Страница 3 из 19
Мне в особенности нравились математические науки за их точность и доказательность, но я, не понимая прежде их истинного значения и думая, что они могли быть приложимы к одним механическим искусствам, удивлялся, как на таких твердых и прочных основаниях, каковы математические истины, не воздвигли до сего времени чего-нибудь поважнее знания механики. Я видел в этом противоположность с творениями древних языческих писателей о нравственности, которые сравнивал с великолепными дворцами, построенными, однако ж, на песке и грязи. В этих творениях добродетели возвеличиваются и ставятся превыше всего на свете, но познание самих добродетелей сообщается слишком недостаточное, так что нередко под прекрасным именем добра у древних авторов является или бесчувственность, или гордость, или отчаяние, или даже преступление отцеубийства.
Я благоговел пред нашим богословием и не менее кого-либо другого надеялся найти в нем путь к своему спасению, но, узнав наверное, что путь этот настолько же открыт для людей самых невежественных, как и для самых ученых, и что истины откровения превыше нашего разумения, я не осмелился обсуждать последние моим слабым разумом и даже нашел, что для успеха в подобном деле необходима помощь свыше или надобно быть более, чем человеком.
Я ничего не скажу о философии, кроме того что хотя она и была развиваема в течение многих веков лучшими умами, не заключает, однако ж, в себе пока ничего бесспорного, ничего не подлежащего сомнению, а потому надобно быть особенно самонадеянным, чтобы ожидать от себя получения большей от философии пользы, чем другие.
Что касается до остальных наук[5], именно тех, которые заимствуют свои начала из философии, то я не мог ожидать от них какого-либо действительного научного знания при их шатких основаниях. Ни почести, ни материальные выгоды, которые эти науки обещают ученым, не могли меня склонить к их изучению, тем более что, благодаря Бога, я не в таком был положении, чтобы обращать науку в ремесло ради поправления своего состояния, а также, хотя я, подобно циникам, и не презираю славы, но ставлю ни во что такую известность, которая приобретается незаслуженно. Обратив внимание на то, сколько может быть несогласных философских мнений об одном и том же предмете, и притом мнений, поддерживаемых ученейшими людьми, тогда как истинное мнение должно быть всегда только одно, я прямо признал почти что за ложное все, что было не более как правдоподобным в философских учениях[6]. Наконец, что касается до некоторых мнимых наук, то я довольно был уже сведущ, чтобы не даваться в обман ни обещаниям алхимика, ни предсказаниям астролога, ни плутовству магика, ни вообще хитрости или самохвальству тех, которые промышляют выставлением напоказ знания, которого не имеют.
Вследствие всего этого я оставил занятия науками, как скоро возраст позволил мне выйти из-под зависимости моих учителей. Приняв твердую решимость не иметь другого просвещения, кроме того, которое может найтись во мне самом или в великой книге мира, я посвятил остаток моих юношеских лет путешествиям, обозрению дворов и армий, посещению людей различных нравов и званий, различным наблюдениям, испытанию самого себя в разных случайностях жизни и при всем этом – размышлению о встречающемся мне для извлечения чего-нибудь для себя полезного. Я предпочел такие занятия наукам потому, что мне казалось, что я встречу более истины в рассуждениях, которые делает каждый человек по обстоятельствам, прямо к нему относящимся и за ошибку в которых он наказывается самыми фактами, чем в рассуждениях ученого человека, не имеющих никаких последствий и могущих влиять на самого ученого разве только тем, что чем они менее, тем более он будет ими тщеславиться, так как тем более потребовалось ума и изворотливости на предание нелепым суждениям правдоподобия. А я всегда пламенно желал научиться отличать истинное от ложного, чтобы верно ценить свои собственные поступки и твердо идти по пути жизни.
