Хиты эпохи Сёва

– А еще нужно держаться от него на расстоянии, правильно? Все-таки он мужик, и если подойти слишком близко, преимущество окажется на его стороне…

«Да и почему бы не поссать прямо здесь? Кто меня остановит – та страшненькая бледная немочь с первого курса, которая на днях чуть в обморок не хлопнулась, когда увидела мою сосиску? Ха!»

Сугиока придвинулся поближе к бетонной стене и расстегнул ширинку. Однако, едва вытащив член наружу, краем глаза он заметил на дороге женщину в красном шлеме, которая приближалась к нему на скутере по пустынной улице. На ней были черные штаны из искусственной кожи и такая же куртка, а в глубокой тени, отбрасываемой козырьком шлема, мерцала улыбка. Женщину звали Ивата Мидори. Она остановилась рядом с Сугиокой и произнесла:

– Здесь нельзя справлять нужду.

В ладони она сжимала длинную ручку от швабры, к которой изолентой был примотан острый как бритва, сияющий на солнце нож для сашими. И когда Сугиока развернулся, чтобы сказать: «А мне плевать», сверкающее лезвие в ту же секунду вонзилось ему в горло и вынырнуло обратно с резким поворотцем.

– Получай, – произнес женский голос, и скутер умчался прочь.

Тяньтики Окэса

I

Когда скутер скрылся из виду, Сугиока был еще жив. Вообще-то он прожил еще целых две-три минуты, после того как из горла брызнул фонтан крови, и успел подумать: «Да что происходит?» Перед этим он впервые в жизни – о, ирония судьбы! – пытался взглянуть на вещи с абстрактной точки зрения. Перед его взором вставало то свинцовое, пасмурное, бессонное утро, армейский нож у горла оба-сан, лихое движение клинка в стиле настоящих «коммандос» из старых фильмов про войну, которые он так любил смотреть; он видел, как валится на мостовую тело жертвы. Все было будто в кино. В его воспоминаниях оба-сан падала долго-долго, как в замедленной съемке; нож превратился в детскую алюминиевую игрушечную саблю; улица сделалась не более реальной, чем граффити на школьной стене; игравшие на площадке дети превратились в мультяшных персонажей из битловской «Желтой подводной лодки», а солнце вдруг захлопало глазами и широко улыбнулось умирающему. И теперь, когда блестящее острие ножа для сашими рассекло кожу на горле и вонзилось вглубь почти на десять сантиметров, Сугиока испытал то же самое ощущение нереальности происходящего. Нож разрезал ткани и бесчисленные кровеносные сосуды, и Сугиоке показалось, что он раздвоился, и другой Сугиока наблюдает со стороны, как из шеи хлещет фонтан багровой жидкости, застилающий взгляд. Тот, другой Сугиока смеялся и говорил, что ничего страшного не произошло, и что все это лишь сон. Но почему картина так напоминала ту, которая недавно всплыла у него в памяти? Почему возникает такое странное ощущение ирреальности и когда убиваешь, и когда убивают тебя самого? Умирающий впервые в жизни силился доискаться до истины. Свет в его глазах стремительно угасал, а Сугиоке очень хотелось подольше поразмышлять над этой проблемой, а потом обсудить ее с Нобуэ, Исихарой и остальными, но внезапно он понял, что на самом деле он просто не хочет умирать. В самый последний момент его объял неописуемый ужас, но тогда, понятное дело, все уже было кончено.

В тот вечер заседание Общества Мидори сопровождалось непривычными доселе ликующими возгласами и взрывами смеха. Маленький домик на самой окраине Чофу, где на этот раз собрались подруги, оставил Такеучи Мидори бывший муж. Панельное зданьице было построено из современных материалов и блестело от крыши до фундамента, словно на картинке. На первом этаже размещалась только малюсенькая кухня и комната площадью в десять татами, в которой и происходило сборище.

Почетное место занимала Ивата Мидори, восседая со всеми удобствами аж на трех подушках. Перед ней теснились многочисленные бутылки и тарелки с деликатесами. Остальные Мидори то и дело кланялись, смеялись и непрерывно повторяли: «Ватаа-са́ма[6] Ватаа-сама! Веди нас к Свету!», передавая друг другу бутылки «Шато Латур 1987» и «Шабли Премьер Гран Крю». Вино было куплено в складчину в дорогущем магазине «Сейдзё Исии». Подруги так хохотали, что на глазах у них выступили слезы. Они странным образом вдруг утратили привычку говорить одновременно на разные темы. Неоспоримый факт: Мидори полностью изменились.

