Родословная ашкенази

Глава 3

Родственные связи

Евреи недаром определяют свою национальность по женской линии. Ведь с мамиными родственниками, близкими и дальними, мы общаемся намного чаще и теснее, чем с папиными. Поэтому и я, не являясь исключением, знаю и помню больше своих родных с материнской стороны. А о папиных пишу скороговоркой.

Мамины – 1 (бейны)

Патриархом нашего рода с бабушкиной стороны я считаю своего прадеда Лейзера (второе имя Артур) Бейна, родившегося в 1846 году. Почему именно его? А потому, что он самый древний из всех моих предков, кого видели воочию те, кого и я знал не понаслышке, заочно, а с кем тоже встречался глаза в глаза. Кроме того, и его фотоснимок был самым старым в моей коллеции – его произвели в одесской «Фотографии Д.Берсудского» на Ришельевской улице в 1899 году (рис. 18). Л.Бейн служил в одной из торговых фирм коммивояжером, возил и рекламировал разные товары по городам и весям Юга России (см. гл. 1). Он родился в Польше и жил в Варшаве, откуда переехал в Одессу, где женился на Суре (Саре) Гитль, урожденной Зефир. Смешно сказать, но именно по первой букве ее имени я и был назван Геннадием.

Рис. 18. Лазарь, патриарх рода Бейнъ, Одесса, 1905 год.

А умерли мои прабабушка и прадедушка Бейны почти одновременно во время голода в Одессе в 1922 году.

Наверно, я последний из всех моих московских родственников, который еще помнит доставшуюся по наследству детям прадедову четырехкомнатную квартиру на первом этаже двухэтажного дома в Успенском переулке (рис. 19). Вход от парадной двери через небольшой коридор вел в овальный зал, в середине которого стоял круглый стол, над ним висела большая многорожковая люстра с ярко искрившимися подвесками баккаровского хрусталя. У стены, противоположной входной двери, высился огромный буфет из темнокрасного дерева, имевший несколько башенок-колонок, а также бесчисленное количество полок и ящичков разного размера.

Рис. 19. Успенский переулок, Одесса.

Из этого зала три высокие двустворчатые двери вели в довольно большие спальни. Отсюда же был вход на кухню, где стояла дровяная печь, в мою бытность на ней уже пища не готовилась, и она служила лишь подставом для керосинок, кастрюль и сковородок.

Интересно, что в этом же доме в 1876 году родился известный русский авиатор, автогонщик и спортсмен Сергей Уточкин.

У Бейнов было шестеро детей. Об одной из четырех дочерей, Доре, моей бабушке, было уже рассказано. Вторую, старшую, Розу близкие ласково звали Розамундочка. Это была женщина добрейшей души. Она никогда не выходила замуж, и всю свою жизнь посвятила близким: сестрам, братьям, племянникам, племянницам. Помнила все дни рождения и никогда не забывала поздравлять даже самых дальних родственников. Тетя Роза вместе с сестрой Дорой и другими своими сверстниками окончила льежский Королевский университет и потом, в отличие от своей честолюбивой сестры, до самой пенсии скромно проработала в одной из одесских библиотек. Уже в достаточно преклонном возрасте она несколько лет подряд приезжала летом в Москву и жила у нас на даче в Загорянке. Ушла из жизни в почтенном 90-летнем возрасте, а всю жизнь из лекарств призавала только валерьянку, йод и касторку.

Старшая бабушкина сестра Бетя еще до войны тоже пару раз побывала у нас в Москве, а из жизни ушла в 1939-м. В молодости у нее был красивый сильный голос, и, когда она пела, говорили, что люстра в Успенском переулке «звенела канделябрами».

