Машина пространства

К тому, что Ивана Михайловича снова не окажется на месте, Пеликанов внутренне был готов, но его охватило странное ощущение дежавю. Он точно помнил, что, когда выходил из купе, окно было закрытым. Теперь, стоя в дверях, Жора слышал тот же самый вваливающийся вместе с потоком вечернего воздуха в купе нудный стук колес, чувствовал тоскливый запах прелых листьев, смешанный с острой резиновой гарью, и видел вздымающуюся атласную занавеску, напоминающую истерзанный ветром парус, за которой мельтешили знакомые бетонные столбы с одинаковыми желтыми фонарями.

Память! Изображение создает не восприятие, а память! – внезапно осенило его.

Пощупав руками воздух на том месте, где минуту назад сидел Зайцев, Пеликанов решил основательно осмотреть купе. Сначала он заглянул под сиденья, потом на верхние багажные полки (на одной из них он обнаружил забытый кем-то старый кроссовок, кажется левый). Если Иван Михайлович сейчас видит его, то наверняка умирает со смеху, думал он. Ниша над дверью была заполнена двумя свернутыми в рулон старыми матрасами. Пеликанов потянул створу окна двумя руками вниз и высунул голову.

Его тут же чем-то ослепило, шаровой молнией или магниевой вспышкой, он так и не разобрал. А может быть, взорвалось одно из множества железнодорожных солнц. Где-то впереди раздался надсадный рев локомотива. Еще через секунду пространство резко швырнуло вниз какую-то черную птицу, которая едва не врезалась ему в лоб. Совершив немыслимый вираж, птица в последнее мгновение чудом ушла от столкновения. Жора отчетливо видел глядящий на него внимательный птичий глаз. У него перехватило дыхание, и он резко втянул голову обратно. Что это было? Какого черта?

– Вы думали, я снова спрятался на крыше вагона?

Зайцев преспокойно сидел на своем месте и с интересом рассматривал его перемазанное копотью испуганное лицо.

– Иван Михайлович…

– Присаживайтесь, дорогой Горгий Павлович.

Профессор заботливо разлил виски, понимая, что Пеликанову сейчас необходимо успокоиться и прийти в себя. Жора стал отирать лицо смоченным водой вафельным полотенцем.

– Где вы были?

– А где в данный момент находитесь вы? Я не имею в виду ваше тело, – уточнил Зайцев. – Где находятся ваши мысли, воспоминания, эмоции? Вы уверены, что могли бы показать мне это место достаточно уверенно и точно? Вот то-то и оно.

Жора почувствовал разливающееся по желудку тепло. Его мысли были в полном раздрае, они носились как обезумевшие от духоты мухи в закрытой трехлитровой банке, а тело, на удивление, пребывало в полном порядке.

– Вы видели меня, Иван Михайлович? – поинтересовался он чуть погодя.

– К обычному зрению, при помощи которого мы воспринимаем физические объекты, это не имеет никакого отношения.

Пеликанову часто приходилось слышать про так называемое духовное зрение, открывающее пространство за пределами чувственного мира. Но как человек современный и образованный, он считал это красивой поповской выдумкой, которой служители церкви набивали себе цену в глазах доверчивых прихожан.

– Нет, я, наверное, никогда не пойму, – выдохнул он.

– Тут и понимать нечего, – фыркнул Зайцев. – Нужно просто один раз попробовать.

– Но как?

Профессор немного помолчал в раздумье.

– Вы ведь в Заповедник направляетесь, не так ли? – Он поднял на Пеликанова свой неопределенно рассеивающийся в пустоте взгляд.

– Так, – не стал врать Жора.

– Если посчастливится добраться, там все сами и увидите, – заключил Зайцев.

– А что, можно и не добраться?

– Можно.

– Вы бывали там, Иван Михайлович? – Пеликанов был почти уверен, что это так.

– И да, и нет. Вы говорите о Заповеднике как о какой-то обнесенной колючей проволокой территории, которую можно обозначить на карте.

– Признаться, я его так себе и представлял: огороженная заборами секретная зона, лес, дикие звери, глухомань, – усмехнулся Жора. – Разве нет?