Сузуки Мидори отхлебнула прямо из горлышка и спросила:

– Ватаа, скажи честно, этот урод Сугиока действительно мочился, когда ты его завалила?

Ивата Мидори шумно втянула ломтик копченого лосося, который свешивался с нижней губы, словно второй язык, и ответила:

– Ну сколько можно спрашивать об одном и том же? Ну да, он успел расстегнуть ширинку и достал свой отросток – не бог весть что, уж поверьте, но все-таки… – Ивата Мидори зарделась, но продолжила: – Так что не совсем корректно утверждать, что он мочился. Во всяком случае, когда я ударила его ножом, струи еще не было.

Хенми Мидори, уже и так раскрасневшаяся от «Шато Латур», совсем побагровела:

– А скажи, у него… Ну, знаешь, когда человека вешают, например, то у него встает…

– Батюшки, Хемии! Вы ее только послушайте! Нашла о чем спрашивать! Да еще в такой день, когда столь многообещающий юноша оставил наш мир!

Все пятеро откинулись назад и залились смехом. Ивата Мидори широким движением, как истинная королева вечера, обмахнулась большим носовым платком и добавила:

– Если бы я смотрела вниз, то ни за что не попала бы точно в сонную артерию, как учила меня Томии. Нужно было полностью сосредоточиться.

– Сосредоточиться… – эхом отозвалась Томияма Мидори. Вокруг глаз у нее собрались тонкие морщинки, напоминающие контурные линии на топографической карте. – Вы даже не представляете, что это слово значит для меня! – продолжала она. – Мне всегда представлялось, что однажды кто-нибудь из моих подруг произнесет его, а я буду задумчиво сидеть рядом… И вот наконец свершилось. Мы одержали великую победу.

Ивата Мидори прикрыла глаза и несколько раз выразительно кивнула.

– Ты совершенно права, – согласилась она. – Женщинам нашего возраста не свойственна сосредоточенность, если только они не увлечены религией или еще чем-нибудь вроде того. Я даже не уверена, что большинство сумеет объяснить значение этого слова… Но вы бы видели мой наряд!

Такеучи Мидори хрустнула кусочком жареного ската:

– А как тебе моя Дженис? – спросила она.

– Дженис? – удивилась Ивата Мидори и тоже потянулась за ломтиком ската.

– Да, мой скутер.

– Я поняла, но почему Дженис?

– Мне ужасно нравится Дженис Йен.

Со всех сторон понеслись голоса:

– Ух ты! Да ты что?! И я тоже ее обожаю! И я! И я тоже! Не помню названий, но у нее была куча печальных песен, помните? «Я некрасива, и возможно, никто не полюбит меня, но я знаю истинную ценность любви». Или вот это: «Я хотела поддеть его, притворившись, что звоню другому парню, но обманула только лишь сама себя». А как ей удавалось передать чувства обычной, ничем не примечательной девушки!..

Вечеринка продолжалась. Все уже основательно накачались, когда Ивата Мидори вдруг произнесла, едва ворочая языком:

– По-моему, я была похожа на Лунного Гонщика. – Никто, кроме нее, не знал этого персонажа старого телесериала, но все дружно захохотали. – На мне ведь были темные очки и все такое…

Когда Като пришел на квартиру Нобуэ и рассказал друзьям о смерти Сугиоки, пояснив, что тот погиб от «проникающего ранения в горло» (так говорили в вечернем выпуске новостей), все растерялись, не зная, как реагировать. По привычке они начали было бессмысленно ржать, но смех звучал несколько натянуто. И хотя про себя это отметил каждый, Нобуэ и Исихара оказались более чувствительными. Первым умолк Нобуэ, испустив скорбный вздох и сделав печальное лицо, один взгляд на которое убивал на корню любую веселость. Исихаре удалось побороть смех, отчаянно распахнув свои и без того огромные глаза. Кожа век натянулась до предела, а на склере показался кроваво-красный узор, напоминающий картины Поллока, и со стороны могло показаться, что человек вот-вот умрет от хохота.

6

Сама – уважительный именной суффикс.