Страница 35 из 92
И утренний опыт Владимир Анатольевич ставил в подвале один. Проводить опыт в одиночестве для учёного означает как минимум то же, что телезрителю смотреть одному любимый фильм. Но, с другой стороны, Люба не видела того, какое хищное лицо было у воскресшей девушки. С Любы достаточно и того, что она провела анализ плазмы носительницы и сделала заключение (его доктор Таволга читал как самый захватывающий рассказ, вернее, как захватывающий пролог к захватывающему роману).
Владимир Анатольевич включил и отключил дозатор. Обойдя контейнер, подошёл к столу. Встал в полуметре от мёртвого тела. Осмотрел ремни, обручи, зубные скобки. «Всё в норме, Володя. Всё будет так же, как вчера. Всё повторится. Твои сомненья — только привычка. Давняя, давняя привычка. Привычка работать безрезультатно и отбраковывать версию за версией… Вот и Никита втихушку посмеивается (думает, я не знаю, не замечаю). Думает, что я ловко надуваю Миннауки и вообще правительство. А что? Лаборант прав. Я безусловно собираюсь надуть правительство. Я уже надул его — не сообщив о полученных утром результатах. Впрочем, наше правительство имеет обыкновение надувать само себя… К примеру, что ответит мне правительство на мой отчёт о результате? То, что принято отвечать: «В настоящее время не имеется финансовых ресурсов для внедрения разработанного Вами газа в промышленное производство». Разве будут чиновники вчитываться в мой отчёт? А вчитавшись случайно, сочтут меня сумасшедшим. Шизофреником. Скажут: досиделся в сибирском подвале, личность утратил. Раздвоился. Изображает из себя не то Франкенштейна, не то инженера Гарина. Промышленная очистка воздуха, скажут!.. Цена на нефть рухнула до двадцати долларов за баррель, а безработица в стране дошла до 14 процентов, — а он!.. В Миннауки прочтут институтскую шапку на бланке (вот об этой самой очистке воздуха), а текст и читать не станут. О засекреченности проекта и о том, зачем проекту нужна секретность и кто и когда на проект дал добро, никто и не вспомнит. И не станет поднимать материалы, изучать вопрос. Они там, наверху, как все — им бы только водки, денег да голых женщин побольше. И не догадываются, что очень скоро и к алкоголю, и к женщинам они станут равнодушны».
— Ну что, дружище, — сказал доктор (часы на левой руке скафандра показывали, что с выхода пентаксина прошло две минуты), — скоро подъём. Подружка твоя пробуждалась около часа, и я хочу, чтоб ты порадовал меня быстрым обновлением. Ты мужчина дисциплинированный, как-никак бывший старший прапорщик, и не заставишь просить себя дважды.
Чиновники!..
Он вспомнил, как спорил с Даниилом Кимовичем. Как читал статьи сметы и оспаривал. Вернее, пытался оспаривать. Засорял эфир словами… А Даниил Кимович — не бесстрастно, а с иронией, — эфир за ним подчищал: «Канализации или выгребной ямы не предусмотрено по смете»; «Водяного отопления тоже не предусмотрено»; «Идти по смете нужно рубль в рубль»; «Вы бы ещё биде, мраморные пепельницы и шампанское «Вдова Клико» потребовали, уважаемый Владимир Анатольевич».
А доктор всё сорил, всё сыпал вопросами: «Но тут у вас только смета на ремонт и заработная плата. И ежемесячные перечисления на содержание здания. А дальше как? Замена оборудования? Обновления? Новые технологии? Модернизация систем блокировки и герметизации? А охранно-пожарная сигнализация?»
