Форсу

«Ох, боже!» — подумал я и, погрузившись в воду, сделал гребок руками, заплывая в "ущелье" между двумя фундаментальными ногами Лимоники. Я обвёл глазами её массивные мощные бёдра и мысленно застонал от нахлынувшего на меня восхищения. Провёл пальцами по внутренним сторонам бёдер, смакуя ощущение нежного бархата, поцеловал одну ногу, пото́м вторую и, приблизившись к пункту назначения, решился, наконец, посмотреть на главную достопримечательность этой экскурсии.

Матерь божья! Какой класс! Я, конечно, уже́ видел сегодня киску Лимоники и даже с близкого расстояния её лицезрел, но открывшийся ракурс был просто великолепен. Покрытые тёмной растительностью массивные дольки оказались слегка разведены в стороны, открывая глубокую нежно-розовую расселину, поблёскивающую густой влагой. Толстый и довольно крупный клитор около трёх сантиметров длиной напряжённым штырьком торчал вверх и вперёд, словно орудие, готовое к бою. А в нижней части вагины, прямо под массивным уринальным холмиком с крупной дырочкой на вершине, располагалось приоткрывшее свой зев, истекающее соком и хищно шевелящее краями влагалище. И стоило только мне на него посмотреть, как оно расширилось ещё больше, словно приглашая к себе в гости.

Господи! У меня просто глаза разбегались от этой красоты. Мне хотелось поприветствовать все её части. Я зарылся губами в короткие густые волосы, проскользил ими вверх, пощипывая мягкую и податливую, как подушечка, дольку, добрался до твёрденького штырька клитора, захватил его ртом и с наслаждением пососал. Пото́м прошёлся по второй дольке до са́мого низа, снова поднялся до клитора, обводя языком его крепкое тельце по кругу, снова пососал и уже́ пото́м стал спускаться вниз по наполненной густым терпким соком ложбине, вылизывая её и обсасывая, подбираясь к глубокому хищному колодцу и чувствуя, как тело моё охватывает характерный сексуальный жар, вызванный амосовым опьянением.

И вот кончик моего языка достиг скользких вибрирующих краёв, обошёл их по кругу, слизывая вязкие кисло-сладкие капельки, и стал погружаться вовнутрь, предусмотрительно сворачиваясь трубочкой.

— Х-х-а-а-ар-р-р! — сладостно прорычала Мони, блаженно приподнимая киску навстречу моему рту, и с сочным чмокающим звуком всосала меня в свои недра.

«Ох!» — мысленно простонал я, чувствуя, как сильно засасывается мой язык, уходя сразу же на максимальную для своих естественных размеров глубину. Это было экстремально. Риса никогда так сильно мой язык не натягивала.

— М-м-м! Класс! — выдохнула неолетанка, и в глубине её те́ла стало быстро разгораться розовое зарево. — У мужа моего язык подлиннее, — хихикнула она. — Но твой тоже неплох. Ну ты меня и раздразнил, балбес. Едва сдержалась, чтобы не дёрнуть со всей силы. Остался бы без языка, знал бы впредь, как томить ожиданиями неолетанку. А с юной эми такого вообще нельзя делать, ясно тебе? Она просто не утерпит и трахнет тебя. М-м-м! Боги! Как же хочется поглубже всосать!

Мони крепко прижала меня к вагине, надавливая голенью на мой затылок, а пото́м, порыкивая от удовольствия, стала раскрываться ещё шире, распахивая своё влагалище и наползая его краями на моё лицо. Если кто-то видел, как удав заглатывает кролика, наверное сможет представить, как такое движение выглядело со стороны.

Мара взвыла и застонала в моей голове. Кажется, даже её проняло это зрелище. Мариша изумлённо моргнула и проглотила слюну. Мика смотрела на вагину матери заворожённо, не отрываясь.

— Ха-а-а, хорошо-о-о! — сладко пропела энеста, засосав моё лицо в свою киску настолько основательно, что мне казалось, будто большие губы её охватили чуть ли не его половину. Мони ещё шире раздвинула свои ноги, чтобы показать зрительницам, насколько глубоко я попался и что она со мной творит. Придерживая меня ногой за шею, она сочно причмокивала влагалищем, волнообразно покачивая промежностью будто живой хищной присоской и заставляя покачиваться моё лицо. И эти её движения волной уходили вглубь, массируя мой свёрнутый в трубку язык, и упругими толчками нагнетали в него смазку.

