Страница 47 из 48
Скрипит половая доска, и я чувствую энергию другого человека. У меня покалывает кожу. Я улавливаю тень на стене как раз перед тем, как рука закрывает мой рот, а другая хватает меня за макушку.
— Ш-ш-ш, — шепчет он, жар его дыхания обвевает мою шею. Рыдания сотрясают моё тело. Мои мышцы ослабевают. — Не кричи, поняла?
Я киваю, сдерживая слёзы, потому что он пришел за мной.
Он убирает руку с моего рта, и я чувствую грубую верёвку, царапающую мою руку, когда он хватает обе мои руки и скрещивает их друг с другом. Он быстро обматывает верёвку вокруг моих запястий и сажает меня, повернув лицом к себе. Я прикусываю губу, слёзы текут по моим щекам. Я так сильно хочу прикоснуться к нему, но я не могу со связанными руками.
— Я тебя люблю, — шепчет он, затем нежно прижимается своими губами к моим. — И это почти свело меня с ума, но так и должно быть. Я и ты, вот так.
Наступает пауза, когда мы смотрим друг на друга, и мне требуется всего лишь мгновение, чтобы составить слова.
— Я тоже тебя люблю, — шепчу я.
На его лице появляется сочувствующая улыбка.
— Так и будет… на этот раз по правильным причинам, — Макс встаёт и хватает меня за связанные запястья. — А сейчас пойдём.
И я встаю, следую за ним, не сопротивляясь, улыбаясь. Сияя. Потому что он любит меня до безумия — так неистово, что забирает меня. Воруя меня. Люди тратят на поиски целую жизнь, желая принадлежать и быть узником чувства, настолько сильного, что ничто не может разрушить его. Вот что это такое.
Я не издаю ни звука, когда он ведёт меня через заднюю дверь вдоль стены дома к машине, припаркованной через улицу. Он открывает мне дверь, и когда я сажусь, я обнаруживаю свою книгу на сиденье. Сердце трепещет у меня в груди. В желудке всё переворачивается. В ладонях проступает пот, а щёки вспыхивают. Это любовь. Именно это чувство даёт мне знать, что я не сумасшедшая.
Внутреннее освещение снова включается, когда он открывает дверь с водительской стороны. Его тёмные глаза встречаются с моими глазами. Макс кажется даже красивее, чем я помню. И, может быть, это потому, что теперь я знаю, что он мой. Я принадлежу ему. И я в безопасности с ним.
Он забирается внутрь и включает зажигание, проверяя зеркало заднего вида, прежде чем отъехать от обочины. К тому времени, как мы доезжаем до конца дороги, его рука уже лежит на моей, а большой палец нежно поглаживает мои пальцы.
— Веревка не слишком тугая, нет?
Я бросаю на него взгляд.
— Нет.
Свет уличных фонарей скользит по его лицу, тени подчёркивают его резкую линию челюсти. На мгновение я боюсь, что, в конечном счёте, заработала неминуемое нервное расстройство, с которым боролся мой разум, и я паникую, плотно закрыв глаза. Он всё ещё будет здесь. Он будет… Потому что я столько раз мечтала, чтобы он пришёл за мной и вернул меня к реальности, где я свободна, которая чуть не убила меня.
— Макс, — шепчу я. Я не могу открыть глаза. Я не смогу вынести. — Макс?
— Да, дорогая?
— Какая у тебя фамилия?
— Картер.
Но этого недостаточно, чтобы убедить меня, что он настоящий.
— Почему тебя так долго не было? — спрашиваю я, затем открываю глаза, и он всё ещё здесь.
— Мне нужно было всё приготовить, — он сжимает мою руку, смотрит на меня и улыбается. — Потому что я должен обеспечить тебе безопасность со мной.
Я откидываюсь на сиденье, меня накрывает блаженство, как дымка.
— Ты знаешь, что не нужно держать меня связанной.
— Я знаю, — он ухмыляется.
— Я бы никогда не бросила тебя.
— Я бы никогда и не позволил тебе.
И мы едем всю ночь. Я то и дело засыпаю и просыпаюсь, моя рука всё время в его руке. Я просыпаюсь как раз тогда, когда чернота неба сменяется темно-синей ночью и поглощает звёзды в свете. Макс съезжает с главной дороги, свернув на грунтовую дорогу и припарковывается перед летним домиком. Он выключает зажигание, выходит и открывает мою дверь. Затем он ведёт меня по изношенным деревянным ступенькам через входную дверь.
