Кто ищет…

На следующий день Аня начала жалеть, что поступила, как ребенок — убежала, когда надо было и впрямь посмотреть те документы. Мало ли что наговорит человек в приступе гнева? Вот только зная маму не один год, можно с уверенностью сказать — все сказанное процентов на девяносто — правда. Просто маме никогда не пришло бы в голову придумать такое, и тут ревность или что-то еще не при чем. Видимо, она отчего-то решила, что Аня знает про удочерение и за что-то мстит — вот и выпалила, совершенно уверенная, что ни для кого это больше не секрет.

Время шло дальше, не соизволяя замедлить ход жизни. Виктор с расспросами и советами не приставал, из дома не гнал. Правда, рано уходил и возвращался ближе в семи. Ане даже стало казаться, что он делал это нарочно, чтобы не сталкиваться с ней в мизерной квартирке. Было обидно, но в то же время такое поведение вселяло: наверняка любимый решил таким образом бороться со своими чувствами. Это он зря. Если сначала Аня влюбилась в Виктора на зрительном и эмоциональном уровнях, то теперь прикипела к нему по-настоящему, душой. Возникло желание помогать по хозяйству: готовить, стирать, убирать; ждать его с работы, заботиться, выслушивать о случившемся за день и сопереживать, просто быть рядом, зная, что ему от этого хорошо. В этом Аня была уверена.

Видела, как светятся Витины глаза, когда по возвращении домой она целует его в щеку и утаскивает тяжелый портфель на кухню, где любимого ждет неумело состряпанный ужин. С этим вообще были сплошные проблемы — то подгорит, то пересолит, то не доварит…

Зато за чередой бытовой суеты Аня перестала мучить себя вечными русскими вопросами: «кто виноват» и «что делать». Может, стоило воспользоваться дневным одиночеством и пораскинуть мозгами, взвесив все как следует и решив, как дальше быть в отношениях с мамой. Но Аня замкнулась на раздутой обиде и четырехстенном мирке Витиной квартиры, боясь высунуться дальше лестничной клетки.

С каждым днем, прожитым рядом с любимым, ее все чаще посещали мысли, что ссора с мамой не что иное, как происки судьбы — одновременно отрывавшей ее от старой жизни и накрепко привязывавшей к любимому человеку. Аня пыталась намекнуть об этом Виктору, пробовала целовать его не в щеку, а в губы — но он всякий раз деликатно отстранялся. Сделать решительный шаг и поговорить напрямую она не могла — не хватало смелости. Для этого надо было посмотреть Вите в глаза, а под его взглядом Аня превращалась в аморфное создание. Обо всем забывала, греясь им, как солнечными лучами. К тому же, словно чувствуя, что вертится у нее на языке, Витя становился донельзя грустный и отрешенный. Аня догадывалась — почему. Наверняка, вспоминает жену. Это бесило, принуждало ревновать, но и придавало сил для скоропалительных действий.

На седьмое утро совместного проживания, Аня задумала Виктора соблазнить. Правда, она до конца не понимала, что это значит. В мыслях все представлялось красиво и романтично и никак не вязалось с понятием секса. Вот только жизнь уже не раз доказывала, что не идет на поводу у мечтаний.

Но приняв решение однажды, Аня не стала откладывать все на удобный случай. Проснувшись рано, она прошла на кухню, где на раскладушке спал любимый. В неудобной позе с закинутой за спину рукой, прикрытый до пупка одеялом. Аня улыбнулась, наблюдая, как дергаются его брови и губы, видимо, Виктор был из тех, кто любит поболтать во сне.

Потоптавшись немного в дверном проеме, прошла внутрь, замешкалась, собираясь с духом. Скинула футболку, стянула джинсы, застыла, всматриваясь, как мерно вздымается его грудь. Сердце замирало с каждым его вздохом. Было стыдно и неловко, но вместе с тем — щемящее радостно. Ощущение такое, словно она — ветхозаветная Ева, которая вдыхает аромат запретного яблока… Аня скинула лифчик, подошла вплотную к раскладушке, всмотрелась в лицо любимого мужчины. Бедняжка! Сколько он натерпелся, но ничего, теперь она сделает все, чтобы высушить чашу отведенных ему страданий. Наклонилась, провела ладонью по Витиной щеке, груди… Он заворочался, повернулся на бок. Аня застыла. Одно дело, когда представляешь, как заберешься нагишом под одеяло к любимому человеку, другое — в реальности неловко топтаться, не решаясь преодолеть последнюю преграду.

