Сенат

И мы с Эйвиндом тут же ринулись к ней на помощь. Дэррила я не увидела по пути на кухню — это расстроило. Почему он так среагировал? Хотя понимаю. Я его достала вопросами, но он явно ждет что-то от меня, до чего я никак не могу додуматься. Ну что поделать, если я такая глупая? Дэррил постоянно осаживает меня фразой: «Рано еще» — будто я маленький ребенок. Побыстрее бы случилось… хоть что-нибудь! А то я даже позвонить Варе не могу — Дэррил запрещает.

Мы берем тарелки, кружки, вилки, Ода — торт, понатыкав туда цветных свечей.

— Я видела, как Дэррил ушел наверх к себе. Позовите его! Сейчас торт для Миа будем выносить.

Я оставляю на столе кружки и иду к комнате друга, чувствуя неимоверную вину за собой. Постучавшись, не слышу ответа.

— Дэррил, ты там?

Дверь медленно открывается с помощью магии. Комната у друга простая, но оформлена в его духе: на кровати безумной расцветки лежит плед, напоминающий мексиканские пончо, какие-то рисунки, фразы, цитаты прикреплены на стене вперемежку с фотографиями и картинками, распечатанными на принтере. В углу стоит этажерка с кучей предметов: камни, шары, страшные куклы, диски и книги. За грудой одежды не разглядеть кресла — у Дэррила нет шкафа. Но больше всего мне нравятся милые обезьянки на окне, которые закрывают лапками уши, глаза и рот.

— Прости меня. Я, кажется, тебя разозлила…

— Нет. Сам виноват… Просто, тороплю события. — Я смотрю на него: он, ссутулившись, сидит на краю кровати и уныло смотрит на свои руки — в них он что-то теребит с мягким мелодичным позвякиванием.

— Что это?

— Это Лидии. — Он приподнимает руку, и я вижу цепочку с милой подвеской в виде ажурного серебряного шарика. Голос Дэррила совсем печальный, будто у него умер кто-то или бросил.

— Кто такая Лидия?

— Моя жена…

— Что? — Я не сдерживаюсь и начинаю смеяться. Отличная шутка! Ничего не скажешь. Я поверила.

— Ну, она моя будущая жена…

— А она знает об этом? — Я же вовсю потешаюсь над ним. Дэррил, кажется, понял, как глупо это звучит, и тоже расплывается в печальной улыбке.

— Нет. Не знает. Мы с ней только раз и общались.

— Класс! Одно общение и ты уже берешь девушку в жены.

Он начинает смеяться. Наконец-то появились живые нотки, и его печальное настроение потихоньку стало меняться.

— Она уготована мне судьбой… И чтобы подарить эту подвеску, я должен услышать от тебя главный вопрос.

— Ага. Так это я виновата теперь в твоих отношениях! Может, стоит сломать стереотипы и подарить ей так?

Дэррил смеясь, нравоучительно поднимает указательный палец, зажимая в кулаке цепочку:

— Нет. Всё должно быть вовремя! Запомни это! Иначе всё бесполезно: потратишь уйму времени и сил, так и не достигнув результата.

— А ты, типа, знаешь, когда это «вовремя»?

— Я же вижу сущность всего!

Я начинаю нервно смеяться от этого бредового разговора. Так оно и бывает с Дэррилом!

— Значит, твою жену зовут Лидия.

— Угу.

— Красивая?

— Да. Глаза особенно. Злые, темные, немного кошачьи.

— По-моему, это недостаток, что злые…

Дэррил смеется, а снизу слышится недовольный окрик Оды: «Вы там портал создали, что все пропадают в нем?»

— Пошли! Там торт надо Миа выносить. — Я уж было начала выходить из комнаты, как вдогонку услышала:

— Мел…

— Что? — Я оглядываюсь и встречаюсь с напряженным взглядом Дэррила.

— Не давай надежды Эйвинду.

— Что?

— Я вижу, что он влюбляется в тебя. Но ты не полюбишь его никогда, а он не предназначен для тебя — страдать будет!

— Разве, я нравлюсь Эйвинду? — От этой мысли я вспыхиваю, будто спичка, чувствуя себя неуютно в собственном теле. Но Дэррил многозначно молчит. Твою мать! — Ты ему скажи об этом! А не меня обвиняй!

— Не беспокойся, постоянно говорю, но, кажется, он не слушает.

