Последствия

Воспоминания о Нике встряхнули Алису и убили всякие сомнения. Жалость к другой матери, потерявшей дочь, не должна перевешивать желание отомстить за смерть собственной. Необходимо поговорить с Эрминой Кареновной, значит, разговор состоится.

«Не смерть! – тут же поправила себя Алиса. – Убийство!». Нельзя об этом забывать. Дочь Эрмины Каерновны умерла по собственной глупости, а Нике не дали шанса выбирать свою судьбу. И возмездие должно настигнуть каждого виновного.

Робко постучавшись, Эрмина Кареновна вошла в палату. Алиса сидела в кресле-каталке возле столика, за которым обычно ужинала с Даниилом. Воспоминания о Нике разбередили старую рану, и сейчас Алиса невольно разнервничалась. Плохое состояние для дружественной встречи. Глубоко вдохнув, она постаралась расслабиться. Но видимо получилось плохо. Едва взглянув на предполагаемо дочь, Эрмина Кареновна замерла у порога, и пробормотав:

– Я знала, что ты будешь мне не рада… – попыталась уйти.

– Нет-нет! Не уходите! – встрепенулась Алиса и, если бы могла, то вскочила на ноги и схватила за руку, чтобы удержать. Но смогла только сложить руки в молитвенном жесте и попросить: – Пожалуйста!

Эрмина Кареновна остановилась, нерешительно постояла, но все же вошла. Ей было заметно не по себе от встречи один на один. И Алиса не знала, что сказать или сделать, чтобы уменьшить напряжение между ними.

– Здравствуйте, – неловко начала беседу она. – Я вам очень рада. Правда.

– И я очень рада тебя видеть, – ответила Эрмина Кареновна, теребя ремешок сумочки и поглядывая на дверь.

Алиса поняла, что, если ничего не сделать, она уйдет, как только появится благовидный предлог. План «А» состоял в медленном, деликатном налаживании контакта. Но Эрмина Кареновна слишком взволнована и взвинчена, чтобы постепенно открыться. Значит, пора переходить к плану «Б» то есть к встряске.

– Знаете, я только сейчас поняла, что мы впервые оказались наедине, – заметила Алиса, и Эрмина Кареновна вздрогнула от того, как громко прозвучали эти слова в тишине палаты. Не давая новой маме времени собраться с мыслями, Алиса спросила: – Почему вы так долго не приходили?

– Ну… – прочистив горло, Эрмина начала говорить речь, явно заученную и тщательно отрепетированную: – ты занята процедурами, поправляешься. Мы не хотели отвлекать…

– Неправда!

Алиса сознательно выбивала почву у неё из-под ног. Так делал отец, когда хотел узнать правду или добиться чьей-то лояльности. Если человек нервничает или попадает в ситуацию, ему труднее сосредоточиться на лжи или на линии поведения, которой придерживался изначально. А если получится вызвать растерянность или вину, то им становится легче манипулировать.

– Если бы вы переживали о том, как я поправляюсь, то приходили бы в больницу каждый день, как Даниил. Но вы бросили меня здесь, отвернулись. Как будто я вам больше не дочь, и вы меня уже не любите.

Лицо Эрмины Кареновной стало бледнее простыней, на которых спала Алиса:

– Как ты можешь так говорить! – дрожащим голосом воскликнула она. – Мы очень тебя любим! Ты же наша любимая девочка!

Алиса испугалась, что если продолжать в том же духе, то бедную женщину хватит удар, но не сбавила оборотов:

– Тогда почему я прохожу через все это одна? Как будто у меня нет семьи! Я никого из вас не помню, не знаю, как жила раньше, чем дышала. И никто не может мне ничего объяснить! Кого мне спрашивать о детстве? Даниила?

Эрмина Кареновна пристыженно опустила голову, хотя в её позе ощущалось несогласие с обвинениями.

– Вы, моя семья, бросили меня здесь, словно не рады, что я вообще очнулась, – безжалостно продолжила Алиса. – Я не помню родителей, даже не могу сказать, что люблю вас. Вся прежняя жизнь превратилась в огромную дыру, которую просто нечем заполнить. Всему приходится учиться заново. А вы мне не помогаете. Почему? Потому, что когда-то заставили меня выйти замуж за Даниила?

