Страница 3 из 28
– Это именно то место, которое использовалось для казни приговоренных к распятию? – хотел уточнил крестоносец и добавил, оправдываясь: – Я недавно в Палестине, и впервые пришел на этот холм.
– Да. Именно здесь был распят Иисус Христос, – подтвердил необычайно осведомленный иудей. – Эта груда камней была ранее часовней, которая называлась Кальвариум, в центре ее и стоял Крест Спасителя. Часовню разрушили персы пятьсот лет назад. Сто лет назад она была восстановлена и вновь подверглась разрушению по приказу халифа Хакима.
– Теперь мы ее отстроим, и наша церковь стоять будет столько, сколько будет существовать этот мир, – пообещал франк.
На землю опускались сумерки. Продолжать исследование холма не представлялось возможным. Но крестоносец не собирался оставлять навсегда свою затею.
– Жан и Гюи, – обратился он к слугам, – вы остаетесь охранять место, где найден наконечник копья. Завтра мы сюда вернемся.
Они пришли к холму завтра – как обещали. Здесь уже прогуливался вчерашний иудей, прекрасно изъяснявшийся на языке франков, но теперь он переговаривался с единоплеменниками на их наречии.
Вместе со всеми копал землю и главный среди странных монахов – странных, потому что с оружием. Он неизменно прибегал к помощи голубоглазого еврея, как только из земли извлекалась находка непонятного назначения. Гость и местный житель, объединенные одинаковой страстью вскоре беседовали как старые знакомые, вместе работали, вызывая изумление окружающих.
К исходу второго дня общения человек с красным крестом на плаще, наконец, решил, что пора бы познакомиться. (Более всего он не хотел потерять столь ценного знатока событий тысячелетней давности.) При расставании он слегка склонил голову и представился:
– Гуго де Пейн.
– Понтий, – в ответ произнес иудей.
Слово это заставило вздрогнуть крестоносца.
– Странное имя. Его носил тот, что осудил Господа. У нас так никого не называют.
– В Иерусалиме, кажется, я один лишь его ношу, – признался иудей. – Но почему тебя удивило имя? Разве Господь не простил прокуратору Иудеи его прегрешенья?
– Простил… – нехотя согласился крестоносец. Все же надо было время, чтобы привыкнуть к имени нового знакомого. – Разве меня одного удивило твое имя?
– Собственно, так меня звали только в семье. До недавнего времени я жил в Риме и там иногда называл себя Павлом, чтобы не смущать собеседников. А в Иерусалиме немногим до тебя доводилось представляться.
– Если ты не против, буду звать тебя Павлом, – предложил франк, который всерьез стал опасаться за жизнь нужного собеседника со странным именем. – Так мы избегнем постороннего любопытства, которое нам ни к чему.
– Я бы согласился несколько лет назад, но теперь мне слишком нравится имя, данное при рождении, – неожиданно возразил иудей. – Ведь я прожил жизнь, и глупо бояться на склоне лет, что имя может кому-то не понравиться. Но если ты случайно оговоришься и назовешь меня Павлом, то нисколько этим не обидишь.
– Что привело тебя в Иерусалим? На воина, пришедшего освобождать Гроб Господень, ты не похож… – Франк желал знать о Понтии-Павле все. Он подозревал, что с именем собеседника связано нечто необычное, но неудобно пытаться выудить чужую тайну. Гуго де Пейн мыслил, что человек сам должен открыться, если посчитает нужным.
– Мой отец… Он пожелал быть погребенным в Иерусалиме, как только узнал, что город находится во власти тех, кто верует в Иисуса. В пути нас ограбили, в общем, дорога была необычайно трудна. Мы достигли Святой земли, но отец умер вскоре после того, как добрался до места, на котором мы сейчас стоим.
– Так вот почему глаза твои грустны… – сочувственно произнес Гуго де Пейн.
– Для меня тяжелая утрата, – признался Понтий. – Утешает то, что мечта отца исполнилась и он умер счастливым человеком.
