Сенат

У самого Обернау в кабинете все достаточно просто, но дорого. На ум приходит мысль, что если пациента стошнит на местный диван, то это встанет в круглую сумму и пациенту, и доктору: здесь нет нарочитой осторожности в плане чистоты, как в самой больнице.

Мы присаживаемся, делая вид заинтересованных слушателей. Один лишь Стеф не старается, в своей манере развалившись на диване и лохматя свою густую шевелюру.

— Доктор Обернау, прошу вас, пригласите к нам мистера Магнуса Гёра. — Сладко произносит Реджина, увеличивая дозу гипноза на мужчину. У того сразу же проявляется заторможенность, что очень плохо: можно догадаться, что он не в себе. Доктор молча разворачивается и уходит.

— И что мы будем делать? — Удивляется Барона. — Надеюсь, вы не предполагаете ничего противозаконного. Мое присутствие — не гарантия вашей свободы действий!

— Ничего не будем делать… — Устало произносит Стеф, громко зевая, прикрыв рот кулаком. — Сейчас придет этот… Гёр, и я его выключу. А дальше будем действовать по обстоятельствам.

— Главное, чтобы Морган не узнал, кто здесь был. — Представляю, что сделает Джеймс со всеми нами.

Остальное время мы сидим в молчании, пока не слышим хлопок двери, голос секретарши и звонкий голос Агнуса. Стефан резко поднимается с дивана и встает напротив двери, потирая в нетерпении руки. Мы замираем. Странно ощущать себя снова в команде Стефа. И в тоже время приятно наблюдать то, что сотни раз видела.

Дверь приоткрывается, Агнус, смеясь, спрашивает «Какой доктор Кох?», и, как только появляется мужчина в кабинете, Стефан начинает воздействовать на него.

— Что за?.. — И звук падения тела. Я знаю это состояние, будто тебя кирпичом по голове стукнули: однажды из любопытства я попросила Стефана опробовать его дар на себе. Я была в отключке более двенадцати часов, опоздав с заказами и делами, за что потом расплачивалась.

— Мистер Гёр, что с вами? — Удивленно смотрит Обернау на распластанное тело Агнуса.

— Он устал. Переложите его на диван. Пусть выспится! — Реджина продолжает жать гипнозом на Обернау. И снова остекленный взгляд. Он послушно поднимает Гёра, не смотря на вес этого бугая, и тащит на диван. Мы освобождаем место, наблюдая, как Обернау заботливо, пусть и со стеклянным взглядом, достает плед и укрывает Агнуса.

— Доктор Обернау, где сестры?

— Вам по лестнице наверх и вправо. Первая комната — комната Марии, в конце коридора — Лидии.

— Спасибо. Обернау, после нашего ухода из больницы, удалите все записи с нашим присутствием.

— Хорошо, фрау Кох.

Мы поднимаемся по узкой деревянной лестнице с мягкими бортами по стенам, на случай внезапного падения пациента. Выходим на этаж. Светло. Приятно глазу. Широкий коридор, высокие окна с рулонными шторами — одно из правил психбольниц. До сумерек их закрывают, чтобы местные чокнутые не видели свое отражение в стекле. Иначе здравствуй, «закатный психоз»: крик пациента, неконтролируемые действия, а все потому, что они воспринимают свое отражение, как незнакомца, смотрящего на них по ту сторону окна.

Везде камеры и датчики. Совершенная иллюзия свободы. Частные клиники — странная смесь высоких технологией и попытки изысканности старых домов. В последний раз я видела такое у одного арабского шейха, повернутого на антиквариате и стиле Викторианской эпохи, но не приемлющего старых выключателей и розеток — всё по последнему слову техники, позорно скрытой за деревянными итальянскими панелями.

Мы останавливаемся возле первой двери, и я ощущаю подрагивающую энергию Инициированных. Оливия вежливо стучится в дверь. Я осматриваю коридор, в котором нет лишних элементов декора, так как они против правил безопасности. Хочется достать зеркальце и посмотреть в порядке ли макияж, точнее то, что от него осталось после столь долгой прогулки из Италии на забытый Богом остров в Дании. Но сдерживаюсь.

— Кто?

— Архивариус первого типа Оливия Барона. У нас к вам пару вопросов.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не заулыбаться от серьезности и сухости формулировки. На той стороне молчание. Я скептически кошусь на решительную Барону.

