Страница 11 из 16
Европейская раздробленность была сродни раздробленности греческих полисов. Она была необходимым условием ускорения хозяйственного, технического, культурного и научного прогресса, поскольку давала достаточно свободы личности в условиях постоянного соперничества государств. Европа максимально использовала возможности новой – феодальной – системы, вновь показав предел возможностей формационной эпохи, как Римская империя показала вершины развития общества на основе эксплуатации рабского труда. Структуры феодального общества также достигли максимума развития в Европе. В условиях меньшего плодородия почв только формирование феодальной лестницы европейского образца (с мелкими вассалами-рыцарями в ее основе) давала возможность наиболее эффективной и притом сравнительно мирной эксплуатации крестьян. Лишь кризис XIV в. породил в Европе волну крестьянских восстаний. Разделение природными преградами областей этой части Евразии привела к созданию множества государств на площади близкой к той, что занимал Китай. Изобилие водных путей способствовало развитию государств в условиях долгого соперничества. Таким же образом конкурировали города, различные подходы к управлению и ведению войны. Таковы были основы европейского «чуда», которые отмечает Павел Уваров и другие российские ученые[24].
Бедность европейского общества постоянно подталкивала знать и купечество на поиск новых путей к богатству, не связанных с эксплуатацией труда земледельцев. Одним из решений была распашка новых земель, другим – крестоносная экспансия на Восток, включая и европейский восток.
Феодалы Западной Европы поощряли торговлю, стараясь заводить рынки и ярмарки. В борьбе с жадной до денег и легкой на злоупотребления королевской властью они вступали в блоке с городами. Так было в Англии, где в 1215 г. бароны заставили короля Иоанна Безземельного подписать «Великую хартию вольностей». В борьбе немалую роль сыграли купцы и города. Они получили и свои выгоды. Еще более интересен и важен для развития Европы пример борьбы итальянских городов против власти германских императоров, особенно активной в XII–XIV вв. Города вели эту борьбу во главе с Папой Римским. Их партия получила название гвельфов, ее противники назывались гибеллины. Победа гвельфов, как бы ни порицал их Данте, предопределила великую роль Италии в XV в. Однако еще до этого северная часть страны сделалась центром европейского капитализма. Таким образом, борьба против архаичной централизации были способом развития новых отношений.
Когда в ряде передовых стран нужда в централизации возрастет, монархи должны будут искать опору в представителях сословий. Так появится английский Парламент и французские Генеральные штаты. Распределение мест (большинство имели светские и церковные феодалы) в этих новых органах власти отражало классовый баланс сил. Много позднее его поставят под сомнение революции, прежде же буржуазия найдет опору в сильной, а потом и абсолютной монархии. Монархия эта не будет аналогом азиатской протофеодальной или полуфеодальной деспотии. Она возникнет совсем в иных исторических условиях. Подготовлены же они будут развитием феодализма.
Основу производственных отношений в развитом европейском феодализме составили собственность помещика (феодала) на землю и неполная собственность на работника крестьянина. Последний имел домашнее хозяйство, простейшие орудия и скот. Это создавало некоторую заинтересованность его в труде. Но у крестьянина не было основного средства производства феодализма земли. Она принадлежала феодалу. Зато он был избавлен он военных обязанностей. К XI–XII векам сословная система прочно вошла в жизнь Европы, хотя переход из одного сословия в другое не был закрыт. Европейское общество отличала относительно высокая социальная мобильность. Крестьянин мог уйти в город и избавиться от феодальной эксплуатации. Помогал улучшить жизнь и переход на новое место, где можно было заключить договор с хозяином земли. Так происходило заселение многих областей Восточной Европы. Позднее, как отмечал Михаил Покровский, уходя от феодальной эксплуатации, крестьяне добрались до пустынных берегов реки Волги.
