Страница 49 из 84
Там, во дворце Шаха Насер ад- Дин Шах Каджара, лёжа на шелковистых персидских коврах, обложенный подушками и валиками в парчовых наволочках, получал он наслаждение от умопомрачительных танцев живота рабынь Шаха. Именно там, во дворце Шаха Насер ад- Дин Шах Каджара, молодой пан Стефан из далекой Варшавы, опьянённый сладким восточным вином, дымом кальяна, наполненного опиумом, ароматическими травами и молотым жемчугом, познал впервые, что такое настоящее сладострастие, которое может подарить мужчине женщина, грамотно обученная сексуальному мастерству. Сладостное чувство соития молодого пана Стефана с восточной красавицей, случившиеся тогда, в Персии, на веки вечные потрясло его воображение…
«Нет!.. Всё-таки отношение к половой близости в исламской цивилизации принципиально иное!.. – размышлял он впоследствии, потрясённый новым сексуальным опытом. – Многие европейские женщины физическое удовольствие от любви воспринимают как некое маргинальное состояние, которое, по их суждению, заводит людей в трясину смертных грехов. Эти суждения пугают их, отвлекают от основного инстинкта. В исламе же соитие мужчины и женщины представляется естественным продолжением любви духовной. Любящие находятся там под благословением самого Всевышнего!!! Да, да! Именно, под благословением самого Всевышнего! И это, несомненно, так и есть!!!»
Само собой разумеется, что он побывал там ещё и ещё раз… Привозил из Персии золотую парчу и натуральные шелка, всевозможные изделия из бронзы, персидские ковры, старинный фаянс, китайский фарфор, оружие, украшенное драгоценными камнями, благовония, которыми заставлял окуривать свой дом. Пристрастился ароматом дамасской розы, королевы Персидских и Арабских садов, пропитывать свои тонкие батистовые платочки, которые всегда находились при нём, в карманах его одежды.
Но каждый раз, распрощавшись с Персией и возвратившись в родное свое Царство Польское, он ловил себя на мысли, что все-таки очень много таинственного и притягательного есть в той удивительной стране, название которой – Персия. Стране, которая его уже никогда от себя не отпустит и всегда будет в воспоминаниях и снах мучительно бередить его душу.
Возвращаясь из дальних странствий, Ясно Вельможный Пан Ордоновский много времени уделял делам своей усадьбы, деловым встречам с господами, с которыми у него было совместное предпринимательство или какие-то общие интересы…
Однако, несмотря на то, что барон Ордоновский любил бывать в обществе, немало времени проводил он и дома, в полном своем одиночестве.
Одиночество было бальзамом для его души. Оно дарило ему возможность находиться в обществе собственных раздумий, в обществе молитв, которые уносили на своих крыльях его душу на исповедь к Господу.
Одиночество дарило ему возможность наблюдать за реалиями окружающей его жизни и не спеша анализировать увиденное. Одиночество его делало свободным от людей, которые ему быстро наскучивали, от которых, как полагал он, один только шум да суета, пустота и никчемность. Ну что ж… истинный отшельник никогда не скучает в обществе собственных мыслей…
Чем он ещё занимался в своем уединении?.. Утром, по пробуждению, принимал ванну, завтракал и какое-то время проводил за бумагами в своем кабинете. Затем, одевшись в красный камзол, светлые брюки-галифе и высокие, коричневого цвета и с золотыми шпорами сапоги, украшенные по голенищам кисточками, вскакивал на своего любимого рысака, пришпоривал его хлыстом и уносился из дома в поля и луга своей необъятной вотчины.
Восторг и восхищение вызывал этот роскошный седок, грациозно восседающий на своем огромном чёрном жеребце. А тот, почти не касаясь копытами земли, сливался с потоками воздуха и даровал своему хозяину ощущение полета, свободы, помогал отвлечься от всего земного и бессмысленного.
После конных прогулок, счастливый и одухотворённый, возвращался он домой, принимал ванну и надевал на себя свою любимую домашнюю одежду. Это были светло-коричневого цвета узкие брюки с золотыми лампасами, заправленные в чёрные лакированные сапоги, свободного кроя рубашка, сшитая из белого батиста, большой отложной воротник которой и высокие манжеты длинных пышных рукавов украшало изящное французское кружево. Рубашку барон заправлял в брюки, на пояс брюк надевал широкий, чёрного цвета кожаный ремень с крупной позолоченной пряжкой.
