Город-крепость

А его глаза… ясные, как небо над горами. Они пристально смотрят на меня, заглядывая внутрь.

– Ты… ты одна из девочек Лонгвея, – наконец, заявляет он.

Я киваю. Знаю, что парень видит меня. В комнате горит столько бумажных фонариков, что не увидеть просто невозможно.

Он молчит. Не отводит пронзительного взгляда, от которого в животе рождается неизвестный мне ранее трепет.

Я не знаю, что сказать или спросить. Голова пуста. Я слышу только, как течёт вода, звонкое кап-кап-кап, означающее, что сверху, с небес, льёт дождь.

Не стоило вообще ничего спрашивать. Если бы я была хорошей девочкой – примерной девочкой, – если бы знала, как будет лучше, я бы задёрнула занавеску. Навсегда бы забыла о парне за окном, отвернулась и смотрела бы на фальшивые звёзды. Ждала бы, когда придёт посол с новым букетом цветов.

Но этот дождь. Грязь. Его глаза. Трепет в животе. Ощущения такие старые, забытые и одновременно новые. Они удерживают меня у окна, заставляют обхватить пальцами решётку.

– Как твоё имя? – наконец, спрашивает парень.

Моё имя. Мэй Йи. Его выбрала мама. Помню, как она рассказывала мне об этом. Она стояла на улице, и прохладный вечерний ветерок играл с её волосами. Лицо мамы было обращено к заходящему солнцу, залито золотом. Было странно видеть её в таком ярком свете. В доме, на кухне, где мама проводила большую часть времени, всегда царила полутьма.

Мы стояли под навесом желтеющих листьев дерева гинкго, похожих на маленькие веера, и смотрели, как горы погружаются в лиловые сумерки, становясь резкими, словно хребет спящего дракона.

– Это так красиво, – сказала мама, – совсем как ты.

Я почувствовала, как щёки мои запылали, становясь цвета слегка недоспелых слив.

– Я знала, что ты вырастешь настоящей красавицей, ещё когда впервые взяла тебя на руки. – Голос мамы дрогнул, будто она была готова расплакаться. – Ты подарила мне новую и яркую жизнь. Поэтому я выбрала тебе это имя. Мэй Йи.

Мэй Йи. Живительная красота.

Мне не хочется называть парню своё имя. Слишком многие уже украли его, использовали совсем не так, как должны. Невозможно понять, как на самом деле хрупко твоё имя, пока оно не становится оружием, не срывается с губ проклятием.

– А твоё? – спрашиваю я через стекло.

Он не обращает на мой вопрос внимания.

– Каково тебе там, внутри?

Я оглядываюсь на комнату. Ничего нового. Эту же обстановку я вижу день изо дня. Кровать. Умывальник и оловянный ночной горшок. Алая драпировка на стенах и бумажные фонарики. Книжная полка со статуэткой золотого кота. Радужный ряд шёлковых платьев. Увядающие фиолетовые цветы. Поникшие лепестки, засохшие листья – единственное, что когда-либо меняется здесь.

Даже когда дверь не заперта, мне некуда пойти. Лишь наш коридор и комнаты других девочек. Иногда я выхожу в главный зал, если посол желает поддерживать беседу во время курения. Чаще всего он не желает.

Мой маленький мир.

– А каково тебе снаружи? – отвечаю вопросом на вопрос.

Кажется, будто нам друг от друга нужны только ответы.

– Холодно. Мокро, – говорит парень.

Капли дождя подобно хрустальным божьим коровкам собираются на кончике его носа. Я вдруг понимаю, что не могу оторвать взгляда, смотрю, как они блестят и переливаются в тусклом уличном свете. Не помню, когда в последний раз ощущала капли дождя на коже.

– Твоя очередь. – Парень кивает, и капли срываются с носа, мерцающие вспышки серебряного света. Словно падающие звёзды.

– Тепло. Дымно.

– А ещё?

– Твоя очередь, – напоминаю я.

– Что ты хочешь знать?

А что я хочу знать? Почему я вообще здесь, сижу, отчаянно прижимаясь лицом к решётке? Почему пытаю себя вкусом жизни, к которой никогда больше не вернусь? Лучше отстраниться, отпустить занавеску.

Но этот парень… на меня никто ещё так не смотрел. От его взгляда щёки мои вновь становятся цвета почти спелых слив. То, что раньше было лёгким трепетом в животе, превращается в настоящий пожар.

