Страница 8 из 17
Тем не менее участникам комплота не терпелось ускорить вхождение нового фаворита во власть и окончательный подрыв могущества старого. Архиепископ Кентерберийский принялся подзуживать короля назначить Вильерса постельничим, что обеспечивало большую близость молодого человека к Иакову. Однако, похоже, монарх не решался пойти на этот шаг. Хотя они с королевой после воцарения в Лондоне вели практически раздельный образ жизни, изображая любящих супругов лишь во время торжеств, Иаков, будучи существом трусоватым, побаивался несносного характера своей жены. Он заявил архиепископу, что назначит Вильерса на эту должность лишь тогда, когда его попросит об этом королева Анна. В таком случае, при возникновении каких бы то ни было распрей, супруге некого будет винить, кроме самой себя.
Такой ловкий интриган, как архиепископ Эббот, не устрашился перспективы встречи со своевольной королевой и отправился к ней, призвав на помощь все свое красноречие. Королева предсказуемо заартачилась, ибо любимчики супруга ничего, кроме глубокого отвращения, у нее не вызывали. Архиепископ из кожи вон лез, восхваляя добродетели молодого человека и живописуя гибельный характер того направления, в котором граф Сомерсет вел Англию.
Анна весьма мудро заявила, что Эббот затеял опасное предприятие, пытаясь изгнать дьявола с помощью Вельзевула. Она была уверена в том, что по возвышении Вильерса в первую очередь пострадает продвигавший его архиепископ, достанется и королеве. Ибо Иаков уверит юнца, что он не обязан своим возвышением кому-либо, кроме монарха, и будет подстрекать его скверно относиться как к Эбботу, так и к королеве.
Годы спустя, рассказывая эту историю, архиепископ воздал должное прозорливости Анны и написал: «Благородная королева, ты тогда вещала подобно пророчице или оракулу!»
Однако же в тот момент он пренебрег ее словами и так улещивал супругу монарха, что та, в конце концов, сдалась. Ей тут же был представлен Джордж, который своим несокрушимым обаянием смел остатки ее сопротивления.
В день праздника Святого Георгия (т. е. Джорджа) во дворце разыгралась самая натуральная комедия. Король после завтрака с явным неудовольствием выслушал ходатайство королевы, умолявшей его назначить постельничим Джорджа Вильерса. Он не хотел и слышать об этом, королева продолжала настаивать на своем, и сцена грозила затянуться до бесконечности.
В течение этого спектакля присутствовавшие придворные обменивались многозначительными взглядами и жестами. Окруженный своими приспешниками граф Сомерсет всем своим видом не скрывал крайней досады. Покровители Вильерса перешептывались, пытаясь замаскировать свое нетерпение и некоторую тревогу. Граф Сомерсет не выдержал и написал королю записку, в которой умолял его оказать сопернику какую-нибудь незначительную милость. По его приказу паж вручил записку королю. Архиепископ учуял подвох и направил послание королеве, заклиная свою повелительницу не оказывать слабинки. Анна вняла этой мольбе и упала на колени перед супругом, убеждая его почтить Святого Георгия в день его праздника и отличить дворянина, носящего его имя.
Решив, что комедия тянулась достаточно долго, Иаков собрался с силами, ибо ему предстояло, согласно старому обряду, ударить юношу плашмя клинком обнаженного меча: ни для кого не было секретом, какие скверные ассоциации вызывал в нем вид извлеченного из ножен оружия. Юный принц Уэльский протянул отцу свою шпагу, которую тот решился взять, превозмогая себя. После ритуала посвящения Джордж Вильерс обрел должность постельничего и тысячу фунтов годового содержания.
Эта история вывела из себя графа Сомерсета, который, оставшись наедине с королем, высказал ему все упреки, на которые были способны его бешеная ревность и страх перед грядущей немилостью. Король смиренно выслушал его излияния и простил оскорбления, но не перестал относиться к нему как к человеку, любовь к которому у него еще не угасла.