Верхние пуговицы рубашки барона всегда были расстегнутыми до середины его широкой могучей груди, что позволяло узреть на ней золотой, круглой формы увесистый медальон с раскрывающимися створками. Медальон был прикреплен к толстой золотой цепочке, надетой на его шею. Витиеватые грани этой цепочки завораживающе поблескивали в потоках падающего на них света.
Лицевую створку медальона украшала какая-то мудреная, магическая пентаграмма, чётко вычерченные линии которой были инкрустированы самоцветами. Какие задачи возлагал на эту пентаграмму ее обладатель, можно было только догадываться… Возможно, ее задача заключалась в том, чтобы создавать своему хозяину мощную энергетическую защиту от любых посторонних на него воздействий… А может, обеспечивать ему подпитку новой энергией… А может, освобождать его ауру от негатива… Кто ж его знает… Но несомненно одно!.. Медальон этот таил в себе какой-то магический смысл! Таил! Несомненно, таил! А вот какой, об этом известно было только его хозяину…
Ну?.. А что же таилось между створками медальона? Может… там таился миниатюрный портрет его любимой женщины? А может, локон с её головки? А может, лепестки цветка, к которым прикасались её уста? О, не-е-ет!.. Створки медальона уж точно ничего между собой не таили… И об этом было известно всем… Увы… Сердце барона Стефана-Райнхольда Ордоновского было свободным всегда!.. И об этом тоже было известно всем без исключения…
После обеда барон подолгу просиживал в своем кабинете… Там, с великой озабоченностью, углублялся он в просматривание документов по ведению расходов и доходов своего хозяйства, оставленных для него на рабочем столе кабинета управляющим имения паном Обуховским. А ещё… уж очень он любил перечитывать рукописи своих предков. Это помогало ему поддерживать контакт с ними, давно покинувшими этот мир, помогало узнавать их пристрастия, вкусы, обычаи, таланты, раскрывать тайны их интимных отношений, причины обид и притязаний…
Но не только это занятие привлекало его внимание. Много времени уделял он чтению книг поэтов и философов древнего Востока, античных поэтов и философов Греции, Рима. Увлекался чтением книг, связанных с мистикой…
Когда же на улице вечерело и сгущающиеся сумерки погружали его кабинет во тьму, он облачался в свободный, с широкими рукавами персидский шлафрок из красной парчи, не сковывающий его движений, и ложился на низкое, глубокое кресло с приставкой для ног, стоящее напротив камина. В полумраке комнаты, глядя на игру языков пламени в камине, он всё о чем-то раздумывал, при этом неторопливо потягивая дым из рядом стоящего с ним кальяна.
О чём он размышлял?.. Может, вспоминал Персию и ту юную черноокую красавицу, такую тонкую, такую гибкую и сладострастную, которая танцевала для него искрометный танец живота, а потом…. потом преподала ему, тогда совсем еще юному, только вступающему на тропу амурных утех мужчине, основы сексуального мастерства?..
А может, пытался разобраться в том, отчего его сердце до сих пор свободно? Почему оно ни к кому не привязывается?.. Почему ни о ком не плачет?.. А может, оно, сердце Ясно Вельможного Пана Стефана-Райнхольда, попросту не приспособлено было любить? Любить той любовью, которая смогла бы заменить ему ни с чем не сравнимую его свободу… Кто ж его знает…
Однако, несмотря на то, что сердце барона свободным было всегда, в отношения с женщинами вступал он охотно. Естественно, если эти отношения не претендовали на долгое их продолжение… Поэтому, как только на горизонте появлялась подходящая, на его взгляд, пассия он, подвластный привычке поразвлечься разок-другой, менялся резко, до неузнаваемости… Только что серьезный и сосредоточенный на каком-то важном разговоре или деле, он тут же всё свое внимание переключал на объект, вызвавший в нём неожиданную его заинтересованность. В эти мгновения он напоминал льва, притаившегося в траве и стерегущего свою жертву. Взгляд его делался гипнотическим, с явно выраженной гаммой чувственного влечения, ведь он уже прекрасно знал, что ему нужно от его жертвы… А иначе, как жертвой, потенциальную его пассию вряд ли можно было бы назвать… И он пас ее… Пас ненавязчиво… Пас тайно, ни на минуту не выпуская из поля своего зрения…