У Бети Бейн и ее мужа Леона Бронштейна были 2 дочери – Бронислава (Бруся), не вышедшая замуж и оставшаяся бездетной, и Аня, произведшая на свет со своим мужем Арнольдом Сорокером сына Юрия. Арнольд был доброжелательным отзывчивым, но нескольео странноватым человеком. Таким же оказался его сын Юра, проживший довольно неудачную профессиональную и не совсем сложившуюся личную жизнь. Он отличался тем, что все старался делать сверх всякой нормы и потребности. Например, узнав о полезености чеснока, стал его есть горстями, в результате чего чуть ли не сжег себе внутренности. Другой его перебор меня удивил, когда я пришел к нему в гости – на балконе стояли десятки больших стеклянных банок с сидром, который он делал из яблок и груш, хотя сам он его не пил.

Совсем другим был их брат Аркадий (Бума), человек с добрым сердцем и легким истинно одесским характером (рис. 20). Он был фронтовиком, а после войны инженером-строителем участвовал в перестроке одесского вокзала и гидротехнических сооружений морского порта. Я больше знал Буму, когда он был уже на пенсии и подрабатывал в мореходном училище. Меня, молодого повесу, восхищяло тогда его умение даже в преклонном возрасте красиво, этак щеголевато одеваться. Особенно мне нравилось как фасонисто он носил свою морскую форму и фуражку с большим крабом. Бума любил и умел петь, рассказывать забавные истории и анекдоты, немалым успехом пользовался у женщин.

Рис. 20. Ему так шла послевоенная парадная форма.

У него от первой жены был сын Виталий, а от другой дочь Люба, у которой с ее мужем Львом Рабиновичем в свою очередь выросла дочь Марина. Люба окончила в Москве Архитектурный институт, работала в Ярославле, потом училась в аспирантуре, но защитить диссертацию ей не дали, наверно, из-за ее вызывающе некоренной фамилии. Марина оказалась более удачливой (по-видимому, в отца, довольно успешного инженера-архитектора) – окончила университет, и на волне перспективной темы взаимодействия Украины с Европейским Союзом написала диссертацию, получила грант на учебу в Гамбурге.

Еще один Бронштейн Анисим (Муся), как и многие большевистски ориентированные евреи, еще в Гражданскую войну с энтузиазмом активничал в рядах ЧК. За это позже и поплатился – стал так называемым «лишенцем», то-есть, лишенным многих гражданских прав, в том числе, права жить в крупных городах. Вторично женатого на русской женщине Кире я знал его полулегально живущим в подмосковном Расторгуеве.

А от первой жены у Муси был сын, с которым он за несколько месяцев до войны поругался и перестал разговаривать. Тот ушел на фронт и погиб в первом же бою. Трудно себе представить какое это было страшное горе для уже тогда немолодого отца.

Однако у Анисима в НКВД, по-видимому, недолгое время еще оставались какие-то связи, так как, я знаю, что в послевоенные годы он иногда там подрабатывал командировками – в группах сопровождения возил заключенных в лагеря ГУЛАГ, а. Удивил всех он еще и тем, что в возрасте 60-ти лет пошел учиться на заочное отделение московского Финансового института, который, правда, так и не окончил.

Самая младшая дочь Лазаря Бейна Маня погибла в 1941 году в Одессе в одну из первых недель войны. Отказавшись от эвакуации, она заявила, что помнит как достойно вели себя немцы в 1-ую Мировую, защищая евреев от погромов, на которые было исстари нацелено местное украинское население. Роковая судьба услышала эти слова – Маня и ее муж Изя погибли именно от рук погромщиков, которые, приведя полицаев, утопили своих соседей-жидов в уличном сортире.

Теперь о братьях. Старший, Соломон, до революции был богатым человеком, успешно работавшим в банковском деле. После революции большевики у него все отобрали, и даже чуть ли не репрессировали (якобы, за сокрытие драгоценностей, которые тем не менее сами же у него изъяли, вскрыв потолок кухни). Хорошо еще, что не арестовали, а только, как и его брата, объявили «лишенцем», поэтому всю оставшуюся жизнь он вынужден был прожить в Туле за так называемой 100-километровой зоной Москвы.