Локи Выдумавший обман

— Лооокииии… — растягивает мое имя, словно жвачку.

Я слишком громко, до скрипа, стискиваю зубы и делаю несколько поступательных движений бедрами, наслаждаясь гладкостью ее кожи и тем, как дрожащая внизу бархатного живот артерия ритмично колотит по моему члену. Александра сбивчиво стонет каждый раз, как я задвигаю крепче и сильнее, и вряд ли понимает, что уже сама подается навстречу, пытается поймать ритм. Я чуть сильнее сжимаю ее голову, вынуждая распахнуть глаза, и как только она это делает — прижимаюсь лбом к ее лбу.

Нужно выдохнуть. Найти опору, пит-стоп, буй в штормящем море, потому что я готов плюнуть на все и просто насадить ее на себя до упора, пока она не захнычет, что больше принять уже не может. Не исключено, что так и будет. Она реально выглядит слишком маленькой и беспомощной.

Александра мотает головой, пытается боднуть меня затылком, пока я, наконец, не понимаю, что ей необходима свобода. Возможно, я пожалею о том, что разрешаю ей немного инициативы, но раз уж ей так хочется поиграть с новой игрушкой — кто я такой, чтобы отказывать?

Она переворачивается и на коленях, попой назад, отползает чуть дальше от края. Сворачивает растрепанные волосы в жгут и отбрасывает их за спину. Кусает губы, разглядывая мою грудь и живот, и всхлипывает, опускаясь взглядом еще ниже. Просто вид ее, стоящей передо мной на коленях, жадно поглощающей взглядом мой стояк, доводит меня до состояния, при котором мужик может запросто кончить без рук.

Слышу громкий ор ее мыслей, вижу ее фантазии, в которых она опускает голову ниже.

Чтоб его все, блядь, кто тут кого трахает?!

— Сделай это, — подталкиваю ее решимость, накручивая на кулак темную гриву и недвусмысленно двигаю бедрами навстречу распахнутому влажному рту.

Глава тридцать четвертая: Локи

Она словно только того и ждет: шире разводит колени, практически усаживаясь на задницу, одной рукой цепляется в мое бедро, подтягивая ближе к своему рту.

Неведомая сила заставляет меня все-таки закрыть глаза и запрокинуть голову. Иначе просто сдурею и кончу от одной мысли об этих невинных губах.

Ее вторая рука у меня на животе, ногти жестко скребут часто сокращающиеся под кожей мышцы пресса. В мою голову стреляет поток ее слишком очевидной потребности попробовать меня языком, погладить каждую выступающую часть, насладиться тем, каким твердым я буду в ее ладонях.

— Овечка, ты слишком много думаешь, — бормочу я, хоть вряд ли мое негодование что-то изменит. — Хочешь что-то попробовать — пробуй.

Я знаю, чего она хочет. Помогите мне все демоны и дьяволы, но если она прямо сейчас не возьмет меня в рот, я сойду с ума. Воздержание и этот сладкий запах не оставили ничего от моего скудного терпения, и теперь я должен взять из невинного тела моей Овечки даже больше, чем она готова дать.

— Я не знаю… как…

Да ну блядь!

Хорошо, что ее волосы у меня в кулаке, и я могу подтянуть ее к самому лицу.

— Мой язык, Александра, — размыкаю пальцами искусанные от волнения губы. — Попробуй.

Она даже не успевает вздохнуть, потому что я накрываю ее губы и выманиваю ее в поцелуй. Она пытается дышать носом, срывается, но я держу крепко, дразню ее кончиком языка, поглаживая ее губы изнутри и смело очерчивая край острых зубов. Несколько движений внутрь ее рта — и она сама обхватывает губами мой язык. Смыкается на нем плотным кольцом. Всасывая с такой жадностью, что в рту появляется металлический вкус крови. Если она сделает то же самое с моим членом, я не выдержу и тридцати секунд приличия.

Она так входит во вкус, что приходится с силой отрывать ее от себя. Александра громко глотает воздух, словно вынырнула в шаге от утопления.

— Теперь знаешь как? — спрашиваю, кажется, слишком хрипло.

Вместо ответа она опускает голову ниже, дрожащими пальцами обхватывает меня у основания. Прикусывает губу. Снова. Блядь, прикусывает свою чертову губу, и я все-таки подталкиваю ее голову вниз. Немного отклоняюсь назад, чтобы видеть, как она прижимается губами к уздечке.