Я должен заметить, однако ж, что, изучая других людей, не нашел в этом изучении ничего верного, но увидел и здесь между мнениями такое же разногласие, какое видел между мнениями философов. Вследствие этого наибольшая польза, которую я извлек из моих путешествий, состояла в том, что, видя как многое, признаваемое нами безумным или смешным, принимается и одобряется другими великими народами, я научился не верить слепо убеждениям, внушаемым нам только обычаями и примером других, и таким образом освободился от многих помрачающих здравый смысл заблуждений. Но, употребив несколько лет на изучение части вселенной и на приобретение опытности, я решился в один прекрасный день заняться изучением самого себя, употребив все силы моего ума на отыскание верного пути в жизни. Это последнее предприятие, как теперь вижу, мне настолько более всех прочих удалось, что лучше было бы, если бы я вовсе не бегал от своей родины и от своих книг.
Часть II
Основные правила метода
Я находился в то время в Германии, по случаю войны, которая и теперь еще там не кончилась. Возвращаясь с коронации императора к армии, я был задержан началом зимы в одной местности, где, не находя никаких развлечений и не отвлекаясь притом особенными заботами или желаниями, оставался по целым дням один в теплой каморке, с полным досугом для рассуждений с самим собою. Первая мысль, которая пришла мне в голову в это время, была та, что часто в созданиях многосложных и выполненных многими мастерами менее достоинства, чем в тех, над произведением которых трудился всего один человек. Так, мы видим, что здания, проектированные одним архитектором, обыкновенно красивее и лучше устроены, чем те строения, над исправлением которых трудились многие, старавшиеся пользоваться старыми стенами, воздвигавшимися в свое время совсем с иными целями. Мы видим, например, что древние поселения, обратившиеся в течение времени из местечек в большие города, обыкновенно бывают хуже устроены, чем города, воздвигнутые на равнине по плану инженера, хотя, сравнивая здания первых городов со зданиями последних, в отдельности можно найти не менее строительного искусства в древних городах, как и в новых. Тем не менее, если обратить внимание на безобразное смешение больших и малых строений, а также на кривизну улиц старых городов, то подумаешь, что только случай, а не воля разумных людей управляла их постройкой. Если затем вспомнить, что в городах всегда имелись чиновники, наблюдавшие за благоустройством, то надобно согласиться и с тем, что трудно добиваться чего-нибудь близкого к совершенству, работая только на основании чужих трудов и произведений[7]. Таким образом, я пришел к мысли, что те народы, которые вышли из полудикого состояния и цивилизовались только постепенно, составляя для себя законы по мере необходимости, не могут быть настолько образованны, как народы, с самого первого начала своего принявшие учреждения какого-нибудь мудрого законодателя, хотя совершенно верно, что учреждения истинной религии, как данные самим Богом, несравненно выше всех других учреждений. Но, обращаясь к делам чисто человеческим, я думаю, что если Спарта процветала когда-то, то не потому, чтобы каждое из ее узаконений было хорошо, так как многие из этих узаконений были нелепы и даже безнравственны, но потому, что спартанские законы, как придуманные одним законодателем, все вели к одной цели. Таким образом, я думал, что книжные науки, по крайней мере те, которых основания только правдоподобны и которые не имеют настоящих доказательств, сложившись постепенно из учений нескольких лиц, не так близки к истине, как те бесхитростные рассуждения, которые может сделать здравомыслящий человек относительно предметов, ему представляющихся[8]. Я думал также, что вследствие естественной постепенности в нашем развитии, заставляющей нас быть прежде детьми, а потом уже людьми, и отдающей нас в течение долгого времени под управление наших инстинктов и наставников, часто не согласных между собой в своих требованиях и не всегда нам советующих лучшее, нам невозможно иметь столь же верные и ясные суждения, как если бы мы с самого нашего рождения пользовались вполне рассудком и ничем бы кроме него не руководились.
5
Декарт говорит здесь о юриспруденции и медицине. – Прим. перев.
6
В латинском переводе добавлено – «по причине знакомства с ложными науками» (hoc est ob scientiarum non verarum cognitionem). – Прим. перев.
7
Идея справедлива для одних произведений артистических. – Прим. перев.
8
Так можно было в самом деле оценивать книжные науки XVII века. – Прим. перев.