Страница 5 из 14
— Погоди, ты ничего не говорила о коричневых оттенках в моем нимбе! — возмущенно воскликнула Нюся.
— А у тебя и нет, — Вера хитро прищурилась. — Но имей в виду. Стой, а почему над Дедом не видно ауры?
— Видно, — не согласилась Анюта. — Только еле-еле — она белая. И серебрится, как благородная седина.
— Точно… Ну-ка, ну-ка, — Вера нырнула в телефон. — Ничего себе! Белая аура характерна для человека, пришедшего из другого мира, то есть относящегося к другому измерению.
— И чего странного? — пробурчал Антон. — Так и есть. Пришел, увидел, наследил. Читай дальше!
— Принято считать, что «белые» люди находятся под защитой ангела— хранителя, а потому им не страшны любые негативные воздействия извне, жизненные невзгоды и неурядицы. Редко встречаются люди с бело-серебристой аурой. Такой цвет свидетельствует о непоколебимости и воле. Серебряные вкрапления в белую ауру также могут означать астральные путешествия: принято считать, что серебряные нити соединяют физическое тело с астральным.
— Ничего себе… — пришло время удивляться и мне.
— Белый цвет — это цвет отстраненности от мирских забот и чистой духовности. Характерен для монахов и отшельников. Однако необходимо принимать во внимание, что белый цвет в ауре может быть следствием не просветления, а медитации.
— Понятно, — пробормотал Антон. — Скоро Дед в монахи пострижется. Так что, девоньки, торопитесь, пользуйтесь скорей. А вот интересно, до меня сегодня очередь дойдет?!
Глава четвертая, в которой дребедень целый день: то тюлень позвонит, то олень
В семидесятых годах советская власть крепчала, и благосостояние советского народа росло. Особенно ясно это виделось в Москве, с высоты птичьего полета или с Ленинских гор — заслоняя пейзаж, строительные краны торчали частым гребнем. Многоэтажные дома росли как грибы, и не все они были безликими панельками, изредка попадались такие же безликие кирпичные.
Отдельными островками высились ведомственные здания. В областных центрах обкомовскую девятиэтажку белого кирпича народ ласково прозывал «дворянское гнездо», москвичи же номенклатурное жилище величали проще: «генеральский дом». В отличие от сталинок, воздвигнутых в неоклассическом стиле, «генеральские» дома внешне мало отличались от обычных кирпичных «брежневок».
И если послевоенные строения бросались в глаза на центральных магистралях и площадях, являясь архитектурными достопримечательностями Москвы, то новые «генеральские» дома, выглядевшие снаружи утилитарными коробками в стиле функционализма, тихо прятались среди обычной застройки. Помпезные излишества вроде портиков, арок и шпилей ушли в прошлое, главное было внутри. Как говорится, не суди об арбузе по корке, потому что внешний блеск — ничто по сравнению с внутренней красотой.
Восторг новой красивой жизни теперь выражался в добротных полуметровых стенах, высоких потолках, большой кухне и специальной келье для прислуги. В подъезде, отделанном ракушечником, сидел консьерж, на лестничных клетках стояли цветы, а лифт блистал зеркалами. Следует упомянуть и недостатки — в «генеральских» домах не было подземной парковки. Отсутствие паркинга объяснялось не партийно-советской скромностью, а отсутствием собственной машины. Логика здесь проста: глупо тратиться на личный транспорт, неразумно — при наличии служебного авто с прикрепленным извозчиком.
Столица развивалась вместе со страной, поэтому в жилье остро нуждались министры, депутаты Верховного Совета СССР и партийные начальники. Их количество постоянно росло, причем такими темпами, что для руководства страны Управление делами ЦК КПСС затеяло собственное жилищное строительство.
Применяя марксистко-ленинское учение, передовые строители додумались до клубного принципа — за крепким забором создавался собственный микромир с зеленым двориком и прочей инфраструктурой. Гостей на территорию допускали, но после звонка хозяевам и проверки вооруженной охраной.
Цековские дома возводились из отборного кирпича с железобетонными перекрытиями, по индивидуальному проекту. Внутренняя планировка отличалась большим холлом и кухней размером со столовую, а количество комнат иногда доходило до восьми.