В ушах громко звенит, кровь распирает вены.

Ее губы широко распахнуты для меня.

Еще немного.

Несмелое движение ладонью вверх и вниз.

Я уже практически разучился думать, и мое тело живет лишь на чистых инстинктах.

Под таким углом очень хорошо вижу, как она облизывает меня сверху, как острый язык смахивает пару капель влаги, как будто я долбаная конфета с густой начинкой.

В груди все горит, и я только через секунду понимаю, что просто, мать его, не дышу! Что моему сердцу не хватает глотка воздуха, чтобы продолжать биться дальше.

— Хочу кончить тебе в горло.

Александра выгибает спину от моей грубой откровенности.

Опускает голову, вбирая меня так глубоко, как только может.

Полные губы обхватывают меня, рвут потребность растянуть удовольствие. Не хочу тянуть, хочу глубже в этот невинный рот. Что-то совершенно тупое и первобытное долбит в затылок: «Она твоя, демон! Никто не трахал этот оухенный рот! И никто не трахнет!»

Чувствую, как упираюсь в ее скользкое нёбо. Увожу бедра, чтобы Александра смогла выдохнуть — и вхожу снова. Быстрее и резче, глубже. Она сглатывает, но берет все, только до адской боли вонзает ногти мне в бедро.

Мой Бермудский треугольник пошло думает о том, что хочет отдать мне ведущую роль.

Я все-таки благословлен, хоть и не знаю, за что.

Приходится опереться на вторую руку, чтобы не упасть, когда начинаю двигать бедрами ей навстречу.

Я матерюсь, как сапожник, ускоряя собственные толчки.

Она не сразу, но ловит ритм, прячет зубы за губами и громко дышит носом. Но в ее маленькой груди урчит похоть, разбуженная ощущением власти надо мной.

Опустить взгляд на нее — плохая идея. Потому что от одного вида скользящего между ее губами на хрен почти лопающегося стояка я окончательно «еду».

Покорная. Послушная. И все же — главная сейчас.

Если откажется продолжить — я буду валяться у нее в ногах, как щенок, и выпрашивать еще порцию в обмен на все звезды того и этого мира.

У меня зудит между позвонками, потому что я все-таки слишком сильно выгибаюсь назад, проталкивая член в ее горло так глубоко, как только возможно. И снова не способен дышать, потому что тяжело кончаю ей в рот. Раз и еще раз, и еще. Как будто делаю это впервые в жизни. А когда она глотает, я понимаю — ни хрена мне не легче, мне еще хуже, чем было.

Мне мало.

Мне теперь всегда будет мало моего Бермудского треугольника.

Обхватываю Александру двумя руками, увлекаю за собой, потому что заваливаюсь на бок, почти уверенный, что моему бессмертию давно крышка, и через пару секунд сердце просто на хрен лопнет в груди. Тяжелые частые удары лупят по венам, как будто кто-то большой и сильный использует меня вместо музыкального инструмента, только вместо мелодичных звуков я то рычу, то хриплю.

Овечка поджимает ноги, пытается свернуться в комочек, так что приходится почти силой втиснуть колено ей между ног и осторожно переложить на себя.

— Что ты… — пытается отвернуться она, когда завожу волосы ей за спину, но непослушные пряди все-равно валятся с плеч.

— Хочу на тебя смотреть, — плотоядно улыбаюсь я.

Ее мысли настолько очевидны, что приходится уложить обе ладони ей на задницу и выразительно сжать, пока она не начинает пищать от негодования. Вот теперь, когда я привлек внимание своего Бермудского треугольника, самое время сделать внушение. Сейчас, после ее чумового рта, для этого не самое подходящее время, но Овечке нужна передышка. И я убежден, что разговор станет большим шагом к нашей дальнейшей благополучной половой жизни.

— Овечка, то, что ты сделала — это было просто охуенно, — говорю без обиняков и поглаживаю пальцем ее припухшие губы. В башку снова лезет образ ее невинного рта вокруг моего члена, и я с трудом держусь, чтобы не поерзать возбуждением об ее плотно прижатый живот. Одного только минета, даже такого классного, мне точно мало, чтобы утолить «голод».