Вторая «Зимняя Война»

И хоть непосредственно с самими «марсианами» части второго армейского корпуса еще не сталкивались, байки в солдатской среде о них ходили самые невероятные. Говорили, что эти порождения ада с красными, как угли, глазами ночью в полной темноте видят будто днем, что обычной пулей их не убьешь, и что они невероятно жестоки и не берут пленных, а под масками у них нет лиц, а только пустота… Поговаривали, что граф, то есть командующий корпусом генерал от инфантерии Вальтер фон Брокдорф-Алефельд, пообещал «марсианам» продать им свою бессмертную душу, лишь бы его солдатам и офицерам сохранили жизнь – и именно поэтому немецких раненых не перестреляли по-быстрому (как это сделали бы немцы с русскими пленными), а со всей возможной аккуратностью погрузили в огромные четырехмоторные санитарные самолеты, один вид которых внушал опасливое почтение, и отправили в неизвестном направлении. Некоторые стали было говорить, что их кригскамрадов отправили на смерть, но на них цыкнули. Сложилась у «марсиан» определенная репутация. Если они забрасывают тебя листовками, в которых написано «вы все умрете», то все – беги к капеллану исповедоваться и причащаться; а если говорят, что отправляют в госпиталь, то это значит, действительно везут в госпиталь и будут лечить, а не как это обычно бывает с русскими пленными в германской армии…

После того как раненые были отправлены по воздуху, основную массу разоруженных немецких солдат стали грузить в эшелоны и отправлять туда, где, по словам сопровождающих, им предстояло пересечь грань между мирами и попасть в далекий 2018 год. А дальше последовало путешествие на поезде в трескучий мороз по бескрайним русским просторам, где по обе стороны от железнодорожных путей только заваленные снегом леса – вроде тех, в которых корпус провоевал всю Восточную кампанию (относительно цивилизованная Прибалтика быстро осталась позади). Летом тут немецкого солдата подстерегают бездонные болота и тучи злых комаров, от которых не избавиться с помощью гвоздичного масла, а зимой эти леса оказываются засыпанными снегом по пояс, а морозы способны проморозить человека до костей (зима 1941-42 годов выдалась особенно суровой). Культурные цивилизованные европейцы в таких ужасных местах жить не могут; выносят такие откровенно адские условия только такие дикари как русские, и то только немногие, потому что в тех местах, где довелось воевать солдатам второго армейского корпуса, населенных пунктов мало.

Правда, по мере того как эшелон с интернированными солдатами и офицерами приближался к цели, местность вокруг становилась все более цивилизованной. Среди лесов стали попадаться проплешины полей, все чаще встречались большие деревни или небольшие городки. Но это были далеко не все особенности пейзажа. Летом в этих краях гремела ожесточенная Смоленская битва, когда большевистские войска и ударные части «марсиан» остановили и разгромили лучшие части подвижных соединений вермахта, и теперь следы тех яростных боев то тут, то там виднелись по обе стороны от железнодорожного пути. Иногда это были немецкие солдатские кладбища с ровными рядами аккуратных березовых крестов, а иногда – кучи битой и искореженной немецкой техники, которую явно приготовили к отправке на переплавку. Возможно, именно поэтому настрой в эшелоне носил такой похоронный оттенок. У сражавшихся тут в августе-сентябре кригскамрадов, попавших под удар разъяренных «марсиан», не было даже малейшего шанса на выживание.

Добавляло мрачных предчувствий и враждебно-отстраненное отношение сопровождавшего эшелон конвоя «марсиан». Нет, эти закованные в тяжелые доспехи суровые воины, лица которых закрывали маски, требовались не для того, чтобы предотвращать побеги. Немецких солдат и офицеров предупредили, что любой из них может бежать в любое время, и гнаться за ним никто не будет, но только пусть потом беглец, оказавшийся в застенках «Смерша» или в руках злых местных жителей, пеняет только на себя. «Марсианский» конвой был необходим для того, чтобы обозначать принадлежность эшелона к Экспедиционному корпусу, что дает ему права экстерриториальности, а также для предотвращения инцидентов с представителями местной власти, в том числе с чересчур ретивыми сотрудниками НКВД.

В то же время находившийся в том же эшелоне генерал от инфантерии Вальтер фон Брокдорф-Алефельд пребывал во вполне сносном состоянии духа и даже старался приободрить своих подчиненных. При этом никто не знал, что этот совсем еще не старый пятидесятитрехлетний человек испытывает ужасные ревматические боли, особенно обострившиеся у него с началом русской зимы. А он страдал, мучился и не подавал виду, чтобы все подчиненные видели, какой у них бодрый и деятельный командующий. Генерал терпел боли, почти не прибегая к лекарствам, в том числе и потому, что не хотел становиться наркоманом подобно Герингу. На то время единственным сильным болеутоляющим в Европе был морфий, а с этим веществом шутки плохи, зависимость от инъекций проявляется почти сразу. И неизвестно еще, что хуже: постоянно терпеть боль или же попадать в зависимость от очередного укола или таблетки.