Такие дома считались круче «генеральских», и получили ласковое прозвище «цекашки». Здесь высота потолков составляла не менее чем три двадцать, причем мерили не в чистоте, а от паркета. Обыденностью являлись два санузла, просторная ванная, постирочная, гардеробная и огромные лоджии.
Член Полибюро, председатель Комитета партийного контроля, Арвид Янович Пельше жил в доме еще более непростом — для членов Политбюро строили лучше и помпезнее, не забывая такие бытовые мелочи, как камин в гостиной.
Подъезд здесь был отделан мрамором, рядом с консьержем дежурили серьезные парни из Девятого Управления КГБ, а под подземной парковкой располагалось бомбоубежище. Сплетники утверждают, что из такого дома можно было выйти в метро, а то и в «Метро-2».
К почтовому ящику в вестибюле Арвид Янович не ходил — необходимости в этом не было. Специально обученные люди забирали личную корреспонденцию прямо из отделения почты. Его домашний адрес мало кто знал, но личные письма все-таки изредка случались. Помощники их читали, отправляли по инстанциям, где четко «реагировали», а потом готовили ответ. Но и ответы Арвид Янович видел редко — машина работала сама, лучше отлаженного швейцарского механизма. Впрочем, дома он только ночевал, вся жизнь проходила на работе. И вот сейчас в папке «входящая корреспонденция» лежал листик машинописного текста. Материал убойный, подлежащий немедленному перемещению в «особую папку». Из короткого текста вытекало, что загадочно пропавший сотрудник Международного отдела ЦК КПСС товарищ Седых жив и здоров, и даже готов поговорить при личной встрече. Но позже, и исключительно с товарищем Пельше, поскольку обладает информацией высокой секретности.
Пройдясь по просторному кабинету вдоль длинного стола, Арвид Янович зашел в комнату отдыха. Здесь было тесно, но уютно — привычная кушетка, маленький столик, удобное кресло. Из древнего холодильника он достал бутылку боржоми, поискал глазами открывашку. Электрический ледник «Генерал-Электрик» стоял в углу еще с довоенных времен, однако морозил без устали, как молодой.
Наблюдая за пузырьками, бегущими по стенке хрустального стакана, Пельше задумался. Загвоздка, которую обозначил товарищ Седых в коротком письме, называлась «мемуары». Острая как нож, проблема вытекала из исчезновения сотрудника Международного отдела вместе с документами. И какими документами! А если произойдет утечка?
Совсем недавно здесь, в этом кабинете, состоялась крайне неприятная беседа с Хрущевым. Вместо простого занятия, вроде выращивания цветочков, бывший Первый секретарь ЦК взялся на даче за микрофон, чтобы излить душу магнитофону. И каким-то образом эти записи оказались на Западе, где их тут опубликовали в журнале «Лайф» под броским названием «Воспоминания Никиты Сергеевича Хрущева». А следом и книга вышла, «Хрущев вспоминает».
Нет, каков гусь, а? Пенсионер союзного значения… Мало того, что партийные и государственные секреты выдал врагам, так еще и открестился: я не я, и книга не моя. Навет, мол, и провокация. Хотя важен сам только факт, по сути, предательства! Большего политического ущерба представить сложно. Ну вот кто его за язык тянул? Сказали же русским языком: помолчи. Так нет: «не могу, это мое право. Мы политические деятели. Я умру». Тоже мне, пророк нашелся. Да мы все умрем! Жаль, что Комитет партийного контроля к смертной казни не приговаривает.
Товарищ Андропов тоже хорош — не уследил. На казенной даче всего двое ворот, и оба под охраной КГБ. Казалось, муха не пролетит. Ан нет, пролетела вместе с нетленным шедевром. Скорее всего, воспоминатель переправил записи через сына.
Конечно, Хрущев врал, что никому не передавал свои мемуарные материалы для публикации. На беседе вел себя неискренне, неправильно, уклонялся от обсуждения вопроса о своих неправильных действиях. И вот, когда еще не утих шум от скандала с Хрущевым, объявляется второй любитель мемуаров, который готов обсудить тему с Комитетом партийного контроля. И там точно не рассказы о рыбалке.