Страница 4 из 15
Он был такой умный, что иногда казался врагом народа. Классово чуждая душа угнездилась в его теле. Утром Маслов подолгу сидел в одних трусах перед картонным радиорупором, дул внутрь и чихал от поднявшейся пыли. Когда радио начинало разговаривать, он хихикал, как ребенок: и-и-и! «Моя мечта – побывать в Мавзолее и увидеть вас, товарищ Сталин!» – хрипел рупор голосом пионерки. «И-и-и! – смеялся Маслов. – Время такое!» Объяснял, что смех помогает от голода.
Летом Маслов, Гриневский, Сенников, Михалков и Кунгуров ходили побираться на Каменный мост, шугнув оттуда волосатого, по фамилии Клюев, деда, известную сволочь, научившую поэта Есенина молиться богу, отчего тот помер молодым. За такие дела советская власть укатала Клюева в Сибирь, рассчитывая, что он скоро протянет ноги в местах не столь отдаленных. Только дед оказался живучий. Да и несознательный народ из жалости подавал деду копеечку, а в протянутые кепки молодых комсомольцев плевал с брезгливой гримасой. Поэтому Маслов, Гриневский, Сенников, Михалков и Кунгуров от полной безнадеги скоро начали воровать и, дважды попавшись, были вызваны в райком, где секретарь Янкелевич их спросил: «Ну что, бандиты, в исправдом хотите?» Гриневский пробурчал, что в исправдоме, поди, каждый день хлебают баланду, а здесь, на свободе, подохнешь, опухнув, и никто пальцем не шевельнет. Искренность этой жалобы развеселила секретаря.
«Я вижу, – сказал он, – что голодное брюхо к марксистско-ленинскому учению великого Сталина глухо. Ладно, преступники, будет вам желудочный пир, если докажете, что кишка не тонка». «Это как?» – спросил осторожный Сенников.
Янкелевич объяснил: «Вас пятеро, с точки зрения народного судьи, вы – банда. Но у меня вы станете звездой Осовиахима. В преддверии юбилея великого Октября вы наденете газовые маски на свои тупые головы и преодолеете трудности в пешем походе. Пусть увидят наши враги, что советская молодежь готова к химической войне. В награду получите два царских обеда, один по прибытии на станцию, другой – из дальних странствий возвратясь…»
– Подъем, дохляки! – заорал товарищ Иванов и зевнул. – Гондоны – в сумки, достать конституцию!
Они свернули с грунтовки на проселочную дорогу и сразу утонули в жидкой земле, разливающейся до горизонта, как черное море унылого цвета, где, словно парус одинокий, маячил розовый транспарант с белыми буквами: колхоз имени товарища Эйхе. Вот сюда им и надо было. Веселый секретарь Янкелевич повесил на них нагрузку – по дороге в Тайгу знакомить неграмотных колхозников со сталинской конституцией, которая на тот момент остро нуждалась в рекламе. Молодая и неопытная, она привлекала иностранцев, особенно французских товарищей, типа Селина и Роллана, понимающих толк в извращениях. Этим месье у нас почти всё нравилось, кроме того, что противогаз в СССР назывался «изделие номер 1», а презерватив – «номер 2». Система ценностей, предлагаемая советской резиновой промышленностью, смущала рациональные западные умы. Наши иностранные друзья, при всём уважении к сталинской конституции, не могли поверить, что противогаз для молодого человека на самом деле важнее презерватива. Не верили и требовали доказательств. Поэтому и топали сейчас в Тайгу Маслов, Гриневский, Сенников, Михалков и Кунгуров, чтобы личным примером убедить сомневающихся комрадов.
Нелегкая задача, адски трудная. Что там иностранцы, если даже товарищ Иванов, плоть от плоти трудового народа, и тот не верил, глумился над героями Осовиахима и всю дорогу, когда не спал, шутил про гондоны с глазами, гондоны с хоботом и тому подобное.
Однако Гриневский, Сенников, Михалков, Кунгуров и даже умный Маслов этих шуток не понимали. Отупевшие от голода, они облизывали изнутри свои маски, наполняя рот горечью талька. На последнем привале совсем уже задроченный Михалков жалобно попросил у товарища Иванова сухарик, но тот (в шутку) велел Михалкову сосать у гортоповского коня. И обещал выдать двойной паек в случае, если ему шибко понравится беседа с колхозниками.
