Сенат

Смотря на кадры горящего здания, я невольно пытаюсь вспомнить ощущение горящей плоти. Зачем я это делаю — не знаю. Просто с возвращения из Саббата, мне кажется, что начинаю забывать произошедшее со мной. То ли дело в таблетках, то ли в апатии, то ли в докторе Зиннере. Поэтому мне становится страшно! Я панически боюсь забыть Мелани и то, что она значила меня.

Всё началось с того, что перестал видеть ее призрака. Теперь любимая приходила только во сне…. Хотя бы там могу целовать ее, обнимать и постоянно просить прощение.

— «Виноватых в этой трагедии нет», — так говорит доктор Зиннер. Он пытается вытащить из меня чувство вины, как засевший в сердце нож. А я боюсь, что без вины, забуду всё. Дьявольский круг самобичевания. Предо мной разложены журналы о мотоциклах, присланные Стефаном, письмо от Евы. Чудачка Валльде! Вместо звонка она решила вспомнить эпистолярный жанр в двадцать первом веке. Хотя у меня подозрение, что это больше уловка, чтобы Стефан не услышал ее жалобы на него, или же прячет мысли от нашего вездесущего чтеца Реджины. Я беру письмо в руку, ощущая гладкость бумаги и выпуклость букв там, где писала Ева, нажимая на ручку и деформируя идеальность листа. Ее подчерк, будто шрамы на теле — на боку с левой стороны по ребрам три глубокие борозды, уходящие на гладкий нежный живот.

— Ure… — И бумага с ровным подчерком Евы поджигается. Горит, превращается в пепел, как когда это сделалось со шрамами.

Ко мне тут же подбегает медсестра с криком: «Что вы делаете, мистер Оденкирк? Нельзя жечь бумагу в гостиной!». Сумасшедший Стэнли начинает поскуливать на этот внезапный крик женщины — его пугают громкие звуки. Он здесь всегда сидит, и его так же перестал донимать призрак Мелани, поэтому больной стал тихим и спокойным. И вроде все нормально. Все идут на поправку. Видимость улучшения у пациентов на лицо.

Извинившись перед медсестрой, тушу бумагу, отдав ей оставшийся несожжённый кусок для выброса в урну.

— Проходите. Он здесь. — Доносится из-за спины голос медсестры Клаудии. Я смотрю на Харлей на обложке журнала — красиво. Но тяжеловесный для меня. Не люблю их.

Внезапно слышу душераздирающий крик со стороны Стэнли, я поворачиваюсь к нему и вижу, как он вжимается в кресло, после чего, царапая себя ногтями, с побагровевшим лицом начинает срывать с себя одежду. Сквозь его вой и крик слышится топот бегущих к нему санитаров; я оборачиваюсь туда, куда смотрит этот сумасшедший своим стеклянным безумным взглядом, и сам готов закричать, только от радости. Она вернулась! Мой призрак вернулся.

Мелани стоит в паре метров от меня и с ужасом взирает на раздевающегося больного. Я готов броситься к ней, но мое тело словно окаменело. Господи! Как же я скучал по ее душе. Кажется, доктор Зиннер будет не особо рад рецидиву моей болезни.

Но внезапно происходит то, отчего моя радость сменяется шоком: один из санитаров, выводя вопящего и брыкающегося Стэнли, случайно задевает плечом Мелани, та же отшатывается и налетает бедром на угол стола. Шипит и трет место ушиба. Я чувствую ее боль!

Мелани поворачивается и смотрит на меня, тут же приходит холодное понимание происходящего. Оно обрушивается на меня, будто мне на голову вылили цистерну ледяной воды. Только сейчас я замечаю, что «Мелани» одета в другую одежду, волосы не так вьются и, главное, этот взгляд — будто ты смотришь в дуло пистолета.

— Варвара…

— Привет, Рэйнольд. А я к тебе. — Она стоит и, как сестра, стеснительно опускает глаза. Господи! Как же она похожа на нее! Нереально. Уж лучше призраков видеть, чем из плоти и крови видеть человека, который до боли напоминает твою любимую. — Слушай, надеюсь, ты не из буйных?

Она оглядывается на выход, через который только что увели Стэнли, и с опаской делает шаг чуть назад от меня. Когда она говорит, я понимаю, что это не моя Мелани, это Варвара: у нее голос грубее, чем у любимой, и резче.

— Нет. Я не буйный…

— Отлично! Мне нужно с тобой поговорить где-нибудь. — Я кошусь на кресло, где только что сидел. Журналы все еще разложены на столе, словно подтверждая, что все происходящее не сон.