Что я хочу знать? Чего бы хотелось Синь? Свобода. Жизнь без стен. Я вспоминаю Цзин Линь, высовывающуюся из окна, как она жаждала, так сильно жаждала познать тайны звёзд. Наблюдала, собирая их и сохраняя для себя. Сейчас я прислоняюсь к окну, ощущая такой же порыв, ту же жажду и тяжёлые грозовые тучи в груди.

– Что-нибудь, – отвечаю я парню. – Всё.

– Много… – Он хмурится и скрещивает руки на груди. На мгновение мне становится страшно, что наша игра окончена. Что сейчас он исчезнет в переулке под песню осколков стекла и пустых жестянок. – Может, устроим обмен?

– Обмен?

– Ага. Меняю свою информацию на твою.

– На мою?

– На данные о борделе. Ты… видишься с ними? С Лонгвеем и остальными членами Братства?

– Иногда.

Во рту сухо, как в пустыне – так же было, когда Жнецы заткнули мне рот хлопковым платком, увозя нас в город в кромешной тьме фургона. То, что начиналось, как простая игра, становится опасным. Рассказывать о Братстве, делиться тем, что мне известно… это может плохо кончиться.

– Никогда не покупай креветки в ларьке господина Лау. Они у него тухлые. Верный способ отравиться. В последний раз, когда я купил у него креветки, я не мог ничего в себя впихнуть ещё дня три.

– Ч-что? – Язык всё ещё плохо шевелится от сухости, будто его завязали в узел.

– Наш обмен. Не забыла? – напоминает мне парень. – Ты отвечаешь, я отвечаю.

– Ох…

Что-нибудь. Всё. Тухлые креветки от господина Лау. Не то, чего я ожидала, но хоть что-то. Не знала, что по-соседству вообще есть ларёк с креветками.

– Они проводят встречи здесь, да?

Вопрос парня так быстр и настойчив, что мне сразу не верится, будто он случайно появился в моём окне. Все наши слова, все секунды молчания вели к этому: парню что-то здесь нужно. Но сам он не может это достать.

И мне интересно, что именно ему нужно. Чего он может так отчаянно желать в этом мире опиумного дыма и замков? В глазах парня блеск, который напоминает мне об огне Синь. Но как она смотрела наружу, он заглядывает внутрь.

Раздаётся тихий звон металла о металл. За спиной. Я едва успеваю сложить два плюс два. Задёргиваю штору и ныряю в кровать.

Цветы – первое, что я вижу. Дюжина белых хризантем врывается в дверь, а следом за ними входит посол. Он крупный мужчина, и от шагов его сотрясается вся комната. Когда он скидывает пальто, я ощущаю аромат дождя, но не вижу ни единой капли. Должно быть, он был под зонтом.

Пульс мой бешено бьётся, когда посол подходит к кровати. В руках его что-то есть: блестящая золотистая коробка, перевязанная лентой. Он кладёт её мне на колени.

– Я принёс тебе шоколад. – Его голос спокоен. Размерен. Само его звучание напоминает, насколько взволнована я сама.

Я улыбаюсь и благодарю его. Медленно развязываю ленту. Но думать могу только об окне за спиной. Интересно, парень ещё там, ждёт? Меня не покидает жар его взгляда, и я молю богов, чтобы щёки не пылали.

В коробке нет ни одной одинаковой конфеты – все они странной незнакомой мне формы, не привычные круги или квадраты.

– Ракушки, – поясняет посол, замечая моё замешательство. – Из них достают моллюсков и устриц.

– Ракушки. – Я обвожу пальцем край одной из них. – С моря?

– Да.

Вэнь Кей любила рассказывать о море. Могла говорить о нём часами. О приливах и отливах, зависящих от размера луны. О том, как оно рычит в ветреные дни, словно разъярённая кошка. Как воды его горят огнём в лучах рассвета. Мне никак не удавалось представить, что в мире есть столько воды. Синь рассказывала, что там, на дне, есть даже горы – она узнала это в школе. Мы её не верили.

– Вы были у моря?

– Много раз, – улыбается он. – Я вырос на острове и везде мог попасть только по воде.

А я понимаю, что ни за что не смогу представить столько воды в одном месте, пока не увижу собственными глазами.

– Может быть, когда-нибудь вы возьмёте меня с собой к морю?