Инквизиция

Тут я замялась. То был абсурдный разговор, где она сказала, что по вине одного из учеников оказалась в больнице. И сейчас осознаю, что не соврала.

— Ну… — я неуверенно протянула, делая вид, что пытаюсь вспомнить, — Она сказала, что хотела бы забрать к себе в школу.

— Она что-нибудь говорила про мир Инициированных или Инквизиторов?

— Нет. Они меня ограждали от этих знаний, как смертную.

— Как же вы узнали?

Сейчас надо быть осторожней в своих словах.

— Случайно. Ночью подглядела, как проходил обряд аутодафе. Им пришлось открыться, чтобы я ничего не сделала с собой или не пошла в полицию.

— Ничего не сделали с собой? — голос Тогунде звучит удивленно. Так, кажется, я ляпнула, что не надо.

— Да… Я была очень напугана и пыталась спрыгнуть с крыши, чтобы меня не сожгли, как свидетельницу. — Здесь я услышала, как кто-то шумно вдохнул и Варькин смешок. Ну да, сестра, я в своем духе.

— Они вам угрожали сожжением?

— Нет! — твою мать! Вот к чему Тогунде вел! — Это я сама выдумала. Наоборот, они были напуганы и пытались снять меня с крыши. А потом пытались успокоить. Пришлось им рассказать, кто я такая.

— И что было дальше?

Я снова замялась. Стоит ли говорить, что меня обучали, как Инквизитора?

— Мне рассказывали принципы мира Инициированных. То же, что я слышала на Начале.

Тогунде начал ходить из угла в угол, мельтеша передо мной, что волей-неволей я кинула взгляд в зал и сразу же увидела бледного сосредоточенного Рэя, который в задумчивости очерчивал контур нижней губы своим изящным пальцем. Видеть его реальным, живым, а не по воспоминаниям воспроизводить образ, больно: ощущение, что дали под дых с размаху, поэтому сразу же отвела взгляд на присяжных — двенадцать человек из Сената.

— Вас обучали, как Инквизитора или Химеру? Вы же теперь можете дать сравнительный анализ.

Могу. Но не буду.

— Обучали, как на Начале. Латынь, травничество, мифология.

— Вас обучали приемам борьбы против Инициированных?

Не за дуру держите!

— Нет.

Мои ответы, кажется, совпали с показаниями Саббатовцев, потому что Тогунде задумался, выискивая новый вопрос, остановившись передо мной и разглядывая свои зеркально начищенные ботинки. Я ждала, разглядывая Архивариуса. Например, я заметила у его воротника маленькую синенькую ниточку, инородно прилепившуюся к его идеальному черному костюму.

— Сколько вы жили в Саббате?

— Лето. Почти три месяца.

— Они упоминали некую Анжелину Хилл в разговорах с вами?

Я состроила задумчивое лицо, закатив глаза к потолку, где по барельефу выведен девиз США «E Pluribus Unum» — «Из многих единое».

— Ммм… Кажется, да. Что-то было.

— Расскажите нам, что вы помните с того вечера, как вы потеряли память.

Да пожалуйста. Сейчас буду врать, ибо мертвые не могут рассказать, как было дело.

— Немногое. Но помню, что Лукреция с Мадлен позвали меня на стройку потренироваться в магии. Лукреция была в тот вечер странная, нервная какая-то. К чему бы не приступали, всё ей не нравилось, злилась. А потом появились Инквизиторы. Лукреция начала драться, меня прибило силком к стене и я ничем не могла помочь сестрам. Вместо того, чтобы сдаться, Лукреция убила Мадлен… А потом самовзорвалась.

— Можете конкретней? Что говорила Лукреция Инквизиторам?

— Я не помню…

— Может она называла причину, почему убила Мадлен?

— Я не помню…

— Называла имена?

— Я не помню. — Я практически зарычала на дознавателя, после чего на повышенных тонах продолжила, отметив, что давно не проявляла Химерских качеств. — Откуда я знаю, что творилось в голове у этой сумасшедшей? Помню, что она взорвалась, решив убить всех, кто находился на стройке.

Мой отпор убавил пыл у Тогунде.

— Кого из Инквизиторов помните в тот вечер?

— Стефан Клаусснер, Рэйнольд Оденкирк и Ахмед. Фамилии не знаю.

Имя Рэя прозвучало у меня безлико, обыденно, но внутри все сжалось от боли.

— Как себя вели Клаусснер и Оденкирк по отношению к вам?

Этот вопрос меня озадачил. Сразу вспомнились поцелуи Рэя, его объятия, шепот, что я невольно покрылась мурашками, а во рту пересохло.

