Страница 5 из 10
Из тумана на него посыпались листы бумаги. Много-много листов, больших и маленьких, исписанных черными и красными буквами. Они шуршали и шелестели, сталкиваясь друг с другом, падали ему на плечи и голову, соскальзывали и исчезали в тумане возле колен.
Дима хотел было схватить один листок, но тут громкий голос, перекрывший шум бумаги, отвлек его. Человек говорил, но туман съедал его слова, превращая их в невнятный гул. Лишь несколько фраз прозвучали отчетливо, будто специально выхваченные кем-то из целой речи:
– … за нами стоят тысячи наших товарищей!.. вновь гордо взовьется красное знамя!..
Словно грохот землетрясения пронесся волною в тумане крик ликующих людей. Он оглушил и напугал Диму: только-только юноша был один, и теперь опять окружен тысячами взявшихся из ниоткуда призрачных людей.
Радостные возгласы продолжались. Тут и там среди воодушевленного гомона слышались слова «свобода», «равенство» и «братство». Их произносили громко самые разные голоса: женские и мужские, голоса молодых, стариков и даже детские. Дима побрел вперед, ища источники этих голосов, стараясь найти хоть кого-то, увидеть, наконец, живые лица. Ведь все они были рядом, их было много, и ему очень не нравилось, что они постоянно ускользают от него, оставаясь неизвестными.
Но все было, как и прежде: фрагменты одежды, мелькающие руки, сапоги, платки. Невозможно было дотянуться и схватить, невозможно было разглядеть. Можно было только слышать и чувствовать, как эти люди сами касаются тебя.
Дима был потерян. Он шел сквозь ликующий, торжествующий народ, но знал, что совершенно одинок.
Странный, незнакомый звук, похожий на гудок, заставил его обернуться. Он раздавался откуда-то сзади, где, как считал Дима, находились набережная, пруд и завод. Он был громок и отчего-то тревожен.
Настроение толпы резко изменилось. Ликование превратилось в беспокойство, послышались испуганные возгласы, чей-то плач. А затем загремели выстрелы.
Услышав громкие хлопки и осознав, что это, Дима в панике пригнулся, закрывая голову. Он понимал, что от невидимых пуль это не спасет, поэтому побежал, стараясь в тумане отыскать хоть какое-то укрытие. Несколько раз он с кем-то сталкивался, несколько раз слышал чьи-то приказы и ругательства. Гул вокруг подсказывал ему, что он опять окружен спешащими людьми.
Грохот выстрелов становился все громче. Дима уже почти на четвереньках продвигался куда-то со страшной скоростью, не думая даже о том, что может внезапно налететь на стену дома, столб, дерево или ухнуть с невидимой лестницы. Он бежал от обстрела.
Дорога вела вверх, как раз туда, где должна была располагаться Центральная площадь. Но Дима уже ни в чем не был уверен. Под ногами он видел лишь вытоптанную грязную траву, а вокруг – все тот же непроглядный туман.
Так, двигаясь вслепую и на большой скорости, он неожиданно наткнулся на чью-то широкую спину. От столкновения повалились оба. Почти сразу кто-то схватил Диму за шиворот и швырнул вперед. Он вскочил на ноги, готовый защищаться. Колени его тряслись, голова кружилась, но он не желал больше валяться на земле и чувствовать на себе удары тяжелых сапог. Уж лучше так, стоя, в бою.
На плечо ему легла крепкая ладонь. Дима в панике обернулся, но в тумане кроме самой руки и части плеча ничего больше не было видно. Голос, принадлежавший, по-видимому, хозяину ладони, произнес:
– Если что, беги. Не следует тут всем умирать. Кто-то должен продолжить дело. Красные еще не сдались.
Дима сделал шаг, стараясь разглядеть говорящего, но тот уже отступил и исчез в тумане. Невидимые враги опять окружали, снова послышались возмущенные голоса и ругательства, затем последовали удары и выстрелы. Послушавшись совета, Дима бросился бежать, но далеко уйти не сумел.
Четыре руки крепко схватили его. Голова закружилась сильнее, и, сам не заметив как, скоро Дима обнаружил себя полулежащим возле старой деревянной стены. От страха и усталости сознание его было путанным, туман все так же клубился непроницаемыми серыми облаками.
