Страница 2 из 19
Но вот она вдосталь у тепла нанежилась и, обратя к нему глазастое личико, попросила:
– Помоги! – одновременно с этими словами протягивая Груздеву и руку.
Он галантно подскочил на её зов и попробовал приподнять с пола за руку, а она – не поддавалась! – девушка, оказывается, была настроена игриво. От неожиданности он совсем было потерял равновесие; при этом оба они – чудом! – на камин не обрушились… Но выправился и с неотвратимой решимостью подхватил далеко не миниатюрную деву на руки, с лёгкой натугой донёс до стоящей в этой же комнате и уже разложенной на ночь тахты, а уж на ней-то они тогда всласть побарахтались! При этом в ходе полушутливого, но ожесточённого сражения длиннополая её ночнушка сбилась заведомо выше пояса и… – на какой-то краткий миг! – как ему показалось, всё у них по полной программе произошло. Во всяком случае, сам молодой человек финишировал…
Деликатно сознавая, что ни его – повторные за одну ночь! – притязания равно и излишние расспросы новоявленной женщине покажутся едва ли уместными, Груздев с сознанием исполненной миссии довольно быстро тогда заснул. А наутро всё никак не мог оторвать горделивого мужского взора от красноватого овального пятна, вызывающе украсившего её светло-голубую ночнушку аккурат посередине.
Но она, перехватив один из таких вот многозначительных взглядов, неожиданно вылила на него свой отрезвляющий ушат:
– Это вовсе не то, что ты думаешь. Просто у меня этой ночью неожиданно начались месячные…
Которые благополучно и продлились до самого её отъезда.
Г л а в а В Т О Р А Я
Отстрадав положенные природой и А.П. Чеховым три дня, Груздев написал невесте ответное письмо, отпускающее ей все её грехи. Написал так, как и следовало написать : деликатно и сдержано, но и вместе с тем уверенно, по-мужски.
Запечатал в весёленький, с малиново-голубой оторочкой авиаконверт и отнёс на расположенную в полутора километрах от них, на краю всё того же Жупанова, погранзаставу. К погранцам краснозвёздный вертолёт в зеленовато-камуфляжной окраске наведывался – по погоде – каждые несколько дней. Правда, влезть в него пассажиром стороннему лицу в те годы было примерно то же, что записаться в отряд космонавтов. А вот почту от соседствующих организаций они забирали довольно охотно. Таким образом, с личной жизнью у Груздева на энный промежуток времени всё было законсервировано…
Но, как это с ним частенько случалось, затяжные и чрезмерные эмоциональные переживания властно потребовали интенсивной и немедленной физической нагрузки, полноценного мужского действа. Между тем по всему заповеднику мартовские учёты были завершены, а все «дневники наблюдений» по ихнему лесничеству лично им перепроверены и уже отправлены. Блаженное межсезонье – лафа для лесников и всей вышестоящей по рангу лесоохраны на местах.
И как раз на такой случай у Груздева ещё с прошлого года был задуман примерно недельной протяжённости маршрут, призванный совместить приятное для себя с полезным для заповедника. И дело оставалось за малым – убедить в последнем своё непосредственное начальство.
Таковым у них в Жупанове являлся двадцатишестилетний лесничий Сергей Яценко. Чистокровный хохол из Приморской глубинки, имеющий лесотехнический факультет Уссурийского сельхозинститута за плечами и фигуру борца-тяжеловеса, Серёга мог бы быть неплохим парнем. Но он прибыл сюда по распределению уже женатым человеком…
А не успел приехать, как его – тут же! – глубоко уязвили и обидели, зачислив ему в штат лесничества собственную жену (окончившую то же учебное заведение по той же, что и у него специальности, к тому же с красным дипломом!) всего лишь… лесником. При этом, правда, подразумевалось, что как только освободится вакансия зама лесничего – в общем, нужно немного подождать. Яценки прождали с год; вакансия открылась; и тут им, как снег на голову, свалился Груздев – этим самым замом и назначенный! С тех самых пор претензиям Хохла к вероломному заповедницкому начальству и его же незатухающей обиды на весь окружающий мир не стало предела…
На этих мотивах, в общем-то, и собирался вести свою игру Груздев, входя с лёгкого морозца в чрезмерно просторные – для двоих – и жарко натопленные хоромы четы Яценок:
– Дома есть кто? Хо-зя-ева!
