Контракт стервы

– Зачем грубишь? Я волновалась, ты ведь так неожиданно сорвался с совещания, а потом эта жуткая буря началась… Где она?

– В спальне.

– Хорошо. Я хочу обсудить важное дело.

– Ты издеваешься?! Не обратила внимания, в каком я виде?

– Неопрятном.

– В домашнем. Значит, никаких дел. Мам, молчи, я серьезно.

Но Екатерина Езерская пришла с явной миссией и отступать не собиралась ни перед сыном, ни перед «проституткой», которая дожидалась в спальне. Я закрыла рот ладонью, чтобы не засмеяться. 

– Сынок. «Дол» несет катастрофические убытки… Не хочу на Совет идти с такими цифрами, это меня убьет. Я продам половину своей доли.

– Помолчи! – гаркнул Максим. – Уйди, по-хорошему прошу. Дела обсудим в более спокойной обстановке.

Но женщина подошла и уселась на диван, и тонкий аромат ее фруктовой туалетной воды смешался с моим любимым ароматом ванили.

– Это должно остаться тайной, сынок, но я уже все решила.

Поморщившись, я очень тихо уселась, прислонившись спиной к бархатистому заднику дивана, и поджала под себя ноги, которые до сих пор ныли от страсти.

Под диваном лежали финансовые журналы и несколько книг, и я вытащила экономический вестник.

Во мне неожиданно проснулись азарт и дух авантюризма. Можно ведь через подставное лицо выкупить акции у Екатерины, а это 12,5%. Тогда я заполучу «яблоко раздора» и заставлю папу включить меня в Совет «Константы», переписать на мое имя «Тару»... Но потом, вместо того чтобы отдать ему 12,5%, потяну время и верну их после Нового года Максиму, предотвратив рейдерский захват «Дола».

Как тебе такое, Сатана?

Но делиться с Максом безумной задумкой я не собиралась. Во-первых, он мне не поверит на слово. Во-вторых, опасно. Он не должен узнать о контракте стервы и о том, почему нам запрещено быть любовниками. Несмотря на внезапные чувства, я не собиралась отдавать Езерскому «Константу». Он ее не получит. Ни за что.

Я решила быть последовательной. Пускай события идут своим чередом. Если я Максиму небезразлична, то он всё поймет. Я расскажу ему правду первого января, когда выполню контракт стервы. Макс, может, и воюет с моим отцом, но я тоже воюю – с отсутствием личных границ. Я должна выстроить их, просто обязана, если хочу выжить в мире акул. Это моя персональная война, и я не собираюсь отступать. Я больше не хочу быть марионеточкой. Ни для кого. Ни для отца, ни тем более для Егеря, и не важно, как сильно он мне нравится.

Так и не уговорив маму убраться, Максим силой поднял ту с дивана и выпроводил из квартиры с яростным криком:

– Ты хоть представляешь, сколько эта проститутка берет в час?! Ты нас разоряешь! – Он ударил по кнопке лифта, и двери за госпожой Езерской закрылись. – Фрэнки!

Я вздрогнула от громкого окрика. Медленно поднявшись, посмотрела на взъерошенного, взвинченного Егеря – и расхохоталась.

– Мой первый опыт был… незабываемым! – пропищала я, даже не пытаясь усмирить веселье, а Максим сложил руки на груди и покивал:

– Посмейся, посмейся. Рад, что поработал бесплатным клоуном, солнце. – Он рванулся ко мне через комнату, и я, схватив журналы, с визгом побежала вон из гостиной, бросаясь финансовыми сводками.

– Мне пора, Макс! Тебя там ночная бабочка заждалась! Часики тикают! Что же я, не понимаю, что ты занят? А-а-а!!! – Максим обхватил меня за талию и, оторвав от земли, потащил в спальню.

Он тоже смеялся, и это был первый раз в жизни, когда я услышала его смех. В сердце теплую радость влили, окутывая паром, и я перестала вырываться. Максим бросил меня на кровать и упал рядом.

Мы лежали и просто смотрели друг на друга, словно видели в первый раз.

– Хочу, чтобы ты знал. Я тебе не врала вчера. Боря случайно пришел, я его не просила… Ты мне веришь?

Он не ответил, но взглянул без ехидной насмешки, с понятной мне тоской: он не верил, но очень хотел. Тогда я сползла с кровати и прислонилась спиной к ней, потому что так легче было говорить. Я продолжила, собравшись с духом:

– Ты мне очень нравишься, и я не представляю, как теперь быть. Помоги мне. Поговори со мной.

Максим сел рядом со мной и поцеловал мою руку, а потом переплел наши пальцы. Он выглядел тронутым за живое.

– Что бы ты хотела узнать?

Я разволновалась. Не привыкла к тому, что разговор может быть настолько легким, без мучительных попыток докопаться до истины или хотя бы не сломаться под напором собеседника.

– Ты и правда живодер?

– Нет. Я никогда не охотился и ненавижу кровь, – усмехнулся он, и я положила голову ему на плечо.

– Вы правда продавали шкуры медведя-губача?

–  У него такая забавная морда, как можно? Нас обвиняли в использовании редких видов животных, но это клевета, доказанная судом. Если честно, я не раз думал о том, чтобы перевести производство на использование вторичного сырья. Но в данный момент это невозможно.

– Почему?