Маршал Демид, военный министр Монгольской народной республики, стоял у окна спального вагона, пытаясь самостоятельно прочесть название станции. Демид уважал великий могучий русский язык, но угловатая кириллица, похожая на дурацкую игру «городки», не нравилась министру. Однажды он пролистал советский букварь, выданный офицерам генерального штаба по инициативе маршала Чойбалсана, и после этого мучился кошмарами, в которых его внутренности пронзали острые, как вилы, ЖИ-ШИ и ЧА-ЩА.
– Что там написано? – кивнул на станционную вывеску маршал, обернувшись к секретарю-переводчику Момбосуруну.
– «Тайга», – ответил секретарь с поклоном.
– Плохое название. Долго еще мы будем здесь стоять?
– Капитан обещал отправиться в путь до захода солнца, – Момбосурун дипломатично лгал. Он ни о чем не спрашивал начальника поезда (который носил военную форму и действительно напоминал капитана), потому что этот монстр не испытывал почтения ни к кому. Он даже маршала, военного министра, осмеливался громко, во весь голос, называть «желтожопой обезьяной».
Отношения испортились в самом начале пути. А виноват майор Доржиев, начальник охраны, горячий человек, отказавшийся дать русскому денег. Когда пересекли границу, начальник поезда пришел к майору и заявил, что дорога до Москвы занимает две недели, поэтому на закупку продовольствия для свиты военного министра необходима тысяча долларов. Майор посчитал в уме и ответил, что на эти деньги можно две недели кормить свиту маньчжурского императора Пу И.
– Значит, нету денег? Ну, хорошо! – кивнул начальник.
И нагадил. По его приказу кухня вагона-ресторана начала готовить исключительно рыбные блюда. Кривые жареные селедки с пригорелой мучной коркой, словно ржавые ножи, вонзались в спину советско-монгольской дружбы. Тонкое издевательство. Начальник поезда знал, что благородные чингизиды брезгуют обитателями озер и рек, никогда не едят их и вообще не подходят к воде.
Русские умны и жестоки, думал Момбосурун, поэтому они строят коммунизм. О том, чтобы предложить Демиду уху из вагона-ресторана, он даже не думал.
До Иркутска кормились запасами вяленой конины. Потом майор Доржиев отправился в штабной вагон и предложил начальнику поезда триста долларов. Тот ответил, что продукты сильно подорожали в связи с раскрытием троцкистского заговора, и теперь питание для монгольской делегации стоит полторы тысячи. Секретарь-переводчик Момбосурун начал подозревать, что начальник поезда является тайным агентом маршала Чойбалсана, который давно рвется к единоличному правлению страной. Маршал Демид был последним препятствием на пути властолюбца. Он возражал против перехода страны на кириллицу. И, что самое страшное, – он уже двое суток ничего не ел.
– …вот зонтик, например, построен в подражание грибу, а курящаяся трубка напоминает вулкан, механизмы же, в которых железные палки бегают туда и назад, это образ соития тел… – сумасшедший говорил как по писаному. Едва только Маслов закончил бубнить десятую главу конституции, и товарищ Иванов разрешил колхозникам задавать вопросы, как поднялся со своего места во втором ряду невероятный старик в рваной телогрейке и погнал какую-то муть. Он говорил о том, что труба граммофона похожа на ухо, а еще на ухо похож пельмень, что изобретатель отражает природу в зеркале мозга и достает реальные вещи из своих снов, что пятилетка есть сон Сталина и так далее. Слушатели оцепенели. Собранные в конторе колхоза на лекцию, как грибы после дождя, они сохли, как зонтики. У них были закрытые темные лица. Они тесно сидели на скамейках, глядя в пол. Маслов подумал, что зонтики имени товарища Эйхе совсем непохожи на колхозников из кино, которые поют и пляшут в кузовах быстрых грузовиков. Эти молчали, и только старик буробил свое:
– …ничего нового нет в природе, каждый год наступает весна, потом лето, потом осень, потом зи…
– Ма-алчать! – взвизгнул Иванов, и старик дисциплинированно оборвался на полуслове. – Какой у тебя вопрос?