Страница 15 из 20
Общественная жизнь не стала бы богаче и полнее, если бы из нее исчезли все негативные и деструктивные – для индивидуальных отношений – энергии, как капитал стал бы больше, если бы исчезли все пассивы; такое общество настолько же нереально и трудновообразимо, как общество, из которого исчезли все силы притяжения и кооперации, всякая взаимопомощь и гармония интересов.
Это верно не только в общем, применительно, например, к конкуренции, которая, независимо от приносимых ею реальных результатов, как чисто формальное напряжение отношений сплачивает группу и определяет положение и дистанцию ее элементов; это верно и там, где единство покоится на расположении индивидуальных душ. Так, например, оппозиция одного элемента к другому, навязанному ему обществом, не есть чисто негативный социальный фактор. Во многих отношениях она есть единственное средство, позволяющее нам сосуществовать с невыносимыми личностями. Если бы мы не были в силах и вправе хотя бы встать в оппозицию к тирании и самодурству, бестактности и произволу, то мы не вынесли бы никаких отношений с людьми, от характера которых вынуждены страдать подобным образом. Нам пришлось бы каждый раз идти на отчаянный шаг и рвать всякие отношения; но это-то как раз нельзя назвать «борьбой».
Дело не в том, что давление, которому не оказывают противодействия, обычно усиливается, дело в том, что наш протест доставляет нам самим внутреннее удовлетворение и облегчение – как это делают при других психологических обстоятельствах смирение и терпение. Встав в оппозицию, мы чувствуем, что еще не совсем подавлены, мы сознаем свою силу и сохраняем живые взаимоотношения с оппонентом, без этого мы порвали бы с ним всякую связь, чего бы это ни стоило.
Оппозиция не обязательно проявляется вовне; даже когда она остается чисто внутренним протестом и практически никак не выражается, она позволяет сохранить внутреннее равновесие (нередко обоим элементам отношения), успокоиться и убедиться в своей душевной силе; тем самым она спасает отношения, прочность которых часто представляется непостижимой загадкой для окружающих. Здесь оппозиция является полноправным членом отношения; оно существует благодаря ей в такой же мере, как и благодаря другим своим основаниям. Она – не просто средство сохранить отношение, но одна из конкретных функций, в которых всякое отношение заключается.
Там, где имеют место чисто внешние, практически несущественные отношения, такая латентная форма борьбы тоже служит свою службу: отвращение, взаимное чувство отчуждения и враждебности препятствует чрезмерному сближению, которое вылилось бы в открытую ненависть и борьбу. Без этого отталкивания была бы немыслима жизнь в больших городах, где каждый ежедневно вынужден входить в соприкосновение с бесчисленным количеством людей.
Внутренняя организация такого общения представляет собой чрезвычайно сложное многоступенчатое строение из самых разнообразных симпатий, безразличия и антипатий, от мимолетных до длительных и постоянных. При этом сфера равнодушия относительно мала; наша душа активно откликается тем или иным определенным чувством на всякое впечатление, производимое другим человеком. За индифферентность мы часто принимаем впечатления не вполне осознанные или мимолетные и быстро сменяющие друг друга.
В действительности безразличие для нас так же неестественно, как непереносимо состояние, когда мы не делаем выбора между двумя не вполне отчетливыми противоположными импульсами. То и другое – типичная опасность, которой угрожает нам жизнь в большом городе, и от обеих нас спасает антипатия – начальная стадия действенного антагонизма. Антипатия держит людей на расстоянии друг от друга; без нее городскую жизнь вести было бы невозможно. Более или менее выраженные антипатии, их смешения, ритм их возникновения и исчезновения, формы, в которых они проявляются, – все это вместе с собственно объединяющими мотивами составляет нераздельное единство жизни большого города; то, что непосредственно воспринимается в этой жизни как диссоциация, на поверку оказывается лишь одной из элементарных форм социализации.
