Страница 3 из 15
– Может, занят? У них ведь сейчас экзамены, ОГЭ, – неопределенно пожала плечами Алина.
– Ну написать-то хоть одно сообщение можно. Для этого одной минуты достаточно, – сказала Надя с досадой в голосе.
– Не знаю, Надь, я вообще ничего в парнях не понимаю. Говорят одно – делают другое, а думают, наверно, что-нибудь третье.
Надя промолчала, и Алина сменила тему:
– А папа твой не может здесь новую работу найти?
– Да с ним вообще невозможно разговаривать. Не знаю, как мама его терпит. Я бы на ее месте давно ушла от этого придурка. Молодец твоя мама, что развелась, – Надя подышала на стекло и нарисовала пальцем сердечко.
В глазах Алины отразилась боль.
– Не говори так, Надька. Ты не знаешь, как это – жить без отца.
– Это ты не знаешь, как жить с тираном! – Надя резко обернулась к Алине и со злостью посмотрела ей в глаза, но вид подруги смутил ее. – Алин, ты чего?
Алина выдавила улыбку.
– Ничего, все нормально. И вообще, я обещала маме быть позитивней. Ей и так нелегко. Если еще и я буду добавлять… – она не договорила, а только грустно вздохнула. Но тут же скривилась и схватилась рукой за нос.
– Фу-у-у! – вырвалось у нее, и обе подруги, поддавшись быстрой изменчивости настроения, свойственной молодым особам, расхохотались на весь автобус.
Глава 3. Первое свидание
Поезд Казань – Самара медленно продвигался вперед. Четырнадцать часов пути, затем пересадка в Самаре и еще три часа до города Абдулино Оренбургской области. Ну а потом как повезет: такси или попутка до пункта назначения – деревни Абдулково. На машине такой путь можно было бы проделать за каких-нибудь шесть часов, но у Перовых ее не было.
Скрепя сердце Иван Анатольевич заплатил двенадцать тысяч рублей за четыре билета в один конец. После увольнения он стал еще более прижимист, чем прежде – и вот уже третий день только и говорил о ценах за проезд. Он вскипал, неожиданно вспомнив о потраченной сумме, но потом сам себя успокаивал тем, что по крайней мере на жилье они сэкономили. Стоит ли добавлять, что подобные поездки случались крайне редко, и в прошлый раз в родной деревне Иван Анатольевич был аж три года назад.
С Казанского вокзала поезд отошел в десять часов вечера. Нагруженные чемоданами, рюкзаками и парой икеевских сумок, Перовы заняли свое купе и приготовились к долгому и утомительному путешествию.
Если для Паши время в пути представлялось счастливой уважительной причиной, чтобы проваляться несколько часов ничего не делая без каких-либо назиданий со стороны отца, то для Нади эти часы виделись вынужденным заточением в непосредственной близости с тираном, один лишь голос которого выводил ее из душевного равновесия. Она взобралась на верхнюю полку, отвернулась к стене и уткнулась носом в рукав своей олимпийки, чтобы приглушить запахи супов быстрого приготовления и отсыревшего постельного белья, заполнившие собой все тесное пространство вагона. Мерное покачивание и вгоняющее в транс постукивание колес по рельсам возымели свое действие, и постепенно Надя забылась тревожным сном.
Рано утром ее разбудил звук захлопнувшейся двери. Надя открыла слипшиеся глаза и перевернулась на спину. Несмотря на ранний час, она все же выспалась. Все еще спали, и только койка отца была пуста – наверняка пошел занимать очередь в туалет. Будь его воля, он бы и там поставил аппарат, выдающий номерки, чтобы ни один наглец не вздумал пролезть вперед него без очереди.
Надя достала из кармана телефон и взглянула на экран – семь часов. Неожиданно рельсы загрохотали – поезд въехал на железнодорожный мост. Девушка перевернулась на живот и выглянула в окно. Перед ее глазами раскинулась панорама непередаваемой красоты: в лучах утреннего солнца далеко внизу на многие километры растянулась широкая и гладкая река. Конец ее убегал за горизонт и прятался в голубой дымке, а берега, один крутой, другой пологий, были покрыты буйной молодой зеленью. По реке медленно плыла огромная баржа, груженная песком, а из прибрежных камышей длинными изогнутыми антеннами торчали удочки. Глаз художника непременно возликовал бы от царственного вида великой Волги, однако Надя лишь равнодушно перевела взгляд на соседнюю койку, где, уткнувшись стопами в дверь, растянулся Паша.
