Кто ищет…

Позвонить ей? Объяснить, почему отмалчивался все это время? Попытаться убедить и Аню, и себя, что притяжение между ними не любовь, а какой-то болезненный магнетизм… Ведь это чувство так непохоже на то, что он испытывал к Галюне…

Теплый весенний дождик поливает пыльные Тверские улицы. Стайки студентов спешат укрыться в резных деревянных беседках, прикрывая головы чем попало: плащами, рукавами, портфелями, тетрадями… Виктор увлеченно спорил с другом по только что услышанной лекции. Но вскоре дискуссия зашла в тупик, поскольку ни у одного из оппонентов не хватало доводов и терпения. Досадливо махнув на товарища рукой, он отвернулся, разглядывая здание института — серый монолит, словно скала возвышавшийся над домиками и парковыми деревьями.

Виктору не хотелось уходить домой, вернее — в выделенную ему комнатку общежития. Хотелось поскорее уехать к родителям, пожать крепкую отцовскую руку, вдыхать травяной аромат чая, который мама неизменно собирала и заваривала сама. Она всегда садилась напротив, пододвигая к нему варенье и духмяные лепешки… После размеренной и спокойной жизни в деревне, где все друг друга знают и всегда готовы помочь, жизнь в областном городе казалась ненастоящей. Конечно, и тут тебе приветливо улыбались в толпе, но для Виктора город насквозь пропитался суетой и одиночеством.

Дождь почти кончился, сбрасывая редкие капли с крыш и деревьев. Виктор высунулся из укрытия, сделал несколько шагов, но тут же вернулся — словно играя в кошки-мышки, дождь с новой силой застучал по асфальту, забрасывая теплые капли за шиворот застанному врасплох человечку. И тут, будто призрачное видение, на парковые дорожки выпорхнула девушка. Невысокая, худенькая, с копной светлых волос, примятых дождем. Она ничем не закрывалась от небесной влаги, и Виктору даже на миг показалось, что незнакомка не касается ногами земли. И в этот момент он был готов поклясться, что гром и молнии пронеслись над головой, оставляя в сердце колючие озорные иголки. Волнение и ощущение полета наполнили душу, которая молила об одном: пусть девушка окажется рядом. Неважно — как и почему. Просто хотелось смотреть в ее глаза, ощущать присутствие, знать, что она есть и будет всегда…

Незнакомка взбежала по ступенькам, устроилась в стороне, глядя себе под ноги, слегка отряхнула юбку-колокольчик. Кто-то из присутствующих поздоровался с ней, но она лишь робко кивнула в ответ. Похоже, окружающие стесняли ее. Виктору казалось, что он чувствует, как ей неуютно стоять в ватаге переговаривающейся, смеющейся и спорящей молодежи. Захотелось подойти, обнять за плечи, шепнуть на ушко, что он всегда будет рядом, значит, ей нечего бояться. Вот только язык предательски прилип к небу, коленки окаменели, давая понять, что не способны сделать и шага. Он так и мялся в сторонке, бросая умоляющие взгляды в сторону незнакомки. Тогда Виктор не знал, что ее зовут Галя, она на два года младше его и совершенно растеряна, потому что еще совсем недавно детдомовские стены ограждали ее от всех невзгод и общения с посторонними людьми.

Все это он узнал гораздо позже, а пока просто стоял истуканом, впитывая в себя каждую мелочь ее эфирного образа…

Воспоминания всколыхнули совесть, разворошили старую рану, которую он тешил все эти годы, а забыл в тот самый день, когда Аня пылко выпалила «люблю». Виктор стукнул кулаком в стену, сотрясая книжные полки. Боль впилась в сознание, на костяшках пальцев выступила кровь, но наваждение осталось, пульсируя в груди греховным огоньком. Он не может заставить себя не любить, но попробует оставить Анюту в покое. Не искать встреч, отмалчиваться на звонки, которые, наверняка, будут — подобная пожару Анина натура не позволит отступить без боя. И в этом она тоже так похожа на Галечку… Как же тяжело видеть ее образ перед собой и бежать прочь сломя голову!

Скрипнув зубами, Виктор резко развернулся, схватил бутылку со стола, наспех скручивая крышку. Глоток, всего один глоток и знакомое тепло унесет проблемы, развяжет язык и выплеснет наружу скупые мужские слезы… Нет! Отдернул руку, опрокидывая водку на пол. Жалобный звон стекла, расползающаяся на полу лужа… Виктор наблюдал, как струйки горячительного заползали под ботинки, будто сорокоградусная ластится к порабощенному хозяину. Отступил, хмуря брови. Хватит. Один раз запой уже стоил ему ребенка, неужели он и впрямь верит, что все само собой разрешиться? Нет. Надо действовать, причем, именно сейчас, пока слухи об их романе не разлетелись дальше деканата.