— Нет. Давай не здесь. Времени мало. А нужно о многом поговорить.

Я делаю пас рукой, приглашая к выходу. Не могу даже слова произнести, чувствую себя истуканом. На негнущихся ногах иду к своей комнате, постоянно оглядываясь на Варвару.

Войдя в тишину помещения, я смотрю на нее и постоянно мысленно одергиваю, что это не Мелани, это всего лишь сестра. Пусть будет проклята вся генетика Инициированного мира!

— У тебя уютно. — Варвара оглядывает помещение, при этом как-то настороженно, будто опасается, что я сейчас нападу на нее или из моего шкафа вылезет маньяк.

— Присаживайся. — Я предлагаю ей стул, а сам отмечаю, насколько у меня хрипит голос. Откашливаюсь. Варвара садится и глядит на меня. Твою мать! Что с ней сделалось? Неужели душа Мелани вселилась в нее и изменила ей внешность?

— Знаешь, мне тяжело говорить с тобой, когда ты постоянно молчишь и смотришь на меня… так!

— Как?

— Будто я… Аня. — Она глухо произносит имя, которое ей ближе и дороже. Поэтому меня даже не задевает это. Если бы Варвара назвала сестру Мелани, было бы больнее.

— Прости… Ты изменилась. Невероятно стала похожа на сестру.

Она кивает и теребит в руках молнию от куртки. Черт! Даже движения, как у Мелани, когда та тушевалась передо мной.

— Да. Я знаю, что изменилась. Мне уже сказали. Это все беременность! Ну и перестала сильно краситься и носить каблуки.

Ах, да! Она же беременная! Притом от Кевина. Ну что же, положение ей явно идет: лицо стало не такое хищное, стала мягче.

— И как протекает беременность? — Я спрашиваю наобум, потому что она сама попросила не молчать.

— Жесть! Кошмар просто. Сначала тошнило и спать хотелось постоянно. Я даже вес скинула! Теперь я рыдаю над фильмами Дискавери и умилительными котятами. И постоянно ем! Я никогда так много не ела. Если это моя дочь, то внутри меня растет прожорливый крокодил!

Она выпаливает это, смешно всплескивая руками. Я отмечаю, что она эмоциональней, чем Мелани, пронзительнее и жестче. Внутри нее есть тот самый Химерский стержень, который обычно именуют словом «стерва». Снова повисает неловкая пауза.

— Ты хотела поговорить…

— Да. Времени мало. Я думаю, у меня в запасе где-то часа два-три. — Она резко выдыхает, словно готовится сказать что-то. — Только не пойми, что сошла с ума… — Я хмыкаю на это заявление. Ну да, мне ли судить ее, сидя в психиатрической клинике? Она замечает мой скепсис и расслабляется — на ее лице появляется улыбка. — Понятно. Это даже хорошо. Значит, поверишь.

И она начинает мне рассказ, быстро выдавая факты, порой сбиваясь и запинаясь. Но я сижу, замерев, и впитываю каждое слово, слушая, как сердце начинает трепетать из-за надежды.

— Она сказала, что я должна найти тебя…

Я нервно сглатываю: всё, что сейчас рассказала Варвара говорит об одном — нет прогресса в лечении, и не было, я не придумывал призрака, Мелани действительно была рядом со мной, и она ушла, послав сестру, чтобы мы ее оживили.

Я встаю и начинаю нервно ходить по комнате. Хочется закурить, но сигареты я выложил на стол в гостиной возле журналов.

— Она приходила ко мне. Ее призрак, действительно, был постоянно со мной! Черт! — Я запускаю руки в волосы, хватаясь за голову. — Всё было реально! И дело не во мне! И не в таблетках!

— А! Понятно. Значит тебя еще тут и таблетками кормят. — Варвара сидит на стуле и наблюдает за моими метаниями по комнате. У меня в голове ворох обрывочных мыслей — не единой цельной, законченной.

— Дэррил… Дэррил… Я, кажется, припоминаю этого парня! Он был там, с ней, когда ты мне шею свернула! — Перед глазами внезапно, как удар кулаком в переносицу, всплывает обрывок воспоминания, искромсанного вмешательствами Моргана, сменой знаков, моей смертью: я смотрю на Мелани, которая в ужасе от происходящего, рядом с ней стоит парень, который чуть выше ее — он видел меня, энергетически чувствовал, через него я подавал знаки. — Вспомнил!