Мнемосина

— Скажите адрес вашего душеприказчика. Я попробую что-нибудь предпринять.

Не дожидаясь ответа, одной рукой я принялся перебирать разбросанные по столу бумаги, пока не отыскал carte-de-visite[1] с рукописной надписью «Комаровъ Игнатий Пантелеевич». «Исполнение посмертных наказов, примирение спорящих, устроительство дел семейных. Обливион, Зеленый тупик, дом 3» — значилось на обороте. Я велел седлать коня и верхом отправился по указанному в визитке адресу. Я так торопился, что приехал к дому прежде хозяина — верно, мы разминулись дорогой. Лакей проводил меня в кабинет, спросил, желаю ли я чаю или кофею. Я отказался от того, и от другого и в нетерпении принялся мерить шагами крохотное помещение, в своем взвинченном состоянии я просто не мог оставаться неподвижным.

К возвращению Игнатия Пантелеевича я точно знал, что от одной увешанной дагерротипами стены до другой, со шкафами-витринами, ровно восемь шагов, а от двери до обтянутого зеленым сукном стола — их девять, что за пять шагов от стола половицы скрипят и покачиваются, если ступать неосторожно. От моего взгляда не укрылась вытертая кожа деревянного кресла, предназначенного для посетителей, и расставленные на полках шкафов книги — сплошь труды по юриспруденции. Я подробно рассмотрел людей, запечатленных на дагерротипах — это были исключительно мужчины в деловых костюмах, с пышными усами и бакенбардами. В моем распоряжении оказалось достаточно времени, чтобы изучить аккуратное расположение на столе папок, бумаг, письменного прибора. Эти наблюдения позволили мне составить представление о Комарове как о человеке знающем и заслуживающим доверия.

Не тратя времени на обмен любезностями, я отрекомендовался другом Звездочадских и попросил разъяснить положение, в котором после смерти Габриэля оказались его родные, а также подсказать возможные пути к его улучшению.

Игнатий Пантелеевич с видимым сожалением развел руками:

— Будь на то моя воля, я непременно открыл бы такому замечательному молодому человеку все, что он желает знать, однако традиции требуют молчания. Тайна завещания, сами понимаете. Однако вы присаживайтесь. Знаете, мои знакомые юристы непременно употребляют это словечко «присаживайтесь», считая дурной приметой предложить гостю садится. Похоже, и я подхватил их забавное суеверие. Наверняка у вас найдутся другие вопросы. Сейчас Юсуф сообразит нам кофею, и мы с вами обо всем потолкуем.

Господин Комаров ворковал, точно огромный заботливый голубь. Я решительно не понимал, к чему вся его забота, кофей и кресло, если он не желает мне помочь.

— Я уже задал вопросы, в ответах на которые вы мне отказали, — резко ответил я.

— Не горячитесь, молодой человек. Возможно, вы желаете знать, какие традиции действуют в Мнемотеррии касаемо права наследования? Тогда вы пришли по адресу. Давайте-ка вообразим на минуту, будто вы отправляетесь на войну. Представим дальше, что вы являетесь владельцем богатого поместья, у вас есть мать и сестра, о которых, коли с вами внезапно приключится несчастье, больше позаботиться некому. Почему? Да потому что ваш батюшка, человек почтенный и уважаемый, недавно покинул этот мир, оставив после себя море долгов, и кредиторы уже выстроились в очередь под вашими дверями. Простите, позабыл род вашей деятельности?

— Унтер-офицер имперской армии, — кажется, я начал понимать, о чем толкует луноликий душеприказчик и теперь внимательно слушал. Я даже опустился в кресло, чтобы скрипучие половицы не дали мне пропустить ничего из сказанного.

Вошел слуга, поставил перед нами по чашке с горячим напитком и сахарницу. Господин Комаров один за одним опустил в свою чашку шесть кусков, размешал, позвякивая ложкой о края, и сделал большой смачный глоток.

— Отлично, — удовлетворенно выдохнул он не то на мои слова, не то выражая удовольствие от кофе. — И служба приносит вам доход?