– Есть-есть. Проходи, коли зашёл. Здорово! – неожиданно возникший из бокового придела Хохол (они были почти одного роста, но лесничий во всём, кроме высоты, выглядел значительно габаритней) исподлобья окинул своего зама испытующим взглядом и руки для приветствия не протянул…
А тому не больно-то и хотелось:
– Привет! Я вот чего зашёл, у нас по лесничеству какой-нибудь настоящей мужской работёнки на ближайшую неделю не предвидится?
От такого запроса Хохол даже слегка опешил, но виду постарался не показать, помолчал многозначительно, собираясь с мыслями:
– Да нет ни х-чего. Из города – молчок. Ну, а мы сами сидим и никуда не рыпаемся. В принципе нам на мозги сверху никто не капает…
– Вот и я к тому, чтобы они окончательно не заржавели. Неплохо бы, к примеру, медведицу с медвежатами-сеголетками в пяту потропить, на предмет обнаружения родовой берлоги.
– А нам это надо? Если это научников так еб-интересует, пусть сами по весеннему снежку и мудохаются. А то привыкли на чужом горбу выезжать!
– Так-то оно так. Но, видишь ли, я на последних учётах с Наумченкой вместе на Узонском кордоне три дня пурговал. Короче, можешь это его пожелание рассматривать, как наше с тобой общественное поручение.
Вот здесь и начиналась интрига. По не до конца понятным для Груздева причинам – зам директора и начальник научного отдела заповедника Наумченко В.Т. – последнее время к Яценке явно благоволил. И тот во всех своих бедах и несчастьях винил теперь исключительно директора и главного лесничего, но уж никак не второе лицо в заповеднике. Разумеется, за три долгих дня под завывания пурги много о чём было переговорено и, вне сомнения, подобные пожелания тоже высказывались. Но, делая свой акцент на «общественном поручении» (а Наумченко был ещё и парторг!), Груздев откровенно блефовал, уповая при этом на то, что эти двое на «-ко» ещё не настолько меж собой спелись, чтобы вот сейчас его за руку ухватить…
– Ну, ладно, с Наумченкой всё яснее-ясного, за интересы своего отдела он всегда горой! А тебе-то в том какая корысть? – в голосе Хохла явственно прозвучали ревнивые нотки. Арнольдик, действует!
– А такая, что в день моего появления в заповеднике Виктор Трофимович меня к себе в отдел приглашал. Я же ответил, что для разгона поработаю сначала в лесоохране и над предложением подумаю! – а вот это была чистая правда; Наумченко не мог не обратить внимание на университетский диплом Груздева.
– Ну и?
– Так я и в самом деле раздумываю.
И это груздевское признание пролилось целительным бальзамом на исстрадавшуюся душу Хохла: при одной только мысли о том, что его столь неудобный – во всех отношениях! – зам самоустранится, а на освободившееся местечко…
– Хорошо. Сколько дней тебе нужно, ну, на это самое тропление?
– Сам считай. Два дня на ходьбу до Шумной. Два для работы на месте. Ещё два на обратную дорогу. Ну и денёк, как минимум, на непогоду сверху набросить. Полная неделя однако.
– На неделю согласен. Но ни днём больше.
– По рукам.
С сознанием одержанной, пусть маленькой, но победы Груздев вышагивал в направлении к своему домику вдоль Заповедной улицы и рассуждал: «Видимо, недаром в популярной песне поётся: не везёт мне в карты – повезёт в любви! Поскольку верно и обратное утверждение – повезло!».
Ведь в отличие от не до конца искушённого в собственных же полномочиях Хохла бывшему профессиональному геологу Груздеву очень хорошо было известно: что существует – никем и ничем! – не отменяемый свод правил ТБ (техники безопасности). Так что, покладисто согласившись отпустить его на недельку, Хохлу следовало тут же добавить: «только при условии сопровождения кем-либо из лесников» – и кранты!