Ощутила, как запылали щеки при мысли, что Витя сейчас откроет глаза и увидит ее над собой в одних трусах. Да и самой стало неуютно, все-таки ни один мужчина еще не видел ее голышом. Не отдавая себе отчета, Аня поддела со стула Витину рубашку, прикрылась ею, словно еще боролась со стыдом. Вдруг захотелось, как в мыльных сериалах, понюхать ее. Прижалась носом, но ничего не учуяла. Даже стало немножко обидно — в кино девицы так блаженно закатывали глаза, а она не уловила ни единой нотки парфюма или пота. Только едва заметный запах, который и описать-то слов не нашлось. Лишь пробуждающееся от него чувство чего-то родного, словно давно знакомого, но забытого…

Звонок в дверь вырвал Аню из блаженного нюханья Витиной рубашки. Забыв, что не у себя дома, она отправилась открывать, оставив любимого досматривать сны.

Уже в прихожей опомнилась, что в гостях. Неуверенно подошла к двери — не может же она впустить в чужую квартиру кого бы то ни было. Но любопытство брало свое — развернуться, так и не узнав, что за посетители приходят к Вите рано утром, было выше ее сил. Аня отодвинула медный кругляш, прикрывающий стеклянный глазок, наклонилась ближе, всматриваясь в суженную картинку лестничного пролета. Сердце ухнуло, мешая страх с радостью и обидой. Мама.

Хотя нет, мамой она была неделю назад, а сегодня уже — Марина Вячеславовна. Что она делает здесь? Зачем пришла теперь, когда сама оторвала Аню от себя, растоптала связующую ниточку? Отшатнулась, прислушиваясь к внутреннему голосу. Открыть? Хотелось. Но Аня боялась этого желания. Боялась, что не сможет сдержаться, разревется и все простит. Вот только нужно ли маме ее прощение?

О том, как она ее нашла, Аня не подумала. Так и стояла в коридоре, разрываясь между желанием открыть и выпрыгнуть в окно, лишь бы не проявить слабость перед тем, кому больше не верила. А что скажет Виктор и что мама наговорит ему? Лучше разобраться со всем самой. Решительно двинулась в двери и уже обмякающими пальцами открыла замок.

Глава 31

Пять дней Марина прожила, как механический робот — ела, спала, бродила по улицам, но ничего не чувствовала. Движения и жесты стали ломанными, слова — картонными и пустыми. Окружающий мир потерял краски и запахи, словно его облили кислотой. Марина упорно отказывалась признаваться, что все из-за того, что теперь у нее нет дочери. Старалась забыть об Ане, искренне считая ее дрянью и предательницей, а сердце настырно отказывалось верить в доводы разума. Марина скучала и чахла без дочки, но изо всех сил пыталась вычеркнуть из жизни даже воспоминания о ней. Она нарочно не заходила в Анину комнату, но все время ловила себя на том, что непрестанно смотрит на ее дверь.

Теперь у Марины появилось единственное утешение, способное ненадолго отвлечь от бессмысленной борьбы с самой собой — бары. Ночные заведения Москвы неизменно встречали ее оглушающей музыкой, толпами молодежи и горячительным. Но находясь в эпицентре тусовок, она умудрялась оставаться в одиночестве. Тут время для Марины останавливалось, измеряясь только пустевшими бокалами вина.

Бизнес она совершенно запустила, наблюдая со стороны, как он рассыпается в труху. Если раньше он казался оправданной обузой, то теперь стал бессмысленной тратой сил и денег. За пять дней без Анюты Марина ни разу не посетила ни одного своего магазина. Поставщики и сотрудники штурмовали ее мобильный — она с завидной настойчивостью нажимала кнопку «отбой». А на шестой день, слоняясь по обезлюдевшей квартире, решила продать все на хрен. Вот только заниматься сделкой самой: искать покупателя и оформлять документы, не хотелось. Она устала суетиться, оббивая коридоры власти и будуары местных воротил. Но точно знала, кто может помочь сделать все без шума и пыли — Виолетта.