Страница 7 из 16
– С ума сошли – так кричать? – с мукой на лице поинтересовался хозяин пещеры, – И без того голова сейчас по экватору треснет. Ну так что, мужики, вы как?
– Поведет же… – с сомнением протянул Митрич.
– Всенепременно! – кивнул Саня, – На старые дрожжи – обязательно поведет. Но тут уж сам выбирай: либо так, как сейчас, либо поведет.
Я знал и понимал одно – хуже, чем сейчас, быть не может в принципе. Поэтому молча подошел к магу и со всей твердостью, на которую был способен, цапнул с подноса рюмку.
– Уяснил! – кивнул волшебник, – А что скажут силовые структуры[1]?
Митрич помолчал, потом махнул рукой:
– А, сгорел сарай – гори и хата! – и тоже взял рюмку.
Ну… – «бог из машины» обвел глазами собутыльников, – Видит бог, не пьем, а лечимся!
Пить было очень страшно – почти как прыгать в пропасть. Но я вспомнил слова админа «не прописан подобный функционал», собрал все силы, решительно взметнул руку и запрокинул голову. Огненный шар, сжигая все на своем пути, ринулся по пищеводу вниз.
Ох!
Несколько секунд – и из желудка по организму потянулись пока еще первые и робкие струйки тепла. Напряжение отпустило, и я, отчаянно не желая больше стоять на ногах, опустился на пол.
– Ой, хорошо – Митрич присел рядом, а Саня даже лег в позе «охотника на привале».
– Сколько еще до отправки? – поинтересовался Митрич.
– Восемь минут.
– Нормально, – кивнул Митрич. – Как раз в себя придем.
Хорошо! Как же хорошо! Девки нас, конечно, убьют, но это будет потом, а пока… Как же мне хорошо!
– Мбвана! – Цитамол, про которого все забыли, аккуратно тронул меня пальчиком за плечо. – Мбвана, а что такое «дирижабль Нобиле»?
– Цитамольчик! – я расплылся в глупой улыбке – Какой ты у меня любознательный растешь! Знаешь, Цитамольчик, это случилось в те времена, когда мужчины были мужественными, поступки – настоящими, а романтика – живой.
– Митя, не растекайся мыслью по древу[2], время… – напомнил Митрич.
– Хорошо, всю историю потом расскажу. А сейчас только одно замечание… Только одно. Цит, ты знаешь, кто такой Руаль Энгельбрегт Гравнинг Амундсен?
– Не знаю, мбвана.
– Это был такой горбоносый норвежец, самый крутой мужик на Великом Севере, собравший все возможные титулы. Первый человек, достигший Южного полюса, первый человек, побывавший на обоих полюсах, первый человек, замкнувший кругосветную дистанцию за Полярным кругом и прочая, прочая, прочая… И вот этот самый Амундсен погиб как раз во время поисков экспедиции Нобиле. А совсем еще молодой Константин Симонов, будущий Великий Скальд Советской Империи, написал тогда шикарное стихотворение «Старик». Наврал все, конечно, но как красиво сказал, чертяка:
Весь дом пенькой проконопачен прочно,
Как корабельное сухое дно,
И в кабинете – круглое нарочно -
На океан прорублено окно.
Тут все кругом привычное, морское,
Такое, чтобы, вставши на причал,
Свой переход к свирепому покою
Хозяин дома реже замечал.
Он стар. Под старость странствия опасны,
Король ему назначил пенсион,
И с королем на этот раз согласны
Его шофер, кухарка, почтальон.
Следят, чтоб ночью угли не потухли,
И сплетничают разным докторам,
И по утрам подогревают туфли,
И пива не дают по вечерам.
Все подвиги его давно известны,
К бессмертной славе он приговорен,
И ни одной душе не интересно,
Что этой славой недоволен он.
Она не стоит одного ночлега
Под спальным шерстью пахнущим мешком,
Одной щепотки тающего снега,
Одной затяжки крепким табаком.
Ночь напролет камин ревет в столовой,
И, кочергой помешивая в нем,
Хозяин, как орел белоголовый,
Нахохлившись, сидит перед огнем.
По радио всю ночь бюро погоды
Предупреждает, что кругом шторма,-
Пускай в портах швартуют пароходы
И запирают накрепко дома.
В разрядах молний слышимость все глуше,
И вдруг из тыщеверстной темноты
Предсмертный крик: «Спасите наши души!»
И градусы примерной широты.
В шкафу висят забытые одежды -
Комбинезоны, спальные мешки…
Он никогда бы не подумал прежде,
Что могут так заржаветь все крючки…
Как трудно их застегивать с отвычки!