Виктор прошел на кухню, взял со стола мобильный и набрал Анин номер. Гудки… Опять гудки… Оставьте сообщение… Он присел на табурет, продолжая «бомбить» Анюту звонками. В голову полезли гадкие мысли: вдруг она настолько расстроилась от разговора с Борисом Венедиктовичем, что натворила глупостей? Вдруг ее мать тоже знает про их чувства? Может, Аня разругалась с мамой и сбежала из дома? А если к тому самому жлобу, что водил ее в парк Горького? Виктор почувствовал, как заныли десны — слишком сильно сжал зубы, представляя, что может случиться.

— Возьми же трубку, Анютка!

Теперь Виктор жалел, что не бросился ей вслед. Пусть и не сразу — их разговор с деканом продлился добрых полчаса, но хотя бы потом. Позвонил бы, утешил, разузнал, что бестактный Борис Венедиктович наговорил ей наедине. Нет, предпочел запереться в стенах университета, ковыряясь в прошлогодних контрольных.

— Да, — раздалось на том конце провода, когда Виктор уже перестал надеяться.

— Анюта! Как я рад, что ты ответила! Что случилось? Ты где? Я хочу поговорить…

В трубке — тишина.

— Анюта, только не молчи, прошу! Ты у него?

— Что? — словно очнувшись, откликнулась она. — Витя… Я в парке…

Голос глухой, потерянный, бесцветный. Виктор внутренне содрогнулся. Бежать! Бежать к ней, обнять, согреть у груди, утешая и возвращая искорки в теплые серые глаза.

— Я приеду, какой парк?

Также же бесчувственно, Аня назвала адрес, а потом оставила Виктора наедине с гудками. Не думая ни секунды, он выскочил из дома, по пути вызвав такси, и помчался к ней.

Виктор еле дождался, когда водитель такси пристроит, наконец, свой автомобиль около автобусной остановки. Походя бросив деньги на сиденье, выскочил на улицу, помчался к череде приземистых кленов. Свернул на утоптанные дорожки, не доходя до выложенного плиткой и обрамленного кованым железом входа. Виктор всматривался в каждого встречного, пытался ухватить всех, кто в этот вечер вышел прогуляться под кровом деревьев.

Аня сидела на скамейке в парке и крошила батон себе под ноги. Взлохмаченные воробьи крутились вокруг, выхватывая друг у друга кусочки хлеба. Виктор подошел, сел рядом, боясь заглянуть в опущенные глаза. Он виноват, что выгадывая себе облегчения, не смог оградить ее от сплетен и разбирательств. Виноват, потому что старше и опытнее, а, значит, сильнее.

— Как ты? — неловко взяв ее руку в свои, произнес Виктор. Поразился, какие холодные у нее ладони. А чего удивляться? — одернул сам себя. Вечер наполнил улицы зябью, а на Анюте — только тоненькая футболка и джинсы. Еще неизвестно, сколько она тут сидит.

— Я ей чужая… — не поднимая глаз, ответила Аня все таким же безжизненным голосом, что и по телефону.

— Кому? Что случилось? Это из-за меня?

Не дождавшись ответа, Виктор схватил Аню за плечи, развернул к себе. В глазах — обреченная пустота, будто и не живой человек перед ним, а восковая кукла. Все внутри сжалось в комок, а потом рухнуло вниз.

— Анютка! Не молчи, слышишь?! Только не молчи!

Кажется, он даже целовал ее соленые мокрые щеки, прижимал к себе, шептал что-то на ухо. Все это Виктор делал неосознанно, будто заразившись от Анюты беспамятством.

— Она мне не мать! — очнувшись, затараторила она, бегая взглядом по его лицу. — Витя! Она мне никто!.. И никогда не любила…

Бессвязные фразы вылетали из ее рта, еще больше запутывая Виктора. Он только и понял, что ее мама сказала или сделала что-то такое, из-за чего Аня больше не хочет считать ее таковой. Но переубеждать или пытаться дальше вызнавать правду из содрогающейся рыданиями и плачем Анюты не стал. Всему свое время. Сейчас ему надо успокоить ее, отвести туда, где тепло и можно поесть.