Вот дела! И как мне сейчас возвращаться вниз? Мне придется делать вид, что ничего не случилось, что будто всё по-старому. Да еще я сидела рядом с Ларсеном! Придётся пересаживаться. Не получится ли это заметным для всех?

— Пошли. — Дэррил берет меня за руку и тащит к лестнице, где в проблеске перил виднеется недовольная Ода и смотрящий на меня своими пронзительными глазами Эйвинд. Черт! И как тут искать правильный вопрос, строить планы против Моргана, когда вокруг один сплошной бермудский любовный треугольник?

Жар поднимается столбом, после чего распространяется по телу. Жжется. Но оно стихает, будто меня опустили в теплую-теплую воду. Все оранжево-красное размывается огнем. И страшные воспоминания чередой начинают бить по глазам, сгорая вместе со мной: смерть бабушки, погоня насильников, Инквизиторы спускают на меня собак, удар пощечины Клаусснера звенит и превращается в грохот падающей стены, где боль разливается красным и концентрируется в запястье левой руки — там уже торчит нож Франсуазы, который мне вонзает Савов и проворачивает под одобрительные кивки Моргана. Кажется, вся боль, которую я испытала за всю свою жизнь собралась в одной единственной точке. Знак непросто проявляется, он разъедает кожу, как кислота, разрывает мне руку изнутри, будто крыса, прогрызая себе путь наружу. Я кричу, что есть сил, слыша извне испуганные крики. Разлепляю глаза: вокруг меня мисс Финч, Дэррил и Миа — что-то говорят, кричат, спорят. Испуганы. Но мне плевать, ибо это безумная боль разрывает руку. Я смотрю и вижу кровь: вся постель залита, а из запястья зеленым огнем горит кровоточащий Знак.

— Миа, уведи мать! Воздействуй на нее! — Миа пытается успокоить кричащую от испуга мисс Финч, выталкивая ее за дверь. Дэррил возле меня, зажимает руку. Я ору, что есть сил. Все красное, адское, становится мертвенно-зеленым. В какой-то момент понимаю, что умру сейчас: перед глазами всё плывет и теряется в боли. Но я выплываю в реальность, точнее меня будто выносит на волне и всё обретает четкость и осязание.

Боль стихает.

Возле меня сидит бледный, перепуганный Дэррил и смотрит с ужасом на мое запястье, которое он с остервенением зажимает в своих руках.

— Спасибо…

Он поднимает на меня взгляд и в них бездонный ужас. Я пытаюсь посмотреть, что осталось от моей руки, но она целая, хоть и залитая багряной кровью.

— Что это? — Сквозь темно-бордовую кожу читаются знакомые черные завитки. Не может быть! Я начинаю стирать одеялом кровь с недееспособной руки и вижу свой Знак. — Дэррил?

Он дышит часто, на лбу, будто бисер, блестят капли пота. Всё также мертвенно бледен.

— Дэррил, ты видишь это?

— Да…

— Что это? Как? Кто я?

На запястье читается такой знакомый и в то же время чужой знак: соединение Луны и Солнца. Я видела это у Кевина. А еще когда «взламывала» блок, поставленный Рэйнольдом: тогда знаки один за другим менялись на запястье, на мгновение проявившись в единое целое, но потом «потухло» Солнце, оставив мне Луну. Теперь на моей коже горели оба небесных светила, путаясь в завитках пламени и уходя в тройную линию браслета.

— Я не определилась? Что это значит, Дэррил?

— Нет. Ты определилась…

Я смотрю на свой знак, чувствуя приступ тошноты после такой адской боли и резкого ослабления. Одеяло липкое из-за расплывшегося бордового пятна, подушка вся тоже в разводах от того, что я во сне беспокойно дергала кровоточащей рукой.

Всё, что мне остается, только прошептать:

— Я теперь, как Кевин…

— Кевин?

— Кевин Ганн… Инквизитор, который был у Моргана. Он умел разгонять дары до максимума…

— А он разве жив? — Я резко вскидываю голову, глядя в лицо Дэррила. Друг сидит на кровати и смотрит на меня, как на нечто опасное. Он испуган, как и я.

— А разве нет? Я сдалась Сенату ради него, чтобы вылечить.

— Просто… Я слышал, что его убили месяц назад… — Дэррил трет озадаченно шею.

— Как убили? — Надеюсь, мне послышалось, или я неправильно всё поняла.

— Я сам толком не знаю… Слухи ходят… Не бери в голову! Люди слов наговорят море, а чистой правды — капля. Так что… Я узнаю про твоего Кевина. Говоришь, у него знак такой же был?