Похищение

1 глава

Слуга подал ей руку и Клэр поднялась по ступенькам, сев в карету. На ней был теплый, длинный плащ до пят, сапожки из хорошо выделанной кожи и перчатки с мехом. Осень на дворе стояла холодная и промозглая. Вслед за ней забралась и служанка, держа в одной руке дорожный саквояж, в котором находились те вещи, которые могли бы пригодиться в дороге, а в другой — теплый плед, которым она тут же укутала ноги Клэр, хотя та решительно воспротивилась.

— Мне совсем не холодно, Франсин, — сказала она.

— Сейчас не холодно, госпожа, — возразила служанка, — нам долго ехать. За это время вы успеете замерзнуть.

— Это вряд ли, — отмахнулась девушка, но все-таки убирать плед не стала.

Она была прекрасно знакома с характером Франсин и знала, что та будет изводить ее всю дорогу своими причитаниями и мрачными предсказаниями насморка, простуды, ангины, скарлатины, воспаления легких и тому подобной ерунды, которой с ней не было и быть не могло. Но попробуй сказать об этом Франсин!

Дверь кареты закрылась, и кучер подхлестнул лошадей.

— Поехали, — прокомментировала Клэр, — наконец-то.

Всю предшествующую неделю она жила предвкушением этой поездки. После долгих уговоров отец, наконец, позволил ей навестить Соланж д'Эренмур, ближайшую подругу Клэр, с которой они дружили с детства. Впрочем, как говорил отец, пора детства еще не миновала их обеих. Соланж долго зазывала подругу в гости, с восторгом описывая всевозможные увеселения, которые приготовили для них ее родители. Поскольку Соланж исполнялось восемнадцать лет, это было решено отметить с размахом, который только возможен в их захолустной провинции. Там была и охота, и фейерверки, и даже бал. Отец Клэр, будучи закоренелым консерватором, долго упрямился, не желая отпускать ее одну, несмотря на то, что поместье д'Эренмуров находилось всего в нескольких лье от его собственного. Но Клэр не уступала, ему в упорстве и целеустремленности, так что в скором времени он сдался. Однако, уступив в этом, он настаивал на куче всевозможных мелочей, как-то: Франсин, необходимые вещи (на его взгляд) и пистолет, который он торжественно вручил кучеру и велел палить при признаках малейшей опасности. Клэр над этим долго потешалась, поскольку отлично знала, что пистолет в руке старого доброго Шарля выглядит инородным телом и что гораздо естественней он смотрелся бы в ее руке. Или даже в руке Франсин. На что отец заявил, что, либо она поедет, принимая во внимание все его условия, либо не поедет вообще, и Клэр пришлось согласиться.

Впрочем, все эти досадные помехи совершенно не омрачали настроения девушки. Она любила своего отца и всегда думала, что ей очень повезло с ним, поскольку он не имел ничего общего с теми домашними тиранами, о которых говорилось шепотом в кругу ее подруг. К примеру, Аннет тихо жаловалась, что родители выдают ее замуж, даже не спросив согласия дочурки. А когда она только попыталась не то, что возразить, просто выказать печаль и грусть, ее долго за это упрекали. Но отец Клэр был совершенно иным. Он частенько ворчал на дочь, но считался с ее мнением. А также всегда безропотно выслушивал ее болтовню и рассказы обо всем, что ей удалось увидеть или услышать. Так что, Клэр считала его сначала близким другом, а уж потом строгим родителем. Впрочем, слово "родитель" по отношению к ее отцу было неприемлемо. Она даже про себя называла его "папочка". К слову сказать, Соланж страшно ей завидовала, из чего следовало, что ей самой с родителями повезло куда меньше.

Клэр откинулась на спинку сиденья, найдя, что плед, захваченный предусмотрительной служанкой, замечательно согревает ее ноги и препятствует проникновению холодного воздуха, который, несмотря на все предосторожности, все равно гулял по полу кареты. Предстоящие увеселения у Соланж радовали ее, поскольку им не часто приходилось развлекаться. Но больше всего девушку волновало предвкушение расспросов. Она была на полгода старше Соланж, и ее восемнадцатилетие отмечалось с гораздо большим размахом, чем у подруги. Отец Клэр имел титул барона и был другом герцога, а по сему имел право привести свою дочь на бал, который устраивался по случаю приезда молодого господина в родные пенаты. Это и в самом деле было веским поводом, поскольку герцог нечасто их посещал. Чаще всего он находился в столице, при дворе их королевского величества, за что винить его, конечно, было нельзя. В столице куда как веселее, чем дома.

И теперь, сидя в карете, Клэр предвкушала расспросы подруг и почти видела в их глазах выражение неприкрытой зависти. Они, конечно, начнут требовать у нее подробного рассказа, едва ли не в лицах, и девушка была к этому готова. Она даже была готова приврать, хотя по большему счету этого и не требовалось. Достаточно рассказать им, как она танцевала на балу с самим герцогом, и подруги упадут в обморок, просто позеленев от досады, что подобное произошло не с ними, а с кем-то другим. Тем более, что этот кто-то другой сидит перед ними, улыбаясь с чувством собственного превосходства.