Внутренняя часть дома выглядит так, как будто она не обновлялась более тридцати лет. Над камином — семейный портрет, и я предполагаю, что этот маленький мальчик, стоящий рядом с малышкой с косичками и перед сияющими родителями, был Макс. Мы идём через кабинет, по коридору, и подходим к двери.
К двери в подвал.
Макс открывает её, сразу же спускаясь по лестнице. Когда он достигает дна, он поворачивается и протягивает мне руку. Я поднимаю свои связанные руки и беру его за руку.
— Почти пришли, — говорит он. Мы пробираемся через комнату отдыха и спускаемся в другой коридор, и в самом конце — дверь, с замком снаружи.
Я жду, когда он откроет замок, уронив его на пол. Дверь распахивается, и он позволяет мне войти первой.
Стены недавно покрашены. Всё здесь мило и идеально. Мой взгляд падает на книжную полку на дальней стене, заполненную книгами. Моя грудь вздымается, и я улыбаюсь.
— Идеально. Мне нравится.
Над кроватью из кованого железа висит простое чёрное полотно с фразой Пабло Неруды: «Я люблю тебя, потому что некоторые тёмные вещи нужно любить, тайно, между тенью и душой, написанные тонкими белыми буквами». Это наша фраза.
Макс развязывает верёвку, бросая её на пол, затем поворачивает меня лицом к себе. Сжимая верхнюю часть моих рук, он наклоняет голову и прижимается лбом к моему лбу.
— Я думал, что если я дам тебе свободу, то этим покажу, что я люблю тебя, но я просто не понимал.
Я сглатываю. Я так много хочу сказать ему, но с чего мне начать?
— Я умоляла тебя не бросать меня, я умоляла тебя…
— Я знаю, что умоляла, но я хотел только то, что было лучше для тебя. Никогда… никогда я и представить не мог, что, освобождая тебя, я тебя убивал, — он делает паузу, проводя пальцами по моей шее. — И если это то, что тебе нужно, чтобы знать свою ценность, если ты хочешь быть похищенной и желанной, я сделаю это, но этот замок, эти верёвки, мы оба знаем, что в них нет необходимости. Это просто символы. Ты же это понимаешь, верно?
— Символы чего? — я хмурю брови, и на его губах играет лёгкая ухмылка.
— Любви. Потому что это само по себе тюрьма, — Макс осторожно заправляет мои волосы за ухо.
— Тюрьма, из которой мне никогда не захочется сбежать.
— Именно. Я должен был понять, что такие люди, как ты и я — совсем другие, люди слишком закрыты, чтобы понять нас, они слишком просты, — говорит он. — И нам не нужно, чтобы кто-то понимал это, пока это делаем мы, — он целует меня с таким благоговением, что я клянусь, что наши души кровоточат вместе с этим поцелуем. Это поцелуй, когда сама суть того, кем вы являетесь, становится запутанной.
Макс прижимает меня к стене. Его руки яростно накрывают меня, как будто он не может коснуться меня полностью. Он целует меня в шею, одной рукой гладит меня по горлу.
— Ты, — он дышит мне в кожу. — Ничто другое не могло бы заставить меня чувствовать то, что чувствуешь ты.
Одежда сорвана, и он бросает меня на кровать, намотав мои волосы вокруг своего запястья и взяв меня так, как может только он. Он трахает меня своими движениями и занимается любовью со мной своими словами. Он относится ко мне так, как будто я не хрупкая, но шепчет мне, будто я самая хрупкая вещь из когда-либо существовавших. Пот покрывает мою спину, и он хватает меня за бёдра, швыряя меня на кровать, прежде чем устроиться у меня между бёдер. Лёгкая ухмылка играет на его губах, когда его пальцы обвивают моё горло.
— Так чертовски невинна, так чертовски красива, — он кусает нижнюю губу, прежде чем снова скользнуть внутрь меня. Я откидываю голову со стоном, его руки всё ещё обвивают моё горло. Наклонившись к моему уху, он целует меня, спускаясь, в подбородок, слегка касаясь зубами моей кожи. — Скажи мне, что ты чувствуешь, Ава, — шепчет Макс.
Я, уставившись, смотрю на него. Я влюблена. Безумно влюблена.
— Я люблю тебя.
— Так и должно быть, — он снова резко входит в меня, затем обхватывает моё лицо и притягивает мои губы к своим губам в безжалостном поцелуе. — И, чёрт возьми, я люблю тебя.