Страница 16 из 25
Сказать Вере было почти что нечего. В подъезде, когда на нее напали, царил сумрак; любезное предуведомление насильника о наличии у него именно двух вопросов – об этом Вера по непостижимой причине так и не сказала следователю – прозвучало, когда нападавший был позади жертвы; после этого Вера хоть и оказалась лицом к лицу с негодяем, запомнила его физиономию лишь в самых общих чертах. Ножик, который все эти кошмарные минуты мелькал у нее перед глазами, Вера запомнила даже лучше, чем что-либо другое. И это ничуть неудивительно, ведь ей раньше никто ножиком не грозил, даже в шутку, а в тот вечер обоим участникам диалога было не до шуток. В общем, Вера, с большим трудом связывая слова в путаные фразы, сказала все, что могла, о внешности преступника, после чего следователь заставил ее расписаться на протоколе и отпустил, ни разу за все время допроса не дав своему взгляду хоть чуточку потеплеть.
Вера знала из телевизионных передач, что правоохранительные органы переживают не лучшие дни, испытывают трудности и не имеют средств. Другими словами, Вера ни капельки не сомневалась: насильнику все сойдет с рук по той простой причине, что его никто никогда не найдет… Из того же источника, то бишь из недр телевизионного ящика, Вере Рядовых было известно, что любой гражданин, попавший в беду, обязательно должен заручиться поддержкой адвоката. Без такой поддержки гражданин, будь он преступник или жертва, негодяй или святой, виновный или тысячу раз правый, по всем мыслимым и немыслимым законам в два счета захлебнется и потонет в бездонной жиже правосудия. Вера глубоко прочувствовала эту тему и даже условилась сама с собой, что если – не дай, конечно, бог! тьфу=тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! – что-нибудь случится, она ничего не будет делать сама, а пойдет прямиком к адвокату. Ее, правда, смущала стоимость адвокатской поддержки. Как-то раз Вера оказалась перед телевизором во время передачи «Миг правды». Ведущий, тот самый, который умудряется годы напролет удерживать на лице выражение этакой томной неудовлетворенности, вот этот ведущий допрашивал московского адвоката, чью фамилию Вера, конечно, не разобрала. У адвоката, кукольного мужичка за шестьдесят, внешность оказалась удивительно интересной в своей противоречивости: усы и бородка – черные как чугунная сковорода, а большая волнистая челка, наоборот, серебристая, будто новая алюминиевая кастрюля. Между одним и другим – глаза, то ли проницательные, то ли просто хитрые, Вера не успела разглядеть. Речь, как поняла Вера, шла о горестном житье-бытье мэтра адвокатуры в этой стране повального беззакония, где даже черт уже никому не доводится братом и всем все позволено. Адвокат, потряхивая бородкой и постреливая глазками, принимал соболезнования, но давал понять, что выдержки и силы воли ему не занимать и что он, тянущий лямку правозащиты за каких-то пять тысяч долларов в месяц, то есть практически даром, найдет в себе силы и впредь среди тягот и невзгод хранить гордое терпение, словно каторжный муж героической жены сосланного в Сибирь декабриста!..
– Невозможно работать в этой стране! – Рокотал адвокат убедительным басом. – Поражает правовая отмороженность следователей, прокуроров и судей! Никто не хочет устанавливать истину, все решают свои проблемы и, отметьте себе, за наши деньги! Ведь это мы платим налоги, из которых всем этим деятелям платят зарплату… Я защищал многих известных людей, которых неправильно называют олигархами, что не совсем по-русски…
– А как правильно? – воткнулся ведущий.
– Правильно – магнаты, но это только с точки зрения русского языка правильно, а вообще совершенно неверно. Никакие они не магнаты и не олигархи, а просто выдающиеся, талантливейшие люди, в которых сейчас так остро нуждается эта заблудшая страна. Вы помните моих подзащитных – из Москвы, из Петербурга, из Красноярска. И все они абсолютно ни в чем не виноваты, я никогда не защищаю виновных, но до правового государства нам всем ох как далеко! Очень, очень все это грустно…
Вера искренне сопереживала красноречивому адвокату и, больше того, готова была убить своими руками наглого ведущего, мучившего при всем честном народе хорошего человека. Однако на фоне сопереживания Вере пришла в голову и другая мысль: случись чего, подумала Вера, где же взять деньги, чтобы обеспечить защитнику такой средний заработок?..