За поворотом скрылись последние самые высокие башенки родного замка и Клэр испытала легкое чувство сожаления, что покидает его. Но это чувство быстро прошло. Глупо об этом сожалеть, ведь она уезжает всего на пару недель, к Соланж, поместье которой слишком близко для того, чтобы это можно было назвать расстоянием.

Она перевела взгляд на Франсин и отметила, что та ежится от холода.

— Замерзла? — спросила Клэр, — что ж ты себе плед не прихватила? Вот, возьми.

Одним движением девушка сорвала со своих ног вышеуказанный предмет и кинула его служанке. Та не ожидала подобного, но поймала его и строго сказала:

— Со мной все в порядке, госпожа. Я не замерзла. Так, немного свежо.

— Не спорь со мной. Я согрелась. Теперь погрейся и ты. И не переживай, когда замерзну я, то непременно заберу его у тебя.

Франсин поколебалась, но потом все же закуталась в плед и благодарно улыбнулась.

Может быть, кто-то и удивился бы, заметив столь теплые отношения между служанкой и госпожой, но Клэр это не волновало совершенно. Она знала Франсин с детства, и та была ей куда более близкой подругой, чем Соланж. О том, что с прислугой следует держаться на расстоянии, девушка узнала слишком поздно, и узнав, сочла полнейшей глупостью. Почему она должна отдаляться от Франсин только потому, что та занимает более низкое положение? И это после того, как Франсин вытащила ее из бурной речки, с течением которой сама Клэр ни за что бы не справилась, брала на себя львиную долю всех проказ и всегда за ней присматривала. Впрочем, барон не верил утверждениям служанки о ее мифических выходках, слишком хорошо зная собственную дочь. В любой каверзе он прежде всего подозревал Клэр, даже если десять свидетелей с пеной у рта доказывали, что она здесь не при чем.

— Папочка слишком заботится обо мне, — фыркнула Клэр, — ну, к чему все это? Я вполне могла бы добраться до поместья д'Эренмуров верхом и безо всякого эскорта. В конце концов, я сотню раз так делала.

— Да, но теперь вы взрослая, госпожа, — заметила Франсин.

— Тем более. По-твоему, в десять лет для меня это было безопаснее? Глупости.

— Ваш батюшка совершенно прав, госпожа.

— Конечно, что еще ты можешь сказать? Уверена, ты была в восторге, когда тебе велели меня сопровождать. Тоже хочешь полюбоваться на фейерверк, Франсин? Признавайся.

— И чего я там не видела, — проворчала Франсин, но Клэр не унималась.

— А где ты могла его видеть, если даже я не видела?

И она фыркнула. Служанка не стала с ней спорить, потому что, во-первых, в самом деле не отказалась бы взглянуть на диковинное зрелище, а во-вторых, знала, что спорить с Клэр бесполезно.

Во всех отношениях Клэр можно было назвать сорванцом. Она всегда творила, что хотела, не обращая внимания на запреты и наказания, которые, впрочем, не были и вполовину такими строгими, как требовалось. Она купалась в речке, хотя делать это ей строго-настрого воспрещалось, она скакала верхом с такой скоростью, что даже самым бесшабашным мужчинам было до нее далеко, она занималась стрельбой, причем, своей меткостью могла бы поспорить с лучшим стрелком королевства. И это был далеко не полный перечень ее выходок. Кроме того, Клэр обладала живым чувством юмора, строптивостью и упрямством, качества, которые она и не трудилась скрывать. Хотя, к слову сказать, это было не столь важно, поскольку ее красота затмевала все ее недостатки. Об ее золотистых пышных волосах, о серых до прозрачности глазах, об ее изящном стане и нежном румянце вздыхало немало кавалеров. Но Клэр никогда не обращала на это особенного внимания. Она не была лишена тщеславия, но до сих пор ни один из ее ухажеров не разбудил в ней и намека на страсть. Клэр просто использовала их, гоняя по всевозможным поручениям. Франсин держала свое мнение при себе, но думала, что ее госпожа еще не созрела до любовных воздыханий, и ей гораздо интереснее было найти себе не воздыхателя, а партнера по играм. Некоторых из длинного шлейфа Клэр она жалела, но были и такие, что вызывали только недоумение. К примеру, граф де Ренье. Этот человек выбивался из общей картины. Для начала, ему было далеко за сорок. По мнению Франсин, одно это было способно отвратить от себя любую девушку моложе тридцати. Сама Клэр не воспринимала его всерьез. Для нее он был лишь знакомым ее папочки. Она вежливо кланялась и вела с ним серьезные, неторопливые беседы, а его нежные взгляды цели не достигали. Клэр просто не могла взять в толк, что они означают и что человек, одной ногой стоящий в могиле, способен на какие-нибудь нежные чувства по отношению к противоположному полу, у таких глубоких старцев все в прошлом. Им внуков нянчить, а не на девушек засматриваться. Признание в любви от графа вызвало бы в Клэр хохот, а предложение руки и сердца фразу типа: "Граф, ваша шутка удалась на славу".