Страница 14 из 22
Эту же борьбу успешно продолжал его последователь, Иоганн Вир.
Аналогичное воззрение на природу имел философ-врач Теофраст Парацельс, основывавший своё врачевание на познании внутренней сущности всей природы и человека.
Вообще средневековый супранатурализм имеет свою опору главным образом в мировоззрении неоплатонизма, понимавшего всю действительность как эманацию Бога.
Эмпирический мир не представляет собой, с этой точки зрения, чего-нибудь самостоятельного, но одну из ступеней Божественной природы. Между этим миром и Богом существуют промежуточные ступени или миры высших существ.
Влияние этих высших существ на земную жизнь обнаруживается в человеческом опыте, как чудесное.
Как в древней, так и в средневековой философии понятие чудо с большой лёгкостью вводилось в круг религиозно-философских воззрений, не встречая никаких противоречий ни со стороны гносеологических, ни со стороны метафизических теорий того времени.
Только в «новой философии», на почве все более и более выясняющейся общей закономерности явлений природы, понятие чудо встречает решительный протест не только со стороны материалистических мировоззрений, но и таких философов, которые являются далеко не чуждыми религиозной точке зрения.
А философ Спиноза в своём теолого-политическом трактате подвергает понятие чудо решительной критике.
Бог и природа не представляют двух нумерически различных сущностей, но одно и то же бытие (Deus sive natura). Сущность и провидение Бога гораздо лучше познаются в закономерном ходе природы, чем в предполагаемых чудесах.
Мыслить Бога нарушающим законы природы – значит находить в нём противоречие!
Все совершается по неизменным законам природы, и если что-либо представляется людям нарушением этих законов, то это зависит лишь от человеческого неведения истинной связи действующих причин.
В переписке с Ольденбургом Спиноза с ещё большей решительностью настаивает на необходимости объяснять все явления естественными причинами и прямо отождествляет понятие чудо и неведения.
Извстный ученный Лейбниц, связанный своей гипотезой предустановленной гармонии, мог допускать чудо лишь на словах; признаваемые им чудеса оказываются неизбежно вытекающими из предшествующих событий, то есть заранее предопределёнными в развитии мира. Чудеса, утверждает Лейбниц, точно так же входят в порядок вещей, как и естественные действия, и отличаются от последних только своей необычностью.
Единственным чудом в строгом смысле слова является у Лейбница сам факт предустановленной гармонии – факт, имеющий своё основание исключительно в свободной воле Бога. Ещё более решительные возражения против чуда предоставлены со стороны эмпиризма.
Эмпиризм признает законы природы всеобщими и необходимыми нормами в последовательности явлений, ввиду их постоянного подтверждения опытом как общечеловеческим, так и специально научным.
Вся совокупность опыта ведёт к заключению, что всякая причинная связь имеет закономерный характер, то есть может быть подведена под какое-нибудь правило, имеющее самостоятельное значение или выводимое из другого, более общего правила.
Таким образом всякое следование явлений в порядке времени подчинено тем или иным общим правилам или, что-то же, закону причинности.
Это убеждение признается в эмпиризме обладающим высшей степенью вероятности и получающим значение познавательного закона лишь при помощи психологического фактора привычки.
Поэтому чудо, как нарушение закономерного хода природы, не является с точки зрения эмпиризма чем-то абсолютно немыслимым и невозможным; но так как закономерность причинной связи имеет за себя весь объём научно-проверенного опыта, чудесные же события ещё никогда не были констатированы с той несомненностью, которая исключала бы всякую возможность естественного объяснения, то их вероятность сводится почти к нулю.
В современной нам фиолософии классическим выразителем эмпирической критики понятия чудо является Юм, посвятивший вопросу о чуде, целую главу своего «Исследования о человеческом разуме».
К решительным противникам чудесного следует отнести также Канта, осмеявшего в своих «Грезах духовидца» видения Сведенборга.
Далее у нашего списка философов идет сам великий Э.Кант. Но и у него невсе было просто и однозначно по вопросу «Чуда»!
Так ученный Куно-Фишер не без основания отвергает довольно распространённое мнение, будто бы Кант, в письме к Шарлотте фон Кнохблох, признал фактическую достоверность некоторых ясновидений Сведенборга, например, засвидетельствованный весьма многими очевидцами случай созерцания Сведенборгом, находившимся в Гётеборге, пожара, разыгравшегося в Стокгольме.
Действительно, Кант, излагая в упомянутом письме сообщённые ему одним англичанином рассказы про Сведенборга, назвал их заслуживающими доверия; но, вполне доверяя своему корреспонденту и очевидцам передаваемых событий, Кант был далёк от того, чтобы истолковывать эти события как чудеса.
Вообще он воздерживался от обсуждения сообщённых ему фактов, находя, что наблюдение и исследование такого рода явлений требует не только правдивых, но и научно подготовленных людей.
Своё вполне отрицательное отношение к Сведенборгу он проявил лишь прочтя его «Arcana c;lesta», послужившие поводом к изданию «Грёз духовидца».
В этом сочинении, относящемся к переходному периоду философского развития Канта, критика духовидения отличается больше остроумием, чем логической силой. Кант готов признать бытие духовных существ, но видит непримиримое противоречие в предположении их пространственного обнаружения в чувственно воспринимаемых формах.
Если дух обнаруживается в материальных явлениях, то он уже не дух, а уже нечто материальное.
Этот метафизический аргумент Канта опирается на предположение абсолютного различия между духом и материей.
Однако, это предположение далеко не составляет необходимой предпосылки теории духовидения и прямо опровергается примером человеческого существа, обнаруживающегося и духовно, и материально. Разница лишь в способе материализации духовного, а не в самом принципе их возможного взаимодействия. Впрочем, Кант отвергает духовидение и по чисто гносеологическим соображениям. Мы можем, думает он, доверять только тому опыту, который общ всем людям; поэтому духовидение, представляя собой явление исключительно индивидуальное, есть не что иное, как сон наяву, то есть грёза на фоне объективной действительности.
Выставляя критерием действительности повторность и всеобщность опыта, Кант в сущности повторяет здесь эмпирический аргумент, придавая ему, однако, не соответствующую духу эмпиризма категоричность. Иное обоснование неизменности естественного хода природы даётся Кантом в его критической философии.
Причинность, то есть неизменное правило следования последующего за предыдущим, является здесь априорным принципом рассудка, предваряющим всякий опыт и его обусловливающим. Мир не может мыслиться иначе как подчинённым неизменным правилам последовательности, выражающимся в законах природы.
И законы эти оказываются у Канта уже не психологическим возведением чрезвычайной вероятности до степени необходимости, как это было в эмпиризме, но логически безусловными нормами человеческого опыта и познания.
Поэтому нарушение их не только весьма маловероятно, как в эмпиризме, но даже логически немыслимо.
Так как чудо предполагает нарушение естественной закономерности явлений, что было бы, с точки зрения Канта, нарушением и закона причинности, то оно и должно быть отрицаемо, как нечто абсолютно немыслимое и невозможное, по крайней мере в мире феноменов.
Что же касается вещей в себе или ноуменов, то хотя некоторые примыкавшие к критицизму представители старотюбингенской школы (Шторр, Флатт, Зюскинд, Тифтрунк) и находили возможным относить понятие чудо, подобно понятию свободы, к миру ноуменов, однако такое отнесение едва ли может быть допущено без противоречия основным положениям критицизма.