Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 47 из 60



Но я держусь. Из последних сил, конечно, а что поделать?

Я верну ее домой. Позлился немного, а потом вдруг понял, что мне так хреново, что тянет обнимать цербера и рассказывать ему о своей непутевой жизни. А вот такой клиники у меня еще не было.

Наверное, вам интересно, что я тут делаю? Почему изображаю из себя вьючное животное, помогая устранять последствия мной же устроенного беспорядка? Ведь моему бессмертию больше ничего не угрожает, и можно продолжать вести беспутный образ жизни.

Честно? Вот положа руку на свое демоническое сердце?

Мне плохо без нее. Я ни капли не врал, когда сказал это Овечке, а демону, который питается обманом, поверьте, совсем непросто говорить правду. Примерно, как пытаться пропеть арию с полным ртом воды. Ну то есть, это можно сделать, но только жопой.

Я вообще дал себе обещание больше никогда ей не врать.

Одно из многих обещаний, которые успел высечь на воображаемом камне, пока неприкаянным шатался по квартире и по Тени и не мог понять, как я мог так влипнуть и почему мне плевать, что, возможно, моя жизнь споткнулась об эту мелкую рациональную малышку в очках.

А потом, когда с тоски доедал вторую порцию ванильного мороженного, меня как обухом огрело, что пока я не очень по-демонски зажираю тоску, моя Александра черте где и — главное! — она до сих пор принадлежит моему отцу. На какое-то время мне показалось, что уже опоздал, и когда вернусь в серый мир, найду только унылое надгробие над свежей могилой.

Помните, я рассказывал, что мне довелось полежать в гробу?

Так вот: одна только мысль о том, что Александра больше никогда не улыбнется мне, не зыркнет своими огромными глазищами, не скажет какую-то очень научную и очень неромантическую ерунду из своих учебников — была во сто крат хуже, чем те месяцы. А это, поверьте, точно самые отстойные ощущения за всю мою двухсотлетнюю жизнь.

Поэтому я ходил за моей Овечкой невидимой тенью и присматривал, чтобы на нее не упала даже тень. Будь моя воля — спрятал бы под колпак, как Чудовище свою Розу, но моя Роза, чего доброго, еще и накостылять может за покушение на ее права и свободы.

Она у меня такая, да.

Свободолюбивая.

И моя.

— Прекрати таращиться на мой зад, — ворчит Овечка, хоть я, клянусь, просто задумался.

Может, взгляд сам сполз, потому что — сами посудите — как не смотреть на такую отменную филейку? Особенно когда точно знаю, как классно она ощущается в руках, и как охуенно шлепается об мой пах, когда мы трахаемся.

— Хватит ущемлять мою демоническую сущность, Александра, — подстраиваясь под ее тон, отвечаю я.

Овечка закатывает глаза, фыркает и топчется около лестницы, по которой нужно подняться, чтобы поставить книги в самый верхний ряд. И мы оба понимаем, что как только она это сделает, ее задница будет перед моими глазами, словно на витрине.

— Вот! — Александра торжественно вручает мне стопку книг и подталкивает к лестнице. — Ты выше, ты вроде мужчина, хоть и засранец — тебе и штурмовать Эверест!

— Что значит «вроде»?

— Быть носителем причиндалов не равно быть мужчиной, — философствует этот очкастый Кант, и от желания поучить ее покорности у меня снова зверски чешется ладонь.

Делать нечего: лезу вверх. Расставляю книги, хоть дурацкий стеллаж заметно качается.

Хотя, не такая уж плохая идея влезть вместо нее. Потому что, пока я играю в архивариуса, глотая вековую пыль, Александра забывает, что я все еще могу шастать в ее мыслях, как у себя дома. А в эту минуту она думает о том, что хочет укусить меня за задницу.

— Могу штаны снять, Овечка, — посмеиваюсь, нарочно не отрываясь от работы. Если гляну на нее и увижу, что она меня хочет, то точно не сдержусь. А секса в библиотеке у меня, как вы помните, еще не было, и это слишком большое искушение.

Александра издает рычащий звук и протягивает мне еще стопку книг.

Примерно через час мы наводим красоту — и Александра, отряхнувшись от пыли, возвращается в зал.

— И не скажешь «спасибо»? — бреду за ней, теперь уже откровенно таращась на пятую точку.

— За что именно я должна поблагодарить? За то, что устроил беспорядок, или за то, что помог его убрать?

Александра обходит стоящую рядом гору старых книги, случайно цепляет ее бедром — и чуть снова не устраивает погром. От злости сжимает кулаки, а мне хочется просто смотреть и смотреть, и смотреть.