Что же касается Вильерса, тот чувствовал себя на седьмом небе от счастья, но голова у него отнюдь не пошла кругом. Он прежде всего постарался выразить свою признательность творцам его взлета, в первую очередь архиепископу. Джордж просил его оказать ему честь стать его наставником, проводником в доселе чуждом для него мире, вдохновителем его поступков. Архиепископ весьма простодушно принял все это за чистую монету и засвидетельствовал своему ученику свою горячую любовь. Вот что он писал ему:
«С сего дня я ценю и уважаю вас как своего сына и хочу, чтобы вы считали себя таковым.
Такова была политика поведения Вильерса. Он излучал вокруг себя атмосферу мягкости и доброжелательности, он бы охотно обласкал и своего соперника, и сам король пришел в восторг от подобного великодушия.
Однако Сомерсет был сделан из другого теста. Он уже видел перед собой дно разверзающейся пропасти, но повел себя совершенно неправильно. Вместо того чтобы умаслить столь благородного покровителя, он принялся досаждать ему своими жалобами и обидами. Иаков, тем не менее, все еще оставался верен тому принципу слабых личностей, что худой мир лучше доброй ссоры, и верил в возможность примирения непримиримых и установления мира между особами, которые дороги ему. Эта задача была возложена на Хамфри Мэя, пользовавшегося уважением обоих фаворитов.
Сэр Мэй в первую очередь принялся наставлять Джорджа, который, собственно, не выказывал никакого сопротивления. Граф же Сомерсет сначала фыркал, но затем, узнав, что речь идет о королевском приказе, замкнулся в ледяном молчании. Через полчаса к нему явился его молодой соперник.
Джордж излучал одну из своих ослепительных улыбок и, ощущая, несомненно, свою новую мощь, рассыпался в учтивейших выражениях:
– Я намерен, милорд, быть вашим слугой и единомышленником, ибо желаю, чтобы судьба моя зависела от вашего расположения и чтобы ваша милость признала во мне самого верного слугу, которого вы когда-либо имели.
– Мне нет нужды в ваших услугах, – грубо оборвал его граф, – и не рассчитывайте на мою милость. Но я намерен свернуть вам шею, и будьте уверены, что не премину сделать сие, если мне представится такая возможность.
Все это, естественно, было доложено королю, который, как человек неглупый, решил подорвать позиции столь неблагодарного фаворита с того фланга, с которого тот не ожидал.
Высокородная преступница
Здесь необходимо возвратиться к истокам карьеры графа Сомерсета и напомнить читателю, что этот весьма посредственный по своим умственным способностям человек продвижению был в значительной степени обязан другу, Томасу Оувебери, личности чрезвычайно незаурядной с точки зрения интеллекта и здравомыслия. Фаворит покорно подчинялся его указаниям до того дня, когда его любовнице, леди Фрэнсис Говард, графине Эссекс, не пришла в голову шальная мысль выйти за него замуж.
Зная отчаянную дерзость и распутство этой дамы, сэр Оувебери встревожился, как бы этот брак не положил конец его влиянию. Он пустился во все тяжкие, самыми яркими красками расписывая грядущие беды: неудовольствие короля, опасности оскорбления могущественного дома Эссексов, возмущение общественного мнения. Граф Сомерсет сначала было перепугался, но уговоры и уловки леди Фрэнсис в конце концов взяли верх. Король дал свое согласие, как уже рассказывалось, после скандального развода, брак был заключен с большой помпой.
Естественно, властолюбивая графиня не пожелала терпеть присутствие подле своего недалекого мужа его друга Оувебери, который мешал бы ей управлять фаворитом, королем и всем королевством. В этом ей оказал содействие ее дядя Генри Говард, граф Нортгэмртон, убедивший короля в опасных намерениях Оувебери, и в результате нехитрой комбинации, описанной выше, тот оказался в заключении в Тауэре. Граф Сомерсет, надо полагать, не мог так просто сбросить с себя цепи давней дружбы и несколько раз навестил Томаса в заключении в этом узилище со столь жуткой репутацией. Эти посещения лишь умножили гнев и ненависть леди Фрэнсис, и судьба сэра Оувебери была решена. Ему стали регулярно приносить передачи с пирогами и желе, после чего он начал прихварывать. Как-то ему поставили клизму, после которой заключенный незамедлительно скончался, и общество быстро предало его имя забвению.