Дождь бьет по стеклам мокрою листвой.
В резиновый карман – табак и спички,
Револьвер – в задний, компас – в боковой.
Уже с огнем забегали по дому,
Но, заревев и прыгнув из ворот,
Машина по пути к аэродрому
Давно ушла за первый поворот.
В лесу дубы под молнией, как свечи,
Над головой сгибаются, треща,
И дождь, ломаясь на лету о плечи,
Стекает в черный капюшон плаща.
Под осень, накануне ледостава,
Рыбачий бот, уйдя на промысла,
Найдет кусок его бессмертной славы -
Обломок обгоревшего крыла.
– А знаете, в чем еще прикол?! – оживился я – Амундсену в год смерти было пятьдесят пять лет! И по меркам того времени он действительно считался глубоким стариком. А вот сейчас…
– Все, портал появился, – прервал меня Селим, вставая. Он щелкнул пальцами и Семеновна, так и простоявшая все это время в безмолвном крике, наконец закрыла рот. Конечно же, только для того, что бы вновь набрать полную грудь воздуха.
– Потом, дамочки, все потом! – упредил возобновление криков хозяин, – В портал, все в портал! Вас там большие люди ждут. Быстрее, быстрее!
Перед тем как шагнуть в портал, Семеновна повернулась и ожгла нас взглядом.
– Ну, погодите! – она это сказала так, что мне искренне захотелось забиться под кровать и кричать оттуда «Мама!!!». Впрочем, веселье, нахлынувшее на меня, вновь взяло свое, я обнял Митрича за плечи, и направился к порталу, голося во все горло:
От ветров и водки
Хрипли наши глотки,
Но мы скажем тем, кто упрекнет:
– С наше покочуйте,
С наше поночуйте,
С наше повоюйте хоть бы год[3].
Главное – попасть в линзу портала, главное – не промазать…
***
Большие люди были невысокого роста, кругленькие и пузатенькие. Их было двое – и они очень походили друг на друга. Оба в хороших черных костюмах, примерно одинакового роста, оба лысоватые. Всех и отличий – что у одного был носик уточкой, а у другого – классический римский шнобель. Позади, впрочем, стоял третий, высокий, худой и костистый, с лошадиным лицом, но он был явно подчиненным и на авансцену не лез.
Самое удивительное – мы почему-то оказались в библиотеке. Да, очень богатой, очень стильного интерьера, но все-таки – библиотеке. По крайней мере, количество бумажных книг вокруг внушало именно эту мысль. Да и лампы с зеленым абажуром на столах для посетителей как бы намекали[4]. Странно. Я думал, что в учебных заведениях для мажоров бумажные книги окончательно ушли в разряд экзотики для любителей «теплого лампового звука[5]».
– Здрасти – зачем-то сказал я пузанчикам, молча и пристально разглядывающим нашу компанию. Никто мне не ответил.
Уточка вдруг принюхался и поинтересовался:
– Вы что – пили, что ли?
На сей раз отмолчались мы. Мы с Митричем уткнулись взором в пол, Андрюшка позеленел еще сильнее, хотя казалось бы – куда больше? Девушки прожигали нас взглядами.
– Прэлестно, прэлестно… – обладатель римского носа грассировал совсем не по-римски. – Они эщё и алкоголики… Не пэребор, Илья Семеныч?
– Напротив, Владимир Иванович, именно то, что надо. Вы, как директор колледжа, должны понимать, что выходки, подобные демаршу Яковлевой и Слынько, должны пресекаться самым суровым образом! Воли вы им много дали, вот что я вам скажу, Владимир Иванович! Разбаловали контингент! Мы, родители, платим вам немалые деньги совсем не за то, чтобы наши дети ходили здесь на головах и вытворяли кто во что горазд, без руля и без ветрил[6]! Классическое образование – это прежде всего порядок и дисциплина, причем очень жесткий порядок и суровая дисциплина! И вы знаете, что другие родители полностью поддерживают меня в этой позиции! Да-с! Знаете, как раньше говорили, отдавая ребенка в учение? «Мясо ваше, кости наши». По смыслу – бить его можете сколько угодно, но кости не ломайте, калечить нельзя! Почему в английских закрытых учебных заведениях все по струнке ходят вне зависимости от титулов, происхождения и денег родителей? Потому что там знают толк в воспитании, потому и создали империю, над которой никогда не заходит солнце! И наши предки, которые одну шестую суши на планете под себя подгребли, тоже, знаете ли, розог при учебе не считали! Вот взять мою Светлану – есть у вас к ней претензии? Нет! А знаете, почему? Потому что я ее с малых лет…