Где-то рядом слышались шорохи и стоны множества людей. Кто-то тихо переговаривался. Более-менее придя в себя, Дима ощупал стену и убедился, что она совсем не призрачная. Воодушевленный, он пополз вдоль нее, чтобы узнать, что это и где он.
Стена некоторое время шла прямо, а потом вдруг свернула под углом вправо. Вторая стена оказалась точно такой же. Потом и она свернула направо. Третья и четвертая стены тоже через некоторое время свернули направо. Дима понял, что он находится внутри деревянного здания. Почему-то не было в нем ни дверей, ни окон. А люди, с которыми Дима, казалось, вот-вот должен был столкнуться, проползая вдоль стены, исчезали, так и не появившись.
Все, что оставалось теперь, – ждать, что же будет дальше. Юноша вновь привалился спиной к деревянной поверхности. Вдруг раздался скрип открываемой двери, которая для Димы почему-то не существовала, послышались тяжелые шаги и голоса:
– Этого. И того: больно крепкий.
– И то верно.
Вновь раздались удары и стоны. Ругательство оборвалось свистом хлыста и резким криком. Кого-то потащили, снова скрипнула дверь, и опять остались только приглушенные разговоры и тихие стоны.
Дима был измучен и не знал, что делать. Он лежал, глядя в одну точку и утонув в тревожных воспоминаниях. Краем уха он слышал странную и жуткую какофонию барабанов, колоколов и все того же гудка, но даже удивиться и испугаться был не в силах.
На фоне этой страшной, сводящей с ума полифонии он уплыл так далеко, что не заметил даже, как кто-то бодро приблизился к нему, поднял за локоть, хлопнул по плечу и радостно сказал:
– Очнись, брат! Азин пришел! Все хорошо.
А затем ушел.
Наступила тишина. Дима вновь стоял один в тумане. Уже не было рядом деревянной стены и стонущих людей. Под ногами чувствовалось что-то мягкое, похожее на землю или траву. Дима сделал шаг вперед и прямо перед собой увидел вдруг деревянный памятник. За ним, в тумане, едва виднелся силуэт еще одного, такого же. Юноша сделал несколько шагов и оказался менее чем в полуметре от белой холодной стены. Она продолжалась вправо, влево и вверх настолько, насколько можно было разглядеть.
Дима легко коснулся ее пальцами, почувствовав прохладную поверхность камня. Он прошелся немного в сторону, вдоль стены, и увидел вделанную в нее бронзовую табличку. Приглядевшись, он сумел прочитать следующее: «Вечная память борцам, павшим за дело рабочего класса в 1918 году».
Вдруг юноша почувствовал, что серый туман вокруг него становится ощутимо плотнее. Он сжимался и сгущался, сливаясь воедино с каменной кладкой. Дима с неописуемым ужасом наблюдал, как из клубящихся облаков формируется белая стена, точно такая же, как та, которой он только что касался пальцами. Такая же холодная и твердая.
Она окружала его, сжималась, замуровывая, не оставляя никакого выхода. Со всех четырех сторон и даже сверху и снизу давили на него теперь белые мраморные стены. Дима закричал и стал задыхаться. Паника овладела им. Он принялся бить руками и ногами, топать и громко звать на помощь. Но стены продолжали сжиматься.
И вот он уже чувствует их спиной и грудью, понимает, что еще немного – и его просто раздавит здесь, неизвестно где…
С последним отчаянным криком Дима поднял голову от одиночной парты и увидел перед собой уже знакомую аудиторию. У доски, прямо перед средним рядом, стоял профессор Ош.
Дима смотрел на него во все глаза, не понимая, что происходит, и до сих пор задыхаясь. Он все еще видел сжимающие его стены и беспроглядный туман, но так же ясно видел теперь, что сидит на своем месте в кабинете, на семинаре профессора.
Никто не заметил его странного поведения, словно бы ничего и не произошло. Впрочем, Дима не знал, кричал ли он на самом деле или нет. Вероятно, он уснул, сам того не заметив, и ему приснился жуткий сон, навеянный повествованием Аркадия Модестовича. Растерянный, юноша все никак не мог успокоиться: воспоминания о тумане, бьющей в лицо холодной воде, криках радости и ужаса всплывали одно за другим. Он все ожидал очередного неожиданного нападения, странных звуков или чего-то еще, опасного, непонятного.