Страница 63 из 69
Как бы то ни было, очень храбро с её стороны было согласиться сыграть приманку. И я знал, что она сделала это ради моего отца.
Должно быть, она любила его больше, чем я предполагал. Я почувствовал укол вины: могу ли я подвергать её опасности?
— Вы уверены, что он сегодня придёт? — в её голосе промелькнуло сомнение.
Я попытался ободряюще ей улыбнуться.
— Вполне. Мы проанализировали его поведение на местах предыдущих преступлений и выявили последовательную схему.
— Но откуда вы знаете, что жертвой должна быть Хелен Белл?
— Как только мы поняли, что следующей целью является спектакль «Ромео и Джульетта», мы опросили всех актрис. Только за Хелен ухаживал очаровательный поклонник, который засыпал её любовными стихами, цветами и приглашениями на ужин.
Я пожелал Молли удачи и вернулся на главную сцену.
Все уже ушли.
Я поднялся на сцену, собираясь спрятаться в левой части зала. Но тут же отступил в тень занавеса.
Что-то было не так.
По центру сцены лежал бледно-голубой конверт и сапфирово-синий атласный пояс. Он обвивался вокруг письма, напоминая готовую к броску змею.
У меня заколотилось сердце.
Он пришёл раньше. Он был в театре — но где именно?
Я огляделся; тишина.
Видел ли он меня? Или остальных?
Я посмотрел вверх, пытаясь отыскать прятавшегося на мостике Луи. ьТам было темно и тихо.
Он ведь всё ещё там?
Я не смел зажечь спичку и рискнуть выдать Джеку своё местонахождение.
Посмотрел на часы: ещё почти двадцать минут до того, как Алистер приведёт Малвани. Если Джек уже здесь, значит, мы ошиблись со временем. Они прибудут слишком поздно, и остаётся только надеяться, что Малвани поверит словам многочисленных свидетелей.
Я двинулся влево, направляясь к пространству за занавесом, где стоял на страже Изадор. Я должен предупредить его, что Джек уже здесь — если он ещё не знает.
Я держался поближе к чёрным занавескам, подходя все ближе и ближе к участку за кулисами.
Вокруг не было ни звука; лишь моё учащённое дыхание.
Но что-то было не так.
— Изадор, — тихо прошептал я. — Иззи! — теперь мой голос звучал настойчиво и громко. — Ты здесь?
Я отодвинул занавеску, скрывавшую месторасположение Изадора.
Сначала решил, что его там нет.
Я сделал шаг влево и чуть не упал, споткнувшись о лежащее на полу препятствие.
Нога.
Нога Изадора.
Эта неповоротливая громадина лежала на полу без сознания.
Я потряс Изадора за плечо. Никакого ответа.
Я дотронулся до шеи.
Пульса не было.
Он мёртв? К сожалению, у меня не было времени это выяснять.
Запаниковав, я автоматически бросился обратно к гримёрке Хелен, обогнул её и завернул за угол.
Я вспомнил слова Алистера: «Он наслаждается каждой деталью своей работы. А человек, который настолько наслаждается делом своих рук, никогда не остановится. По крайней мере, добровольно».
Он был здесь, и каким-то образом ему удалось быстро и бесшумно вывести из строя Изадора. Он одолел нашего самого крупного помощника, ветерана военных действий. Но каким образом? В конце концов, на стороне Изадора было преимущество в девяносто килограммов.
Мы его недооценили. Если ему улыбнётся удача, всё будет напрасно.
Я коснулся дверной ручки в комнату Хелен и услышал за дверью шорох.
Молли!
Я потянулся за револьвером более крепкой, левой рукой, а правой толкнул дверь. И увидел его, сидящего в кресле за букетами цветов.
Не Джека Богарти, нет. Своего отца. Его руки и ноги были связаны верёвкой, а в рот, вместо кляпа, был всунут красный шейный платок.
Он был один.
Я бросился развязывать его, положив пистолет на пол.
— Вот так, отец…
Он дико дёргался, хрипел и смотрел на меня вытаращенными от страха глазами.
Я замер, сбитый с толку.
Удар по голове оказался полной неожиданностью.
