Сенат

— Джеймс, мне кажется, Норе стоит дать шанс.

Он удивленно смотрит на меня: наверное, моя уверенность в голосе была абсолютной, противоречащей его мыслям насчет девушки. Поэтому я спешу объясниться:

— Я думаю, Нора справится. У нас в России говорят про первую неудачу, что первый блин всегда комом. Считаю, что стоит давать людям вторые шансы.

Джеймс задумчиво вздыхает, глядя на мыски своих лакированных ботинок. Жду ответа, рассматривая свой маникюр и отмечая, что сегодня нужно забежать в салон к своему мастеру.

— Я подключу Кукольника.

Морган произносит это тихо и с раздражением. Я жму плечами: дело хозяйское! Я бы не обращалась к ним, так как Кукольник и Психолог перегружены заданиями — они сейчас работают в поте лица, создавая ситуации по свержению Сената.

Я оборачиваюсь на Кристен. Вот уж кто у меня поперек горла! Ей было задание беречь Шувалову, в итоге она ее потеряла.

Ненависть к Варе взвивается с привкусом ядовитого предательства. Я этой девчонке всё давала, что она хотела: была матерью, подругой, жилеткой для слез, терпела все её выкрутасы. И вот она — цена за доброту. Пей, Марго, только не подавись!

— Что будем делать с Шуваловой? — Я задаю неприятный, но растравляющий мне душу вопрос.

Честное слово! Я Варвару пустила бы на мясо или сдала бы в Карцер. Только ребенка жалко. Может, отнять, а потом убить? А что? Наталья будет рада. Джеймс ловит мой взгляд и понимает всё без слов. Он оборачивается к ожидающей своей участи Деннард.

— Она ведь стала Смертной, как я понял?

— Да. Знак испорчен.

— Что будем делать, Марго?

— Мне все равно. — Я хладнокровно жму плечами. Но Джеймс слишком хорошо знает меня, и я слышу то, что желаю:

— Кристен, я буду милосерден к тебе. Даю тебе шанс, как и Норе. Хотите вместе работайте, хотите врозь. Но приведите мне Оденкирка, а Шувалову — убейте. Не люблю перебежчиков.

Я отворачиваюсь от всех, чтобы не видели моей довольной улыбки. Я слышу, как Морган их наставляет, дает координаты и советы, а сама ощущаю злорадство и назревающую месть, которая имеет вкус крови. Подумаешь беременна. Я достану себе другого ребенка. Не нужен мне этот ублюдок, состоящий из предательства матери и инквизиторской тупости.

Девушки, получив указания, удаляются из кабинета, и вот мы остаемся с Морганом одни.

После смерти Виктора, Джеймс словно ищет опору себе, друга, единомышленника, поэтому теперь мы постоянно вместе. Морган не отпускает ни на шаг от себя и чаще стал обращаться ко мне за советом.

— Жалеть не будешь? — Слышу ехидство в голосе и оборачиваюсь к нему, встречаясь с его зелеными, похожими на кошачьи, глазами.

— А ты?

— Нет.

— Варвара была твоей любимицей.

— Вот именно: была.

— Ой, Марго! Да ты задета. Гордость затронута?

Я отворачиваюсь от его ехидства. Хм! Кто бы говорил. Сам бесился по поводу Реджины и своей минутной слабости, потеряв с легкой руки Савова и Мальте.

В кабинете раздается приятный перезвон — мобильный Джеймса подпрыгивает от вибрации на столе. Он берет телефон, а я отмечаю, какие у него холеные красивые пальцы. Руки дирижера. А мы его оркестр, исполняющий концерт «Падение Сената». Я вижу, как довольно хмыкает Джеймс, читая пришедшее сообщение. Вся его нервозность и злость уходит — и вот передо мной стоит красивый мужчина, который отражается во всех зеркальных поверхностях своего кабинета, что лишь добавляет ему властности. Он подходит к огромному окну и смотрит вниз на бурлящий поток людишек на Пятом авеню. Знают ли они, что скоро Инициированный мир сменит власть, а оттуда мы доберемся и до Смертных? Мы идем. Надвигаемся. Как труп пожирают черви, так и мы сожрем и не подавимся всем этим миром.

— Что там, дорогой?

— Она все еще жива.

— Кто?

— Эмма. Она все еще жива со своими знаком объединения.

— Поздравляю.

— Это я тебя поздравляю. Еще чуть-чуть и я тебя одарю самым сильным Знаком. Ты станешь подобна Древним.

Я смеюсь, отщипывая от кисти винограда сочную ягоду. Сладкий вкус напоминает о приближающейся весне. Вкус победы — шампанское, но вкус предвкушения — это виноград.