И вот сейчас, разглядывая темную громаду, угрюмо возвышающуюся на фоне постепенно светлеющего серого неба, вслушиваясь в странные, ни на что не похожие, звуки расположенного поблизости аэродрома «марсиан», генерал ощущал странную смесь волнения и усталости. Он, как Моисей, подвел свой народ к окраине безжизненной пустыни, но мир, скрывающийся за этой мрачной громадой, являлся для него полной неизвестностью. Восемьдесят лет тому вперед… Он знал, что Германия, пусть и с несколько уменьшившейся территорией, урезанная в пользу Польши, Франции и Чехословакии, все еще существует на карте Европы, но не мог представить себе, какой стал его Фатерлянд за эту пропасть лет. Аристократ и монархист, он с тяжелым чувством в душе предполагал, что раз в Германии не была реставрирована монархия, он может увидеть некую реинкарнацию Веймарской республики – то есть самую гадкую и продажную вариацию государственного устройства, какая только может существовать в этой стране.

Тут надо сказать, что Вальтер фон Брокдорф-Алефельд никогда не был убежденным нацистом (и неубежденным тоже), и всю свою карьеру служил Германии, а не кайзеру и фюреру. История с заговором тридцать восьмого года[8] сошла ему с рук только потому, что Гитлер, опьяненный успехом своего Мюнхенского шантажа, не стал обращать на заговорщиков серьезного внимания. В противном случае ему пришлось бы вырубить как раз ту лучшую часть военной касты, которую он планировал поставить на острие будущей войны. Но служа Германии, честный служака тем самым покрывал те зверства и преступления, какие творил в оккупированной Европе нацистский режим. Возможность капитулировать не перед большевиками, а перед пришельцами из будущего воспринималась им как своего рода достойный выход из нравственно сомнительной ситуации. Теперь он будет служить Германии без Гитлера и, более того, спасет от страшной гибели своих подчиненных. Но тут, на пороге вечности, его вдруг охватили смутные сомнения, как примут на ТОЙ стороне его поступок и не назовут ли его предателем германской нации.

Но думать об этом было уже некогда. Последовала команда взять вещи и покинуть вагоны, и пришлось генералу от инфантерии брать маленький чемоданчик с самыми важными вещами и выходить на двадцатиградусный мороз. Правда, позади него дюжий денщик, пыхтя как паровоз, тащил два огромных чемодана, но это же такая мелочь, которая не заслуживает никакого внимания. И если конвоирам из будущего в их теплом обмундировании и оцеплению из НКВДШников в полушубках, ватных штанах и валенках морозец на улице казался легким, то немецким зольдатенам в тонких шинелишках из эрзац-сукна приходилось значительно хуже. Но долго морозить их не стали, и, как только притопывающая и хлопающая себя по бокам колонна была сформирована, интернированных немцев повели навстречу их судьбе.

Черная громада Врат встретила их ощутимо веющим навстречу теплым воздухом, тишиной и мраком, в котором вяз слабый свет цепочки электрических фонарей. Казалось люди брели в полной темноте, и только цепочка тусклых огоньков, протянувшаяся от одного мира к другому, связывала их с реальностью. Но с каждым шагом становилось все теплее и теплее; вот позабыты прихлопывания по бокам, а вот уже самые отчаянные расстегнули воротники шинелей. И чем дальше шагала колонна интернированных, тем теплее становился дующий навстречу воздух. И вот уже у некоторых расстегнуты не только воротники, но и сами шинели. Жарко…

8

В 1938 году начальник Генштаба Людвиг Август Теодор Бек подготовил ряд документов, в которых подверг критике агрессивные замыслы Адольфа Гитлера. Он считал, что они носят слишком рискованный, авантюрный характер (учитывая слабость вооружённых сил, которые были в процессе становления).

Бек даже пытался найти поддержку у Великобритании. Однако британское правительство не пошло на контакт с заговорщиками. Лондон шёл по пути «умиротворения» агрессора, чтобы направить Германию на СССР.

Бек и ряд других офицеров планировали отстранить Гитлера от власти и не дать втянуть Германию в войну. Для переворота готовили штурмовую группу из офицеров. Бека поддержал прусский аристократ и убеждённый монархист, командующий 1-й армией Эрвин фон Вицлебен. В состав ударной группы входили офицеры абвера (военная разведка и контрразведка) во главе с начальником штаба управления разведки за границей полковником Гансом Остером и майором Фридрихом Вильгельмом Гайнцем. Кроме того, поддерживали идеи заговорщиков новый начальник Генштаба Франц Гальдер, Вальтер фон Браухич, Эрих Гёпнер, Вальтер фон Брокдорф-Алефельд, руководитель абвера Вильгельм Франц Канарис.

Сигнал к началу переворота должен был последовать после начала операции по захвату чехословацких Судет. Однако приказа не было: Париж, Лондон и Рим отдали Судеты Берлину, война не состоялась. Гитлер стал ещё более популярным в обществе. Мюнхенское соглашение решило основную задачу переворота – предотвратило войну Германии с коалицией стран.