Страница 11 из 48
Даже не смотря на то, насколько я чувствую себя истощенной, моё тело всё ещё пребывает в состояние борьбы или же в долбанном состоянии невесомости, я больше уже не могу разделить эти два понятия.
Я до сих пор не знаю, чего хотят от меня эти ублюдки, но тот факт, что они не предпринимают ничего на мой счёт, пугает меня ещё больше. Каждый раз, когда Эрл заходит в мою комнату, он говорит мне всегда одно и то же: «Если ты попытаешься сбежать, попытаешься предпринять хоть что-то, то я без раздумий убью тебя. Затем я вырежу всю твою семью. А твою шлюху-мать я изнасилую до того, как убью». После этого Эрл проходит в угол комнаты, прислоняется к стене и просто пялится на меня, и то, как он смотрит на меня, переворачивает и ужасает всё внутри меня. Это всё его глаза. Его взгляд всегда настолько хладнокровный и лишенный эмоций, но когда он смотрит на меня, то, как он скользит своим взглядом по моему телу, то, как он поправляет свой член в штанах, каким блеском наполняются его глаза... Я знаю, что он хочет сделать со мной, я понимаю, что рано или поздно он сделает это. Просто я не знаю, когда именно это произойдет. Из всех вещей, что могут с вами случиться, поверьте мне на слово, изнасилование, покушение на ваше тело — это самое худшее.
А знаете почему? Потому что боль — это то, что вы можете пережить, с болью можно справиться. Раны могут затянуться, но отвратительное ощущение, что вы были использованы грязным отродьем никогда не сотрется из памяти. Память — наше худшее оружие, потому что неизвестно, когда и в какое время она нанесёт свой удар. Когда само действие, которое подразумевающее собой любовь и безмерную заботу, становится олицетворением ненависти, власти и контроля — это меняет вас настолько, что произошедшее непросто забыть. Насилие над телом и личностью полностью изменяет восприятие себя, заставляя вас выискивать в себе недостатки и постоянно испытывать неуверенность в том, как вас видят остальные. Это ощущение никчемности, я просто не смогу пережить его вновь. Я не смогу…
Я уже миллион раз пыталась придумать, что я могу предложить этим ублюдкам, чтобы они отпустили меня, но что ужаснее всего, что я разбираюсь в преступных делах, потому как я выросла в окружении всего этого. В одном я уверена наверняка, даже больше чем в смерти, что эти мрази не отпустят меня до тех пор, пока не получат желаемого. И даже тогда — шансы уйти живой и невредимой очень призрачны. Они так же никогда не пытались скрыть свои лица и изменить голоса, а всё потому, что они никогда не воспринимали меня, как возможного свидетеля. Знаете почему? Потому что мёртвые девушки не могут ничего сказать.
Щелчок. Тихий звук открывающегося замка, и меня накрывает осознание того, что смерть является чем-то очень реальным на данный момент. Когда ржавые петли замка издают скрип, моё сердце отчаянно заходится.
Я сосредоточенно смотрю на свои ладони, ожидая пока Эрл бросит пару бутылок воды на матрас и пройдет в центр камеры, чтобы посмотреть на меня, прежде чем уйти. «Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы он ушёл...»
— Ты принимала ванную? — раздаётся глубокий голос с нотками южного акцента, который принуждает меня отвести взгляд от моих ладоней, покорно лежащих на коленях.
Передо мной стоит Макс, его взгляд сосредоточен на моём лице. Дни полного одиночества и появления Эрла заставляют меня практически задохнуться от присутствия Макса. Его черты лица намного мягче, чем у Эрла. Моя голова идёт кругом только от одной мысли, насколько отчаянно я желаю прикоснуться к нему. Я хочу ощутить некоторое подобие человеческого контакта, даже несмотря на то, что я осознаю, насколько смехотворно может звучать желание о том, чтобы прикоснуться к тому, кто держит тебя в плену.
Макс подходит ближе, пока я не чувствую на своей коже жар, что волнами исходит от его мощного тела, и затем он присаживается на корточки, уперев локти в колени. Его взгляд сосредотачивается на мне. Его парфюм пахнет хорошо. Так свежо. Так знакомо. Я прикрываю глаза и глубоко вдыхаю аромат, представляя, что нахожусь не здесь.
