент их появления. Даже мандарины – ныне клементины – спешат появиться за много месяцев до Рождества. Думаю, однажды я увижу нарциссы на рынке Бервик-стрит в августе в таком же обилии, как и появляющуюся под Рождество клубнику.
2
Перевод О. Румера.
3
Перевод А. Андроновой.
4
Перевод П. П. Гнедича.