Конечно, сами по себе отношения противостояния и борьбы не способны создать общества; они коррелируют с объединяющими энергиями и лишь вместе с ними образуют конкретное жизненное единство, группу. Однако они ничем не отличаются от прочих форм отношений, которые социология вычленяет из многообразия действительного бытия.
Ни любовь или разделение труда, ни дружба или объединяющая неприязнь к кому-то третьему, ни партийная принадлежность, ни порядок начальствования или подчинения не могут создать историческое единство или мало-мальски долго поддерживать его существование, если они господствуют в нем безраздельно. Но даже если такое единство имело бы место, внутри него было бы множество отчетливо различимых по форме отношений. Такова природа человеческих душ; даже в самых элементарных единствах они никогда не бывают связаны друг с другом лишь одной какой-то нитью, как ни стремится научный анализ специфицировать и фиксировать связующие силы.
Если взглянуть на дело с другой стороны, выходя за рамки поставленной проблемы, можно предположить, что всякое разложение межчеловеческих отношений на определенные составляющие – вещь чисто субъективная: связь между отдельными элементами общества может быть чем-то абсолютно единым, но это единство непостижимо для нашего разума. Чем богаче и насыщеннее отношения, чем более многообразным содержанием они живут, тем сильнее сознаем мы это мистическое единство, однако нам не остается ничего иного, как представлять его в виде равнодействующей множества разных взаимосвязанных энергий. Мы представляем, как эти энергии ограничивают и модифицируют друг друга, и приходим к более или менее целостной картине, которой объективная действительность достигла гораздо более простым и единым путем, к сожалению, недоступным для изучающего ее рассудка.
Это относится и к процессам, происходящим в отдельной душе. В каждый момент эти процессы настолько сложны, скрывают под собой такую полноту многообразных, порой противоречивых порывов, что любое описание их с помощью понятий нашей психологии неизбежно будет несовершенным и, строго говоря, ложным. К тому же любые два момента душевной жизни связаны между собой не одной, а множеством нитей. То, что аналитическая мысль предполагает о недоступном ей единстве души, – всего лишь образ, картина.
Многое, что мы представляем, как смешение разных чувств, как соединение многообразных побуждений, как конкуренцию противоречивых ощущений, само по себе абсолютно едино. Но у рассудка, строящего свои умозаключения задним числом, просто нет схемы для такого единства и ему приходится конструировать образ единой реальности в виде результирующей множества элементов.
Когда какие-то вещи одновременно притягивают нас и отталкивают, когда чей-то поступок одновременно обнаруживает благородные и низкие черты характера, когда в нашем чувстве к другому человеку присутствуют и уважение, и дружба, отеческие или материнские и одновременно эротические импульсы, или эстетическая и одновременно этическая оценка, – все эти вещи сами по себе, как действительные душевные явления, представляют собой нередко нечто абсолютно единое, но мы способны описать их лишь косвенно, через разные аналогии, сравнивая с предшествующими мотивами или последующими внешними проявлениями. Таким образом, нечто простое и единое мы представляем в виде целой симфонии многообразных душевных движений.
Если это верно, то и отношения между многими душами, которые кажутся сложными и составными, на деле часто могут быть простыми. Например, дистанция, характеризующая отношения двух людей, нередко представляется нам результатом взаимодействия склонности, которая сама по себе должна была создать гораздо большую близость между ними, и неприятия, которое должно было бы совсем оттолкнуть их друг от друга; поскольку же обе ограничивают друг друга, складывается данная мера дистанции. Такое суждение может быть совершенно ошибочным, может быть, отношение изнутри предопределено к данной дистанции, и в нем изначально заложена известная температура, которая образуется в результате слияния горячего и холодного. В отношениях двух людей может присутствовать известная мера превосходства и суггестии; мы зачастую объясняем их силой одной из сторон, которая в то же время сопровождается слабостью в каком-то другом отношении, что дает сложную результирующую; сила и слабость могут действительно присутствовать, однако не они будут причиной определенного отношения, а наоборот: лишь совокупность всех элементов отношения обусловливает их. Таким образом, мы задним числом раскладываем непосредственно простое отношение на составляющие факторы.