– И что же ты собираешься делать дальше? Вернешься в Италию? – продолжал задавать вопросы Гуго де Пейн, удивляя самого себя. Ведь он никогда не считал себя любопытным человеком. Тем более, он не имел интереса к чужим жизням, ибо своя была насыщена удивительными событиями.
– Нет. Как и отец, я надеюсь быть погребен в Иерусалиме – слишком многое связывает нашу семью с этими местами.
Хотя говорил Понтий с печалью в голосе, крестоносец обрадовался, что он никуда не исчезнет и еще будет возможность пообщаться с этим голубоглазым иудеем, изъясняющимся на языке франков. Однако когда Понтию не хватало франкских слов, он добавлял их из необычного латинского диалекта, забытого современной латынью.
– Где ты остановился, Понтий?
– Недалеко от этого места. Видишь у дороги покосившуюся хижину с крышей, заплатанной свежими пальмовыми листьями. Хозяева ее исчезли – видимо, нашли жилье получше. По крайней мере, из него меня никто не гонит и плату за проживание не требует.
– Ну а меня можно найти в Храме Соломона – там иерусалимский король выделил для нас с братьями несколько помещений.
– Твое жилище лучше моего, – признался иудей.
– Я не богаче тебя и всего лишь пользуюсь милостью короля. Буду рад видеть тебя в гостях и заодно поможешь разобраться с некоторыми находками. И еще, я собираюсь попросить у короля разрешение исследовать свое место жительства. Ведь подо мной руины иерусалимского храма.
– Было бы интересно, – не удержался иудей, но тут же поостыл.
Его, нищего еврея, не очень-то и ждали во дворце Балдуина, и воспользоваться приглашением было весьма проблематично.
– Я пришлю за тобой людей, как только смогу принять, – пообещал крестоносец.
Мечты… мечты…
На месте, где по предположениям нового друга магистра стоял Иерусалимский храм, копать было неимоверно трудно. Земля представляла собой камни, перемешанные с осколками кирпича. Иногда попадались настолько огромные каменные плиты, что было невозможно не только поднять их на поверхность, но даже сдвинуть с места. Гуго де Пейн не разрешал разбивать камни, а потому приходилось обходить их стороной, увеличивая площадь раскопа.
Углубившись локтей на пять, землекопы натолкнулись на плотно лежавшие друг к другу блоки. Обойти их не было возможности; оставалось либо их дробить на части, либо снова копать на новом участке.
Гуго де Пейн и Понтий уселись на краю раскопа и размышляли, что предпринять далее. Они начали рассматривать свои находки, состоявшие в основном из наконечников метательного оружия разных эпох, нескольких монет, и бесформенных кусков расплавленного застывшего металла.
Несколько слуг терпеливо ждали на дне раскопанной ямы решения магистра. Наконец он вспомнил о землекопах, которым, независимо от решения де Пейна, требовался отдых в тени, ибо солнце в это время приближалось к зениту.
Гуго и Понтий с таким увлечением рассматривали монетку, что не сразу отреагировали на предупреждение слуги:
– Магистр! Иерусалимский король вышел из дворца.
Балдуину исполнилось шестьдесят лет, но он все еще успешно спорил с собственным возрастом. В сторону увлеченных раскопками людей шел стройный худощавый человек высокого роста. Годы отметились на его лице неглубокими морщинами, но не смогли стереть врожденную привлекательность. Борода – местами рыжеватая, но в большинстве своем седая, была аккуратно пострижена. Она, как и одежда Балдуина, говорила о том, что человек постоянно заботится о своем внешнем облике.
Король великолепно владел рыцарским оружием и был прекрасным наездником. Несмотря на возраст, монарх неизменно участвовал в крупных военных походах. Не всегда они заканчивались удачно, несмотря на опыт Балдуина. Он увлекался мечтами, терпел поражения и даже попадал в плен, но всегда мужественно переносил удары злого рока.
Балдуин славился делами благочестия, но поскольку он был умен, то даже добрые дела приносили королю великую пользу. Выделив «Нищим рыцарям» место обитания и поддержав их на первых порах, король приобрел могущественную организацию и преданного друга в лице магистра Гуго де Пейна.