— Размер моего жалования…

— Оставьте, подробности неважны. Главное, что доход у вас есть, а стало быть, вы платежеспособны. Так вот каким будет мой совет: сговоритесь с кредиторами о возврате долга по частям в счет будущего жалования, убежден, они пойдут навстречу юноше из хорошей семьи. Также я бы настоятельно рекомендовал вам написать завещание, распределив в нем имущество между вашими матерью и сестрой, поскольку в противном случае после вашей смерти все отойдет родственнику по мужской линии, а ваши близкие будут зависеть от его милостей. Хорошо, коли этот человек окажется порядочным, ну а если нет? И самое главное: вам никак нельзя позволить себя убить прежде, чем рассчитаетесь с долгами, потому как в этом случае вашим родным придется продать поместье, ведь никакого иного капитала нет ни у них, ни у вас.

— Даже если после продажи им негде будет жить? Но ведь это несправедливо! — воскликнул я.

— Каждый трактует справедливость по-своему. Находите ли вы справедливым тратить деньги, которые вам не принадлежат? А если бы случилось наоборот, и вы ссудили свое жалование третьему лицу, а он возьми да откажись возвращать его? Долг должен быть возвращен, так судят традиции, и на этом держится мир. Будучи живым, гарантом возврата являетесь вы, ну а коли вас нет, то и гарантировать некому.

Похоже, смерть Габриэля имела куда более неприятные последствия, чем я мог представить. Я вновь подумал, что если бы не моя ссора с Горностаевым и последующее объяснение со стражем, дуэли бы не произошло, Габриэль остался жив, а Януся и Пульхерия Андреевна надежно защищены от бед. Чувство вины с новой силой всколыхнулось во мне. Я проглотил вставший поперек горла комок.

— А если найдется кто-то, кто смог бы покрыть долги? Скажем, мой хороший друг?

Комаров кивнул, довольный моей понятливостью:

— Тогда, несомненно, поместье останется за матерью и сестрой.

— Сколько? — глухо спросил я, не узнавая собственного голоса. — Какова сумма долгов?

Ожидая ответа, я подался вперед всем телом, деревянные подлокотники кресла впились мне в ладони.

— Хоть я не должен этого говорить, но будем считать, что вы прочитали те бумаги, что я оставил у Звездочадских. Ровно тридцать пять тысяч.

Совсем недавно я думал, будто отдать восемьсот идеалов за шкатулку для Януси все равно, что достать с неба звезду. Теперь я чувствовал себя атлантом, которому сказали, будто ему нужно опрокинуть полный созвездиями небосвод.

— Имеется ли у меня возможность выплатить данную сумму по частям?

Игнатий Пантелеевич посмотрел на меня с сожалением.

— У вас много знакомых в Мнемотеррии? Кто-то может поручиться за вас своей честью? Габриэль Петрович был потомком древнего рода, все знали его отца, многие помнили деда и прадеда.

Я покачал головой. Я понял, что хотел сказать душеприказчик.

— Сколько осталось времени до того, как Небесный чертог пойдет с молотка?

— Звездочадским — матери и дочери я подсластил пилюлю, но вас обманывать не стану, вы производите впечатление человека, способного выдержать правду. Самое большее — месяц. Мне известны люди, готовые купить имение хоть сей же час.

— А потом?

— Dura leх, sed lex[2].

В еще большем смятении, чем пришел, я поднялся с кресла. Когда я прощался с Комаровым, он сказал, энергично встряхивая мою руку:

— Вы забыли кое-что.

Мой кошелек был пуст, и я вновь употребил эту загадочную формулу, которая, точно ключ, позволяла в Мнемотеррии столковаться буквально обо всем.

— Да, конечно. Я согласен. Согласен. И, предвосхищая ваш вопрос, согласен опять.

[1] Букв. — карточка посетителя, совр. — визитная карточка (фр.)

[2] Закон суров, но это закон (лат.)

XV. Встреча с Лигеей. Наитие

XV. Встреча с Лигеей. Наитие

О, пленительный город загадок,

Я печальна, тебя полюбив.

Анна Ахматова