— Мария, позвольте войти?

— Или что, Оливия? Не забывайте, это психбольница… — Я шепчу, не сдерживая своего ядовитого сарказма, ловя такой же насмешливый блеск в глазах Реджины. Она будет дверь вышибать, воспользуется привилегией Архивариуса и воздействует на замок, или попытается уговорить девушку?

— Спасибо, но я помню. — Ледяным тоном сообщает Барона и снова поворачивается к двери. — Мария, именем Сената, я прошу открыть дверь.

— Она вам не откроет.

И мы оборачиваемся на голос, донёсшийся слева от нас. В паре метров стоит девушка. Высокая, тощая, длинные темные волосы, пухлые губы, но самое необычное — это глаза: большие, темные, будто у инопланетянки, так как не видно зрачков.

— Почему? — Удивляется Барона.

— Потому что у нее приступ паники. — Отвечает за вышедшую Реджина. — Ты — Лидия?

Девушка кивает, поправляя сползающую с костлявого плеча кофту.

— А вы пришли за мной.

Это был не вопрос, это было утверждение. После чего она разворачивается и скрывается в конце коридора в своей комнате. Мы молча смотрим на ее удаляющуюся спину, будто видим призрака.

— Я так понимаю, нас приглашают к себе… — Бормочет Стеф, и смело направляется за ней. Я недоуменно смотрю на удивленную Барону и каменную Реджину. Включаю дар и ощущаю настороженное напряжение Реджины, будто хищник перед прыжком.

— Ну что? Оставим в покое Марию?

— Да. Мы с ней поговорим потом. — Соглашается Оливия, одергивает в знак решимости полы пиджака и направляется в сторону комнаты Лидии. Я встречаюсь взглядом с Хелмак. Я знаю, что она чего-то опасается, она знает, что я это чувствую. Но молчит, лишь странно кривит свои накрашенные губы, будто я ей только что сказала какую-то гадость в ответ, после чего отправляется за Бароной. Я остаюсь одна в коридоре перед закрытой дверью, за которой пунцовой нервозностью скрывается Мария.

— Миссис Грачевски, давайте это оставим тут.

— Но, Норма, Джек сейчас придет, и что я ему предложу? Он же так любит чай! Чай с имбирным печеньем по моему рецепту…

Голоса доносятся из внезапно распахнувшейся двери через пару комнат, и оттуда медленно выползают сиделка и старушка. Притом последняя держит кружку, крепко вцепившись в нее своей худой рукой. Сиделка сразу замечает меня возле двери Марии и кратко кивает в знак приветствия. Игнорирую, впялившись взглядом в ее пациентку, от которой несет какими-то тяжелыми неприятными духами и ветошью. Несмотря на это, у старушки накрашены губы, хоть и неровно по ее морщинистым, скукоженным губам, и на тонкой шее висит нить старого жемчуга, навевающая мысли об не плебейском происхождении этой дамы.

Эта парочка проходит, громко шаркая и чем-то позвякивая в кармане. Старушка все утверждает, что сейчас придет Джек. Норма соглашается и терпеливо ее уводит куда-то от меня и комнаты вместе с противным запахом и кружкой.

Если я когда-нибудь дойду до такого состояния и возраста, убейте меня!

Хм! По крайней мере, в коридоре не пахнет освежителями, которые щедро распыляют в таких заведениях, чтобы перебить запах мочи, кала и рвоты. Наверное, эти запахи у пациентов в комнатах. Ненавижу аромат роз! Я сразу вспоминаю этот синтетический, навязчивый душок в палате у матери, которая периодически забывает, как ходить в туалет. В такие периоды сладкий запах усиливается в ее пустой комнате и становится равный химической атаке. Я просила персонал так не усердствовать, но мать сразу же придумывала способы «вернуть» аромат в свою комнату. «Ангелы уходят из моей комнаты, Лаура. Раньше тут пахло садом! И вот они уходят». Поэтому после таких приступов меланхолии «ангелы» появлялись в виде жестяного баллончика Глэйд.

Я кидаю тоскливый взгляд на белую, хлипкую для мага дверь Марии… А затем разворачиваюсь и иду к Лидии. Вхожу в тот момент, когда разговор о Моргане идет уже вовсю.

— Так, значит, вы помогаете ему?