— А теперь о твоих ошибках, — продолжила объяснять Мони. — Са́мой главной была нерасторопность. Отвлекая эми от своего члена, нужно без промедления и максимально глубоко засунуть язык ей во влагалище. А вот то, что ты его трубочкой свернул, — это правильно, молодец. Кстати, хочешь, чтобы форма твоего языка идеально отвечала потребностям неолетанок? Кивни, если хочешь. — Я кивнул. — М-м-м, отлично, — промурлыкала Лимоника, — тогда пожелай этого. Прямо подумай: «Я хочу, чтобы мой язык стал ещё длиннее и толще, чтобы формой своей он был удобен для усиков, чтобы неолетанки балдели, тиская его в своём влагах-х-а-а-а-а-р-р-р!»

Проговаривая эти "мысли", неолетанка сбилась от нахлынувшего на неё удовольствия и снова принялась всасывать в себя язык-трубочку. А розовое сияние её разгорелось очень ярко, приобретая неожиданно более насыщенный и тёмный оттенок. Оно затопило влагалище и будто бы стало плавить мой язык, делая его податливым и текучим. Тот стал ещё больше вытягиваться в длину и словно бы спекаться, превращаясь из свёрнутой трубочки в сплошную, цельную. Я ощутил, как усики энесты бесцеремонно и уверенно ощупывают края моего языка.

«Боже! Какие они у неё напряжённые и толстенькие, — с восторгом думал я. — Будто набухли от эрекции».

— А сейчас, — с придыханием сказала Мони, — я сделаю то, что никогда не позволила бы себе с мужским членом… оторвусь…

Тело энесты охватила мелкая дрожь, и она, крепко притиснув меня к себе, скрещёнными на шее ногами, со сладким взрыкиванием засадила оба своих усика мне в язык. Ох! Это было очень экстремально. Она не вошла в меня, а именно ударила, сильно, резко, со всей своей несдерживаемой дури, и тут же выгнулась от пронзившего её блаженства, а пото́м с рычанием ударила меня вновь.

Усики её, казалось, обезумели и стали грубо трахать трубочку языка, двигаясь то одновременно, то вразнобой. Смазка, которой они обильно сочились, в значительной мере смягчала ударные резкие проникновения. Сами усики были тоже не из железа и, несмотря на всю свою эрекцию и раздувшуюся толщину, ощущались скорее как шнуры из твёрдой резины со смягчённой оболочкой, чем как спицы из металла. И тем не менее от этих бешеных трахающих движений язык мой заныл и онемел. И я очень порадовался, что не член мой вставлен в тугое лоно неолетанки.

Само влагалище тоже бушевало. Оно резкими рывками пыталось всосать в себя мой язык ещё глубже, и тот будто бы постепенно удлинялся под действием мощных импульсов разряжения. Мне казалось, что он плавно вытягивался и принимал какую-то необычную, не цилиндрическую форму, утончённую у основания и утолщённую на конце. Выполняя свои волнообразные сокращения, влагалище неолетанки, как умелый гончар из глины, лепило из моего языка наиболее приятную для себя фигуру. И по тому, как усиливались и обострялись ощущения энесты, достигая пикового накала, я понимал, что язык мой приближается к некоему совершенству.

Впрочем, всё, что я тут длинно и подробно описывал, происходило в течение довольно короткого отрезка времени. Лимоника настолько быстро разогнала своё возбуждение ударными пронзаниями усиков, что достигла пика секунд за пять и пото́м ещё примерно столько же времени балансировала на краю. Остановив движение усиков, она ласкала их вибрирующие от кайфа тельца волнообразными движениями влагалища, проминая мягкую податливую трубочку моего языка.

А пото́м Мони взорвалась и выстрелила в меня розовым штормом, выгибаясь в экстазе. Она сладостно рычала, выплёскивая мне в горло тугие острые струйки своего жидкого горьковато-сладкого блаженства. Стиснув основание языка стенками влагалища, она максимально сжала выходное отверстие, сделав его плотным и особенно приятным для усиков, которые, дёргаясь в импульсах разрядки, преодолевали тугое сопротивление, протискиваясь через узкое колечко, и от того стреляли особенно мощно и долго.

Выгибаясь от кайфа и вскрикивая, Лимоника извергалась в меня секунд тридцать, выплёскиваясь не только своим детородным соком, но и мощными импульсами розовой энергии. И лишь когда накал свечения её стал угасать, тогда и стихия оргазма неолетанки начала успокаиваться. Ещё какое-то время кайф её шёл на спад, а пото́м она замерла и блаженно расслабилась, укладываясь на спину и прикрывая глаза. Ноги энесты перестали сдавливать мою шею, и стопы её скользнули вдоль моей спины, расслабленно погружаясь в воду. Однако вагина Мони, крепко присосавшаяся к моему лицу подобно плотоядному рту, по-прежнему сохраняла свою хватку и продолжала меня мягко посасывать.