Но – случилось… Уж так случилось, что дальше ехать некуда! Вера переговорила со сменщицей Таней, опытной в судебных делах; не так давно Танька – не без помощи юристов, разумеется! – проделала многоходовую комбинацию, достойную чемпиона мира по шахматам, преобразовав коммунальную квартиру с одним подселенцем в отдельную без всяких подселенцев! Танькин сосед, упаси боже, не был ни отравлен, ни утоплен в канализации; поддавшись на довольно тонкую – по крайней мере, в его понятии – провокацию, он попал под суд, а выбраться из-под него уже не смог. Танюшка доверительно нашептала Вере, что в основу комбинации были положены деньги, вырученные за материн пятистенок в Новгородской области. Часть средств пошла на ментов из ближайшего отделения – они шустро явились по вызову и скрутили «разбушевавшегося» негодяя.
Все дело чуть было не испортил адвокат, выделенный соседу то ли по закону, то ли по конституции. Мальчик с честными глазами пытался защищать клиента по-настоящему, а не как положено. Он не понял еще, что засовывать палец в шнек мясорубки бесполезно – она все равно не остановится, пока не нарубит положенное количество фарша… Сосед, конечно же, уехал встречать восходящее солнце, Танюшкина мать заняла его комнату и принялась нянчиться с внуками. Татьяна с готовностью записала Вере адрес юрконсультации, где работал матерый адвокатище, закулисно организовавший чудодейственный судебный процесс.
У Веры, после того как она услышала эту историю, с неделю волосы шевелились на голове. Все-таки Вера оставалась слишком наивной и добренькой для теперешней жизни! Но адресок она сохранила, и теперь, когда жареный петух клюнул ее как-то уж особенно беззастенчиво, Вера решила воспользоваться адресом, для чего оделась как могла хорошо и набрызгалась с ног до головы недешевым дезодорантом…
Привычная к бескрайним просторам новостроек, Вера растерялась, оказавшись в «Петербурге Достоевского». Заговори в ней хотя бы сейчас историческая память, ей, может быть, стало бы чуть легче ориентироваться в закоулках Коломны, на задах бывшего дворца Бобринских. Но историческая память по-прежнему упорно молчала. Промучившись битый час, Вера, наконец, нашла нужный дом, вошла в нестерпимо воняющий кошками подъезд, поднялась на второй этаж, даже для этого сверившись на всякий случай с бумажкой, и остановилась как вкопанная перед большой двустворчатой дверью. На левой от Веры створке – напротив разноцветных звонков – красовались то ли пять, то ли шесть табличек с фамилиями. Если смотреть только на эту сторону двери, можно было подумать, что за ней обычная коммунальная квартира. На табличках значилось:
Я. Я. Штейн – 1 зв. И. Я. Штейн – 2 зв.
А. Я. Зильберштейн – 3 зв.
Непомнящие (инвалиды) – …
Сколько загадок! Для чего понадобилось уточнять про Непомнящих, что они инвалиды, а не такие же, как все? И что означает зияющая пустота на том месте, где проставляется количество звонков… Может, приглашение стучать ногами? Но таблички, которые, видимо, просто не успели снять, почти не привлекали взгляд рядом с огромной, бордово-золотой, прямо-таки царственной вывеской, закрывавшей изрядную часть правой створки. Вера, проморгавшись от блеска золотых букв, прочитала: «Восточно-Сибирское товарищество юристов-адвокатов. Санкт-Петербургский филиал (с правами юридического лица)». Приписка в скобках произвела на Веру особенно сильное впечатление. Она поняла, что попала туда, куда надо.
Едва отворив дверь, Вера услышала странно неживую музыкальную фразу, повторявшуюся без конца. В прихожей бывшей питерской коммуналки стоял черный стол, а за ним, наполовину скрытая грудой впечатляющей, но не очень понятной Вере аппаратуры, сидела и играла клавишами девушка с хорошим макияжем. Вера подошла к столу и стала терпеливо дожидаться, когда девушка поймает в компьютере то, что она там ловила с интересом, переходящим в подлинную страсть. Поймав или отчаявшись поймать, девушка перевела взгляд на посетительницу, спросила о цели визита и, улыбнувшись с подлинным, как показалось Вере, радушием, отправила ее в первую комнату направо. Не без трепета вагоновожатая Вера Рядовых вошла в эту комнату и во второй раз за недолгое время остановилась как вкопанная, пораженная видом не менее величественного, чем вывески и не менее благообразного крупного пожилого мужчины, восседавшего за столом меньшим, чем секретарский, но тоже черным. Мужчина смотрел на Веру и улыбался, не разжимая губ, интригующей, почти мистической улыбкой, в коей читалось – среди много другого – если не отеческая нежность, то уж во всяком случае приглашение присесть. Вера присела. Взгляд мужчины опустился вслед за ней, но рисунок улыбки не изменился. Он молчал. Вера помялась, потом взяла себя в руки и начала излагать.