— Что вы имеете в виду «как»? — наверное, меня сейчас с головой выдает румянец.

— Ну, как они относились? Бесстрастно? Проявляли агрессию? Или чересчур заинтересовано?

А, он об этом.

— Нормально относились. По-дружески.

Не буду говорить о пощечине, тайной ненависти и попытке Клаусснера сжечь меня в соли.

— Хорошо, Анна. Вы ведь сейчас Анна?

— Да, — мой голос заблеял овцой. Черт! Я не знаю, кто я! Я уже не Анна и уже не Мелани. Но хотелось бы оставаться второй. Гриффит лучше Шуваловой, намного чище.

— Итак, Анна, — Тогунде продолжил допрос, сделав вид, что не заметил моей неуверенности. — Расскажите, пожалуйста, про ваши отношения с Рэйнольдом Оденкирком?

Я смотрела на Архивариуса в ужасе. Убейте меня сразу. Это же подобно самоистязанию! Как можно говорить о своей любви и его предательстве? Можно я просто вырву сердце, как сделала Лукреция с Мадлен, и отдам вам на изучение? Делайте с ним, что хотите.

— Анна? — пауза затянулась, потому что я онемела подобно Хью.

— Что вы хотите услышать? — мой голос шелестит, как скомканная бумага.

— Вы были представлены его Светочу, как его пара?

— Да. — А сама вспомнила тот ужин после дня «постельного режима», где Рэй насмешливо, изогнув бровь, произнес «Дамы и господа! Представляю вам мою девушку Мелани». Тогда это позабавило, сейчас вспомнила, что это часть мира Инициированных: представление смертного возлюбленного или возлюбленной своему Главному, тем самым заявляя миру, что отныне этот человек под защитой Immunitatem.

— Как долго длились ваши отношения?

У меня на глаза наворачиваются слезы: "длились" — прошедшее время.

— Около недели в статусе пары…, - Господи! Как мало! И как много. И как давно. Целую вечную неделю назад.

Я умираю, слушая дыхание людей в зале. Где-то среди них и дыхание Рэя: горячее, глубокое, любимое.

— Во Франции на вас напали Химеры? Расскажите.

— Да… Напали. Рэя схватили в силок и одна избивала меня у него на глазах, чтобы тот рассказал, куда дел их Сестру — Химеру. — Боже, какой страшный абсурд был! Француженки искали меня и пытали тоже меня. А Оденкирк все знал. Ведь он же почти им признался! Но говорить об этом нельзя на Суде. Я выдам Оденкирка с головой. — Одна из француженок решила убить, когда я пыталась отбиться. Ее сожгло защитное заклинание, которое поставил Рэй на кольцо. — Рассматриваю свои руки, которыми убила одну из француженок. На них теперь числится две жизни, точно, если отмести кольцо. — Вторую я убила ножом… Я не хотела… Случайно вышло! Она напоролась на нож. Я не хотела…

Слезы не слушаются меня и льются по щекам. Ужасно. Это было страшно. Поднимаю взгляд и ищу Рэя: он сидит рядом с Артуром, бледный, красивый, но собранный, прямой, готовый вскочить со скамьи в любую секунду. Видно, что мой допрос ему так же дается тяжело, как и мне. Брови сведены и видна складка между ними, цвета грозы нет, там тьма и сожаление.

Я прошу попить воды, чтобы успокоиться. Мне Тогунде тут же наливает в стакан со своего стола и протягивает. В голове звенит, думается тяжело. Прохлада заполняет голодный желудок — я и забыла, что в последний раз ела два дня назад.

— До потери памяти вы были невестой Виктору Савову? Кн иг о ед . нет

Я смотрю впервые за весь суд на сторону Химер. Савов сидит в светло-голубом костюме, скрестив руки на груди, мрачный, грустный, взгляд исподлобья. Совесть напоминает мне о нем, что этот человек действительно любит меня, в отличие от игры Оденкирка, а о нем вспомнила, лишь когда спросили.

— Да, была.

— Как долго вы находитесь в статусе его пары?

Ой! А вот еще одна тайна, которую знать Сенат не должен. Теперь пора спасать Виктора. И я отвечаю заученной легендой:

— Год.

Как я и ожидала, некоторых привело в изумление мой ответ, в частности сектор Инквизиторов. Реджина недобро косится на Савова: уж кто-кто, а она единственная, кто из всех присутствующих, знает всю правду, как чтец мысли. Наверное, весь суд, слушала, как одна ложь крыла другую. Вот и сейчас. Воспользуется возможностью ударить меня и Виктора или нет?