Конечно, со стороны Алисы жестоко задавать вопрос вот так прямо, не давая бедной женщине подготовиться. Но так нужно. Жаль Эрмину Кареновну, жаль, что приходилось играть на её чувстве вины. Но Нику жаль больше.

– Я знаю, про то, на каких условиях вышла замуж, – продолжила Алиса, видя, что мать Анаит не находит слов, чтобы ответить. – Даниил все рассказал без утайки. Он откровенен во всем. И хочу, чтобы вы знали, что не виню вас ни в чем из того, что случилось, и вы не должны винить себя.

Эрмина Кареновна затряслась в беззвучных рыданиях, затем упала на колени перед Алисой и принялась целовать ей руки:

– Милая моя… – периодически всхлипывала женщина. – … прости меня… прости нас… прости за все…

– Встаньте, встаньте, Эрмина! – кажется, Алиса переборщила и теперь корила себя за то, что не успела вовремя притормозить, и недооценила степень чувства вины у родителей Анаит. – Пожалуйста, встаньте! Вы ни в чем не виноваты!

С горем пополам Эрмину Кареновну все же удалось уговорить успокоиться. Но бедная женщина так и не отпустила её руку. Как будто боялась, что все не по-настоящему, что если отпустить ладонь, взаимопонимание с дочкой и облегчение растают, как сон.

– Прости нас за то, что мы не приходили, – судорожно вздыхая, просила Эрмина. – Мы не знали, как вести себя, как смотреть тебе в глаза после всего, что случилось. Отцу не стоило соглашаться на ваш брак. Но тогда наша фирма переживала плохие времена. Кризис никого не пожалел. И деньги Даниила нас буквально спасли…

– Не нужно оправдываться, – покачала головой Алиса. – Вы поступили так, как поступили, потому, что в тот момент нуждались в любой помощи. От того, что вы будете себя истязать, ничего не изменится. Каким бы путем мы сюда не пришли, но сейчас оказались именно в этом месте. И нам остается лишь думать, как жить дальше, чтобы не допускать подобных ошибок впредь.

Эрмина Кареновна тепло, по-матерински улыбнулась и с гордостью в голосе сказала, поглаживая ей руку:

– Какая ты стала! Умница моя! Говоришь такие правильные, мудрые вещи.

– А какой я была раньше? – Алиса решила воспользоваться словоохотливостью Эрмины.

Та посмотрела в сторону и мягко улыбнулась, вспоминая:

– Ты росла очень живым, непостоянным ребенком. Ни на чем не могла сосредоточиться и ничем не интересовалась дольше двух минут. Игрушки быстро надоедали, платья тоже. Ты часто капризничала, но росла не злыдней. Однажды принесла с улицы только что родившегося котенка, и потом несколько дней выхаживала. Где ты его только нашла? Гувернантка божилась, что глаз с тебя не спускала и на улицу не выводила. Ну, а когда котенок поправился, мы вас обоих лечили от блох и глистов.

Алиса невольно рассмеялась – таким забавным показался рассказ.

– Кажется, я росла себе на уме, – сказала она, все ещё улыбаясь.

Эрмина кивнула, продолжая поглаживать её руку:

– Мы в тебе души не чаяли. Вот и избаловали.

– А в какой школе я училась?

– В разных, – слегка повела плечом Эрмина. – Всего за раз и не перечислишь. Ты была…

Видя, что мать Анаит замялась, не зная, как поделикатнее сказать то, что будет неприятно слышать дочери, Алиса подсказала:

– … избалованной?

Эрмина смущенно и благодарно улыбнулась:

– Именно. Ты могла за семестр сменить несколько школ. Или вообще закончить год на домашнем обучении.

Звучало не очень обнадеживающе. Алиса надеялась, что в прошлом Анаит найдутся люди, способные помочь расправится с Рыжовым и остальными. Но если даже друзей детства нет, то среди кого искать помощь?

– А университет? – с надеждой спросила Алиса. Друзей можно завести и в более сознательном возрасте и университет вполне подходящее место. У Алисы, например, много друзей среди бывших одногруппников и одноклассников. Впрочем, она и не меняла школы как перчатки.

– Ну, милая, – вздохнула Эрмина Кареновна, – ты никогда не любила учится. У тебя есть диплом искусствоведа, но откровенно говоря, ты ничего в нем не смыслишь. Ты приходила в университет покрасоваться новыми нарядами, прическами, машинами. И сделать фото.