– Внешне оно все примерно так, – подтвердил профессор. – Но в действительности Заповедник никак не выглядит и нигде не находится. Я хочу сказать, что для каждого, кому удастся попасть туда, он будет выглядеть по-своему, а о его местонахождении можно говорить лишь условно, в связи с расположением определенной точки входа. Поэтому я и ответил вам вроде бы уклончиво. Но определенней сказать я не мог, так как нельзя утверждать, что я был в том самом Заповеднике, в котором, возможно, через некоторое время окажетесь вы.

Знал бы Сизифский, куда его посылает, удвоил бы командировочные, подумал Пеликанов. Это даже не Кабул с его вечерними забавами, это вообще черт знает что такое.

– Так что он такое, Иван Михайлович? – Жора придвинулся к столику вплотную, чтобы ничего не пропустить.

– Опять же, для всех по-разному, – усмехнулся профессор. – Я склонен считать его чем-то вроде пространства личной мифологии. Ну, если уж говорить совсем просто, – поморщился Иван Михайлович, видя, что его собеседнику все еще требуются дополнительные разъяснения. – Человек может, оказавшись там, разобраться в себе и увидеть свое истинное предназначение. Хотя я и против такого упрощения сути, – тут же поспешил оговориться он.

– Ну и как же попасть в тот настоящий Заповедник?

– Не ищите его, он вас сам найдет, – коротко отрезал Зайцев. – Возможно, там вы поймете, что такое Машина Пространства.

В этих словах профессора Жоре почудилось что-то неизбежное и зловещее.

– Я когда выпью, могу во сне храпеть, – предупредил Пеликанов, устраивая голову на подушке.

– А я – бубнить тибетские мантры, – глухо отозвался Иван Михайлович.

Он лежал на боку, отвернувшись к стенке. Из-под одеяла выглядывала его широкая медвежья спина в белой майке.

Пеликанов не понял, шутил профессор или говорил серьезно.

Когда маленькая проводница, как и обещала, разбудила Пеликанова затемно, Ивана Михайловича в купе снова не было. Жора красными заспанными глазами внимательно всматривался в профессорскую постель. Она казалась девственно чистой и нетронутой. В ее изголовье стояла пышная подушка-треуголка. Таким манером заправляли кровати давным-давно, много лет назад в детских садах и лагерях летнего отдыха. Пеликанов, хоть и плохо соображал спросонья, но догадался, что эту картинку вновь поставляет его память, причем на этот раз долгая. Неудивительно, что в его давних воспоминаниях не было и не могло быть места профессору Зайцеву, с которым он познакомился едва-едва, накануне. Орудуя во рту механической зубной щеткой, Жора внезапно осознал причину появления одинокого кроссовка на багажной полке, обнаруженного при вчерашнем осмотре купе. Это был его собственный Adidas, потерянный в поезде Москва – Сочи двадцать два года тому назад.

Сойдя на треснувший вологодский асфальт, Жора услышал за спиной: «Вы там поаккуратней». Он обернулся. Маленькая проводница, держась за вагонные поручни, озабоченно всматривалась в хмурую осеннюю даль.

Глава 2

Встречающего из местной редакции узнать было нетрудно. Он стоял возле старенькой Toyota RAV4, держа в руке фанерную табличку, напоминающую иллюстрацию к веселой детской «Азбуке». На табличке был нарисован кургузый длинноклювый пеликан.

Через площадь двое полицейских вели под руки пьяного мужика в коротеньких резиновых сапогах, мычащего себе под нос что-то неопределенно задумчивое. Больше на привокзальной площади не происходило ничего.

– С табличкой это вы хорошо придумали, – похвалил Жора.

Парень с улыбчивым лицом сельского гармониста представился корреспондентом Сашей.

– Спасибо. Как добрались? – спросил он, с любопытством разглядывая Жорин цифровой камуфляж.

– Нескучно, – нашелся Пеликанов.

– Кажись, не сухопутная?

– Нет. Морская.

– У нас тут моря нет, – весело напомнил Саша, обходя машину.

– В Челябинске есть, а у вас нет? – пошутил Жора.

– Проголодались с дороги, Горгий Павлович? Поедемте в редакцию, там в холодильнике со вчерашнего бутерброды остались, – запросто предложил он.