— Ава, — раздается его голос вновь. Я открываю глаза. — Ты хотела бы принять ванну?
Я спешно киваю, и он поднимается на ноги, протягивая мне руку. Я принимаю её. Его ладонь гладкая, такая мягкая и тёплая. И ощущается такой человеческой. Это простое прикосновение практически ставит меня на колени. У меня наворачиваются слёзы и видение размывается. Горло сжимается. Что со мной не так?
— Сейчас… — он притягивает меня таким образом, чтобы я посмотрела ему в глаза, — ты должна мне пообещать, что ты не попытаешься сбежать.
Я киваю.
— Потому что если ты попытаешься сделать это, — говорит он, — я причиню тебе боль. А ты же не хочешь боли, ведь так? — я киваю еще раз. — Я должен связать твои руки, не потому что я не доверяю тебе, а потому что, когда ты окажешься снаружи этой комнаты, искушение сбежать может завладеть тобой даже против твоей воли, — я киваю ещё раз, потому как мне кажется, это всё, на что я способна. Макс тянется в свой задний карман и вытаскивает длинную верёвку. — Скрести руки перед собой, — я делаю в точности так, как он говорит, и он приступает к работе, связывая мои запястья. — Тебе же не больно, правда? — интересуется он, смотря на меня из-под бровей.
«Господи, его глаза...»
— Нет, — отвечаю я едва слышно.
— Ну и отлично, — захватывая мои связанные запястья, он ведёт меня по направлению к двери.
Мы проходим через подвал, затем поднимаемся вверх по деревянным ступенькам и входим в кухню. Полуденное солнце проникает сквозь окна, отбрасывая теплый свет на потертый и грязный линолеум. Я осматриваюсь вокруг в поисках Эрла или же Буббы, но никого нет.
— Они ушли, — говорит Макс так, как будто он прекрасно знает, о чем я думаю. От этой мысли мурашки пробегают по всему моему телу.
Я вижу дверь, но она закрыта на засов. Окно. Подставка для ножей на кухонной столешнице... Я запоминаю каждую мелочь, которую только могу, в попытке мысленно воссоздать расположение места на тот случай, если у меня появиться шанс сбежать отсюда. Хватка Макса на моих руках усиливается вновь, словно он знает все мысли, которые появляются у меня в голове.
Стены покрыты различными пятнами и грязью, мусор валятся в каждой комнате, через которую мы проходим. В то время, когда он меня ведёт через этот отвратительный дом, моё сердце неистово бьётся о рёбра, потому что у меня нет ни единого предположения, что может произойти со мной на самом деле. Всё, что я могу слышать, это мои поверхностные вздохи, и то, какой звук издают ботинки Макса, когда он проходит по деревянному полу в коридоре.
Он подводит меня к подножью изящно закручивающейся лестницы, которая располагается в коридоре.
— Смотри куда наступаешь, милая.
Я сосредоточенно смотрю на лестницу, кремовый ковёр отчаянно нуждается в чистке. Как только мы оказываемся на самом верху, Макс разворачивает меня вправо и ведёт по направлению к огромной, старинной ванне. Под зеркалом в золотистой раме располагается такой же старинный умывальник-стойка. Обои в ванной бежевого цвета с розами, располагающимися внутри геральдических лилий, кусками свисают со стен. У дальней стены расположена большая ванная на когтистых ножках с серой трещиной, тянущейся по всей её длине.
Макс закрывает ванную на ключ, поворачивая металлическую ручку, чтобы убедиться, что ванная закрыта. Его взгляд встречается с моим, когда он убирает ключ глубоко в карман джинсов, тем самым как бы безмолвно намекая, чтобы я даже не помышляла об этом.
— Иди и включи воду, — после этих слов его хватка на моих руках ослабевает.
Я неспешно подхожу к ванной, мой пульс сильно пульсирует, отдаваясь в висках с каждым следующим шагом. Я сглатываю. Верёвка, которая свободно болтается на моих запястьях, теперь впивается в мою израненную кожу, когда я поворачиваю фигурные золотистые ручки на кране ванной. Как только вода начинает течь по трубам, раздаётся громкий звук, полившись из крана, вода слегка окрашена в цвет ржавчины и ужасно воняет.