«Простите, это не предусмотрено. Значит, и не положено. Модернизация? А вы сколько лет тут планируете… работать? На века устраиваетесь? И не надо, уважаемый Владимир Анатольевич, проявлять научный энтузиазм. Вы меня понимаете? Очень не советую вам что-то здесь модернизировать за свой счёт. Вы не имеете права переменять что-то на своё усмотрение, поскольку проект помечен грифом «секретно». Вы, Владимир Анатольевич, имеете допуск по форме номер один и дали подписку о невыезде. Не советую забывать о государственной тайне и мерах по её соблюдению. Не то окажетесь, как персонаж Солженицына, в «шарашке», и будете рады работать за чёрный хлеб и перловку. Шучу, конечно, но о секретности не забывайте. Не моя обязанность об этом напоминать, а начальника службы безопасности, но в данном случае вы задали вопрос о финансировании и получили максимально компетентный ответ. Вы лишены права вносить непредусмотренные изменения в проект и изыскивать стороннее финансирование. Проект содержится на заложенные в расходную часть бюджета федеральные средства. Увеличить финансирование или пересмотреть смету можно только на уровне Миннауки. Категорически не советую писать вам в Миннауки. Как его представитель, я уверяю вас: вы будете получать ответы на ваши письма, уведомляющие вас о том, что ваше письмо получено и зарегистрировано в секретариате, а попозже получать и ответы, сообщающие о невозможности в настоящее время изменить целевое финансирование проекта. Вам пожелают успехов в работе на благо Отечества, пожелают достичь весомых научных результатов, и припишут что-нибудь канцелярско-язвительное и слегка, для профилактики пугающее, к примеру: «Сокращения штата научных сотрудников данного Института в настоящее время не предвидится». И так будет продолжаться всегда: сколько бы писем вы не написали, ничего не переменится. До тех пор, пока кто-нибудь на ваши послания не рассердится и не решит всё же прикрыть исследования в области «промышленной очистки воздуха». Либо этот кто-нибудь выберет известный вариант замены: вас уволят и сюда пришлют любого другого доктора наук, протирающего штаны в захудалом московском или местном НИИ на копеечной зарплате или перебивающегося взятками по академиям. И проект сохранится, и приложение к бюджету переписывать не надо, и не нужно решать страшный бюджетный вопрос «куда» и отвечать назойливым депутатам на любимый их, очень их развлекающий вопрос «зачем», который они задают, притворяясь любопытными наивными детишками. Ничего не менять и поступаться малым в угоду большому — единственная стратегия всех президентов, генсеков, королей, шейхов и диктаторов. Ленин вовремя отступился от социализма с коммунизмом и заговорил о государственном капитализме, оставив от коммунизма его религиозную идеологию — это для того быдла, которым он считал население России. И ленинский государственный капитализм, обзываемый с мифотворческой целью разными его синонимами, давно уже есть единственный общественный строй в любом уголке планеты, какую бы идеологию правительство не исповедовало: социализм ли, демократию ли, восточную ли деспотию».
С этим Таволга соглашался. Заявленный ещё в сталинских писаниях «социализм» был построен из одних, аккуратно выдерганных и с семинаристской же аккуратностью скомпилированных Кобой ленинских цитат, а на практике существовало вполне то самое, что Ленин откровенно именовал государственным капитализмом, — каковой нынче, в так называемую рыночную эпоху, подозрительно схожую с эпохой КПСС, следовало бы называть, по мнению доктора, капитализмом бюджетным. Нынешняя цель передового предпринимателя не в том, чтобы создать и двинуть новые технологии или вырастить урожай на зависть ленивым конкурентам, но в том, чтобы удачно договориться с властными структурами о «тендерах», «конкурсах», «целевом финансировании» или заключении монопольных контрактов на товарные поставки — к примеру, брусчатки для мощения городских улиц или запорной арматуры городским «Водоканалам», — и старательно их исполнять по ежегодно «индексируемым» ценам.
(«Завтра утром «Водоканал», — подумал Владимир Анатольевич, — окажет мне — вернее, всем россиянам, — неоценимую услугу»).
«…восточную ли деспотию. Не вмешивайтесь, и устраивайте свою жизнь в отведённых вам рамках, дорогой мой Владимир Анатольевич. Не так уж плохо получать каждый месяц денежки на банковский счёт и жить в оплачиваемой государством казённой квартире, пусть и без мраморных пепельниц, биде и секретарши, по щелчку пальцами принимающей нужную позу».
«Очевидно, это и называется на языке чиновников «стабильностью».
«Именно, уважаемый Владимир Анатольевич, именно. Это и есть стабильность. А вы, учёные, все как один склонны к революциям и переворотам. К счастью, в занятиях наукой вы сублимируетесь от ваших… студенческих замашек. Надеюсь, правительство не имеет дела со злым гением в вашем лице, Владимир Анатольевич».