Полчаса спустя поезд оживился: туда-сюда сновали пассажиры, продавцы газет и всякой всячины; проводница разносила заказанный чай; беспрестанно хлопала дверь тамбура. Из соседнего купе то и дело доносились обрывки громких фраз и дружный смех – компания явно не скучала. Перовы готовились завтракать.
Лариса Андреевна и Иван Анатольевич сидели каждый на своей нижней полке. Мать нарезала огурец и аккуратно складывала кружочек к кружочку на блюдце.
– Лара, ну сколько можно тебя поправлять, – назидательно сказал Иван Анатольевич. Он нагнулся к столику и ткнул длинным пальцем в тарелку. – Вот этот кружок должен идти вот за тем. Неужели ты не видишь, что он не смотрится между этими двумя?
Лариса Андреевна вскинула на мужа удивленные глаза, но тут же опустила их, будто опомнившись.
– Да, конечно, ты прав, – женщина встала и аккуратно переложила кружочки огурца. – Этого достаточно или еще один нарезать?
– Достаточно, и стол протри, – Перов потянулся к перекладине на стене, снял аккуратно повешенное полотенце, медленно встал и вышел из купе.
Лариса Андреевна облегченно выдохнула и без сил опустилась на сиденье. Она устало посмотрела в окно на проплывающие мимо деревья, покрытые молодой зеленью. Солнце поднималось все выше, освещая бескрайние поля, сменяющиеся густыми лесами. Мелкие речушки убегали вдаль, кокетливо извиваясь. Природа дышала свежестью и манила дерзкой свободой.
Надя бросила взгляд на мать и тут же отвернулась, вспомнив, что обижена на родителей. Потом снова обернулась, но на этот раз глаза ее выражали, скорее, жалость, нежели обиду.
– Мам, как ты это терпишь? – в голосе девушки прозвучал упрек.
Лариса Андреевна вздрогнула, будто очнувшись ото сна, и посмотрела на дочь пустым взглядом. В этот момент открылась дверь, и в купе вошел Иван Анатольевич. Он вытирал руки о полотенце, тщательно проводя им между пальцами. Затем сложил его, подровнял края и повесил на перекладину так, чтобы нижний край был параллелен верхнему.
– Лара, ты не вытерла стол, – не глядя на жену, сказал он, затем, протиснув свое худое тело между столиком и краем лежанки, наконец примостился у края стола.
– Пап, оставь ее в покое! Ты достал уже своим занудством! – Надя свесила голову со своей полки и злобно посмотрела на отца.
– Надюша, не говори так с отцом, – мягко остановила ее мать.
Надя молча и с отвращением посмотрела на нее и отвернулась.
– Ну и терпи себе дальше, терпила, – пробубнила она, надевая наушники.
– Надя, Паша, спускайтесь есть, – сказал Иван Анатольевич командным голосом, оставив выпад дочери в свой адрес без внимания.
– Ну, наконец-то! – радостно отозвался Паша. Он легко спрыгнул вниз и, потирая руки, непринужденно сел рядом с матерью, будто и не слышал предыдущего разговора.
Послышался шелест разворачиваемых пакетов и фольги, и в ту же секунду запахло жареной курицей и печеной картошкой.
– Нет, вы только послушайте! – со злобной иронией произнес Иван Анатольевич, пробегая глазами по статье в газете, которую он собирался свернуть. – Тут говорится, что за последний месяц цены на железнодорожные билеты заметно снижены! – он хмыкнул. – Ну, видимо, поэтому нам не продали билеты в плацкартный вагон. Наверно, только на них и снизили цены, потому что купе обошлось мне совсем не дешево! Если бы не конец месяца и мы могли бы остаться в квартире еще хотя бы неделю, я бы ни за что не купил в спешке такие дорогие билеты!
Надя закатила глаза: отец неисправим. Она включила звук плеера погромче и осталась лежать на месте. Поезд проезжал мимо небольшой деревни, выглядевшей уж больно убогой и унылой на фоне ярко-зеленого леса. Серые от старости заборы покосились, крыши некоторых домов так прохудились, что, казалось, были готовы рухнуть при первом порыве ветра. Тут и там на огородах копошились люди.