Скоро. Осталось чуть-чуть. Я уже чувствую дыхание перемен. Скоро будет самая главная битва, а затем Морган одарит меня силой. Подумаешь, какая-то Шувалова? Какая разница, когда после свержения Сената, я соберу остатки Инквизиции и устрою самое большое аутодафе в истории человечества? Химер давно недооценивали, задвигая и лишая прав, облизывая и награждая этих щенков-Инквизиторов. Собакам — собачья смерть. Пусть попробуют на вкус свой пепел и прислушаются к запаху гари.

Мой дар

Я лежу, ощущая тепло и присутствие сестры. Судя по доносящемуся вкусному аромату, бабушка, наверное, оладьи напекла, а сама в огороде копается — слишком тихо в доме. Чуть поворачиваю голову, и волосы Вари начинают щекотать мне ухо, что я тут же дергаюсь. — Тише ты… — шипит она.

— Извини…

Я откидываюсь в сторону, убирая закинутую на сестру ногу во сне, и сладко тянусь, не открывая глаз.

— Одеяло… — Бурчит она. Чувствую, как ткань шуршит и ползет по мне, натягиваемая Варей.

— Жарко. — Я взбрыкиваю ногой, и одеяло слетает с меня. И тут доходит: какая бабушка? Какие оладьи? Какая Варя? Открыв глаза, я оборачиваюсь и вижу сестренку, мирно спящую рядом, будто так оно и было.

— Варя? Варька!

Я обнимаю ее, вспоминая, что вчерашние события были реальны. Боже! Там был Стефан! Там был Рэй!

— Ань, давай, отложим… Я спать хочу. Сама-то ты выдрыхлась…

— Конечно- конечно!

Мне хочется хохотать и визжать от счастья, но нельзя, поэтому укрываю сестру одеялом и целую в щеку.

— Высыпайся.

Я вскакиваю с кровати и замечаю, что меня кто-то раздел до нижнего белья. Наверное, Варя стаскивала одежду, потому что все мои вещи лежат комком с ее. Я достаю майку и мягкие вельветовые штаны, причесываюсь и бегу в ванну, чтобы привести себя в порядок.

В зеркале на меня смотрит странное существо, которое отдаленно напоминает меня: глаза блестят от счастья и возбуждения, волосы пушатся, щеки красные. Хочется петь и танцевать от счастья!

Интересно, где Рэй? Я помню, как он целовал меня. Ведь это было? Я не придумала его себе?

Вылетев из ванной, почти бегом направляюсь в кухню. Миа стояла возле плиты и пританцовывала. По доносящемуся легкому шуму, она была в наушниках. Блинчики аппетитной стопкой дымились на огромной тарелке, вызывая голодное урчание в желудке. Я повернулась к часам на стене и увидела, что время было раннее — шесть утра.

Миа заметила мое присутствие и тут же лучезарно улыбнулась, выключив плеер.

— Доброе утро! Рано ты.

— Ты тоже.

— Не спалось совершенно. Зато ты, наверное, выспалась со вчерашнего дня. Хочешь?

Миа указала лопаткой на аппетитную стопку. Я радостно согласилась и запустила руку: блинчик оказался вкусный, румяный, теплый, с кусочками яблок — пальчики оближешь!

— Миа?

— Ммм?

Я не знала, как начать, чтобы не показывать свою навязчивую заинтересованность:

— Вчера сестра пришла с двумя Инквизиторами… Ты не знаешь, где они сейчас?

Миа хитро улыбнулась, и сразу стало понятно, что моя попытка изобразить равнодушие не увенчалась успехом.

— Оба спят у нас в гараже.

— Они еще не вставали?

— Нет.

Я, еле сдерживая визг радости, набрасываюсь с объятиями на Миа, после чего тут же несусь в гараж, слыша за спиной хихиканье подружки. Коридор, прачечная, ступени. Их ровно пять. Я спускаюсь тихо на носочках. С каждой ступенькой, ощущаю, как становится холоднее под ногами. За дверью тишина. Мягкая спящая энергия клубится оттуда. Но главное, я чувствую присутствие Рэйнольда. Тихонечко приоткрыв дверь, слышу храп Клаусснера. Из-за того, что там одно узкое окошко, в гараже царит полумрак. Войдя внутрь, я вижу сонное царство: Клаусснер спит у стены на матраце в неудобном положении. Голый торс, сбившееся одеяло и смешное выражение лица. На каждом вдохе он делает громкий всхрап, который с каждым разом все громче и громче. Рэйнольд лежит в отдалении, возле ящика с грязной посудой после их ужина. Рэй повернут спиной ко мне и накрыт одеялом почти с головой, поэтому не рассмотреть его лица. Я с бешено колотящимся сердцем крадусь к любимому. Чем ближе, тем сильнее радость и возбуждение.