— Что? — прищуривается она. — Нравится смотреть, какая у тебя неуклюжая бывшая жена?



— Хрена с два бывшая, — легко отбриваю я.

— Интересно посмотреть, каким образом ты мне помешаешь? Знаешь, в этой стране еще есть закон. — Она деловито вскидывает палец и снова задирает нос. — Даже если ты откажешься, после двух твоих нет и двух моих «да» на третий раз нас разведут автоматически.

Кстати, я и не был в курсе, потому что, как вы помните, изначально женитьба не входила в мои планы.

— И как часто я могу говорить «нет»? — прощупываю почву.

— Раз в месяц, — посмеивается она.

— Оу, ну… знаешь… Три месяца — это хороший срок.

— Срок для чего?

— Думаешь, я вот так взял — и вскрыл карты? — Подмигиваю ей и быстро перевожу тему. — Есть хочу. Пойдем ужинать?

— У меня с собой бутерброды, демон, мне и так неплохо.

Готов поспорить, что сейчас она чувствует себя хозяйкой положения, и хрен знает почему, но мне это нравится.

Глава сороковая: Локи

Конечно, ни в какой ресторан я не иду. Просто сажусь за стол напротив Александры и всем видом даю понять, что если она вот прямо сейчас не даст мне кофе из термоса, я скончаюсь в страшных муках.

Она пытается сделать вид, что ей все равно, но, в конце концов, сдается и с вымученным стоном протягивает мне один из двух завернутых в фольгу бутербродов и дает пластиковый стаканчик с кофе. Кофе — растворимая дрянь, но из рук Овечки я возьму все.

Знаете, что самое странное?

Она не пытается вытурить меня. Не размахивает перед носом руками, не кричит, что я гад ползучий и у меня член вместо головы, не пытается согнуть в бараний рог, доказывая, как я был не прав, обманув ее. Она просто сидит на своем стуле, с аппетитом жует бутерброд, пьет поганый кофе и увлеченно пишет конспект. Как будто я вообще не существую.

То есть, она абсолютна адекватна, я бы сказал. А уж за двести лет я поднаторел в женских истериках.

Единственное, в чем она была предсказуема, так это в том, что раздаст мои подарки. Но это классика жанра.

В общем, Овечка спокойно делает свои дела, иногда напевая что-то под нос, потом собирает вещи, и я просто иду за ней.

— На метро ты не поедешь, Александра, — говорю, когда она окидывает взглядом мою, уже знакомую, ей машину. — Это не обсуждается.

— Да я и не собиралась. — Мой Бермудский треугольник пожимает плечами и ждет, пока я помогу сесть ей на заднее сиденье.

Как соблазнить женщину, которая не дергается, не кричит, не ругается и вообще исключительно мастерски меня игнорит? И даже в ее голове теперь стерильно чисто, только скелеты, кости и кишки. Бррр. У меня ноль идей. А вы просто задумайтесь над абсурдностью этой фразы: у демона искушения ноль идей по соблазнению вчерашней девственницы и собственной жены.

В общем, я подвожу ее до общаги и с ужасом разглядываю обшарпанное здание, наверняка видевшее еще нашествие Наполеона. Александра выходит, перебрасывает сумку через плечо и быстро поднимается на крыльцо. Потом, как будто что-то вспомнив, поворачивается и выдает:

— Без четверти семь.

— Что? — не врубаюсь я.

— Ты же все равно приедешь. Без четверти семь я выхожу на занятия. А раз ты мой муж на ближайшие три месяца, я хотя бы наслажусь благами цивилизации!

Она очень собой довольна.

А я очень доволен тем, что мой Бермудский треугольник не перестает радовать неординарностью.

Убедившись, что моя Александра крепко спит — мне ничего не стоит «нырнуть» прямо к ней в комнату — усилием воли заставляю себя вернуться в Тень. Почему усилием воли? Потому что она, что бы вы там себе ни думали, укладывается спать в старых пижамных штанах с карманами на заднице, толстых носках с раздельными пальцами всех цветов радуги и… моей рубашке. И я никогда не чувствовал себя боле счастливым засранцем, чем в те минуты, пока рассматривал ее спящую, окруженную моим запахом. А когда Овечка сунула нос в ворот рубашки, вздохнула и сладко застонала, я понял, что либо уйду прямо сейчас, либо не смогу уйти и устрою ей секс во сне, и на этот раз ей точно будет, что вспомнить после пробуждения. И вопрос, что со вчерашними девственницами лучше не устраивать забеги на длинные дистанции не то, чтобы очень беспокоит мою протухшую совесть.