В «золотой век» европейского феодализма за пользование землей крестьяне несли повинности. Часть земли крестьяне обрабатывали самостоятельно, отдавая долю результатов своего труда феодалу (оброк). Ту часть земель, что оставил за собой феодал (как правило, лучшую), тоже обрабатывали зависимые крестьяне, они также работали в других областях хозяйства господина. Например, их труд использовался в строительстве замков. Работу на феодала принято называть барщиной. Постепенно по мере развития орудий труда, роста городов и распространения товарно-денежных отношений доля оброка в Западной Европе возрастала, а доля барщины сокращалась, пока последняя не исчезла совсем, а первая не была заменена в большой мере денежным оброком взамен натурального. Процессы эти были характерны для Европы XIII–XIV вв. и отражали развитие денежных отношений и рынка. Однако развитие капитализма в странах Западной Европы привело позднее ко «второму изданию» крепостного права в Центральной и Восточной Европе. Здесь в XVI–XIX вв. барщинное хозяйство являлось товарным. Собственник крестьян был заинтересован в эксплуатации их на своей земле. Ему было малоинтересно повышение эффективности крестьянских хозяйств, что отличало эпоху классического феодализма, когда (вплоть до кризиса XIV в.) было мало крестьянских восстаний. Интерес помещика привел к восстановлению или усилению личной зависимости крестьян.
«Второе издание» крепостничества имело место за границей средневековой истории. Оно произошло вне феодализма как формационной эпохи – в эру торгового капитализма, наступившую в результате кризиса XIV в. До ее начала трудно отыскать не только мощные крестьянские восстания, но также важные сведений для понимания рыночных кризисов. На этом фоне пример кризис III в. выступает не только драматичным примером экономической истории, но и примером кризиса, из которого рыночное хозяйство не смогло выйти с победой. Римский «капитализм», имевший аграрную основу, пал. Наступило время римского «феодализма». Однако было бы неверно делать из этого апокалипсический вывод для современности. По итогам начавшегося в 2008 г. кризиса не мог выйти ни новый феодализм, ни новое Средневековье, сколько бы этим не пугала желтая пресса. Миру также не грозила гибель трети населения в результате эпидемий – спутников кризисов III и XIV в.
Первый по научной важности вывод, который можно сделать из двух этих кризисов, упредив рассмотрение событий XIV в., таков: смена формационных эпох, где имеет место эксплуатация человека человеком, происходит под влиянием огромной силы экономических потрясений. Не борьба классов рождает эти кризисы, а они дают ей толчок. При этом господствующий класс не погибает, будучи сброшенным угнетенными слоями, как этого следовало бы ожидать в соответствии с вульгарно-марксистским пониманием истории, а видоизменяется. Под влиянием кризиса III столетия класс рабовладельцев в сельской местности стал классом, эксплуатирующим лично свободного работника, самостоятельно ведущего хозяйство. Этот вид работника (колон) произошел от свободных (на основе договора) арендаторов, а также из массы рабов. Римские законы привязывали колонов к земле и хозяевам, но не отменяли в сути своей феодальных отношений колонов и собственников земли – магнатов.
Ни кризис III, ни кризис XIV в. не развивались по логике: спад, осознание его причин, продуманные действия власти по перестройке экономики и устранению преград роста. Такая реакция на кризисы стала возможной лишь в XX столетии, и то под влияние Великой депрессии 1929–1933 гг. В предшествовавшие же капитализму эпохи государство и правящий класс были способны самое большее на защиту своих структур и материальную подпитку за счет угнетенных слоев. Кризис, таким образом, обрушивался на общество как стихийное бедствие, как невидимый и непостижимый ураган. Он надвигался тихо, порождая медленное ухудшение жизни трудящихся, а после – эпидемии, гонения на недовольных членов общества и войны. Реакцией «низов» становились восстания. Они направляли свой удар на несправедливости без понимания того, что же породило ее в столь вопиющем виде и почему ранее терпимая эксплуатация, налоговый и прочий гнет вдруг стали столь тягостны и возмутительны.
24
Социальная идентичность средневекового человека: сборник / отв. ред. А.А. Сванидзе, П.Ю. Уваров. М.: Наука, 2007; Конструирование социального. Европа. V–XVI вв. = Constructing the Social: Europe. V–XVI // Летняя школа «Как быть медиевистом: новые науч. вызовы и университетские курсы истории Средних веков и раннего Нового времени» / сост. П.Ю. Уваров, И.В. Дубровский. М.: УРСС, 2001.