Я отпрянул. Боль была невыносимой, но у меня хватило сил, чтобы осмотреться в поисках нападавшего.
Где Джек?
Боль пронзила голову, и я упал на колени от внезапно возникшего головокружения.
Малвани никогда не успеет вовремя. Мы потерпели неудачу и подвергли опасности собственные жизни.
Ещё один удар пришёл из ниоткуда.
Шатаясь от невыразимой боли, я упал на пол; комната кружилась у меня перед глазами. Усилием воли я старался не закрывать глаза. Борясь с тьмой, грозившей накрыть меня с головой, я смотрел на потолок и на букет алых роз.
А потом увидел лицо с решительным и непоколебимым взглядом.
В первую секунду я подумал, что она пришла на помощь.
Я не осознавал опасности, пока не стало слишком поздно, и я не увидел веревку… и окровавленное лезвие ножа, приближавшееся к моей шее.
Жестокий смех вырвался изо рта кружащегося передо мной лица. Или это была игра моего воображения?
Ведь это был человек, которого я никак не ожидал увидеть — нет, не в таком виде!
Никогда!
Я пытался понять, но мысли ускользали.
Я лишь знал, что ошибался на её счёт — иначе она не схватила бы меня за руки и не связала бы.
Я не мог придумать ни единой причины, по которой она стала бы помогать Джеку Богарти — и, конечно, ни единой причины, по которой она так жестоко предала нас.
Я закрыл глаза, и все мысли исчезли.
Растворились во всепоглощающей боли.
И лишь образ Молли Хансен с ножом оставался перед глазами до последнего, пока меня не накрыла темнота.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Театр «Лицеум», 45-ая улица, дом 149.
Я очнулся в состоянии полнейшей паники. Было совершенно темно. Я не мог пошевелиться, не мог вдохнуть. Клаустрофобия брала надо мной верх. И всё усугубляла жуткая боль в голове и правой руке.
Я снова закрыл глаза, заставляя себя сосредоточиться и дышать медленно. Кислорода хватит, если я расслаблюсь. Воздух вокруг меня был сырой и душный, пахнущий краской.
Не открывая больше глаз, я оценил своё положение.
Руки? Связаны верёвкой за спиной и неподвижны.
Ноги? Сверху на них давило что-то тяжелое и жёсткое. Я мог слегка ими пошевелить вправо-влево — они оказались не связаны; но двигать не мог.
Что ещё я слышал, кроме краски?
Свежераспиленная древесина. И безошибочно узнаваемый затхлый запах сырости.
Я всё ещё был в театре… в единственном месте, где была краска… и дерево… и иногда просачивалась вода.
Подвал, где выпиливали и красили декорации для сцены.
Я попытался осмотреть комнату.
Освещение было тусклым, но как только мои глаза привыкли к темноте, я понял, что лежал под грудой досок. Именно они придавили мои ноги.
Ещё одна куча почти накрывала моё лицо, а несколько досок торчали в десяти сантиметрах от моего носа.
Я собрал все силы в ногах, чтобы толкнуть. Я должен был выбраться из этого затруднительного положения. Но доски оказались слишком тяжёлыми.
Тогда я вывернулся и освободил от груды распиленного дерева лицо и верхнюю часть туловища. И услышал приглушенный стон, заставивший меня дёрнуть головой и посмотреть в его направлении.
Отец.
Он сидел, связанный и с кляпом во рту, у дальней стены.
— Поп, — позвал я. Это прозвище я придумал отцу ещё в детстве — и не произносил его уже долгие годы.
Он закашлялся, и всё внутри него забулькало.
Я хотел помочь ему, но не мог пошевелиться.
Полный разочарования, я опёрся на руки и принял сидячее положение. Затем вылез из-под возвышающейся надо мной груды досок и толкнул её левым плечом, пытаясь развалить.
Это было ошибкой. Снаружи донеслись приближающиеся шаги.
Чьи это шаги? И откуда?
Я застыл, ругая себя за то, что был таким неосторожным.
Шаги замерли.
Из-за леса — точнее, из-за выкрашенной в зелёный цвет декорации, должной изображать деревья, — показалось лицо Молли. Она обошла комнату, сначала осмотрев меня, затем — моего отца. И вздохнула с облегчением.