Отражение

Картинка перед глазами снова сменилась. Богато убранная комната: картины с морскими пейзажами на стенах, бархатистые золоченые шторы с кисточками, расписные ковры на полу, зеркальный потолок и огромная кровать, застеленная черным шелковым бельем. На ней копошились две обнаженные худенькие фигурки. Присмотрелась и чуть не ахнула: одна из них — я! Грациозная, раскованная, изгибающаяся в судороге наслаждения. А вторая — мужчина. Широкоплечий, мускулистый, поджарый, с отпечатком интеллигентности на лице. Он властно и вместе с тем бережно скользил руками по моему телу, прижимал к себе, целовал в самые укромные места.

Я никогда не видела его, когда существовала в Материи, но всё равно знала, кто он. Это Андрейка. Именно таким я придумала его для мамы, да что уж греха таить — и для себя тоже. Грезила о нем перед сном, вплоть до подобных постельных сцен. Вроде и сама обстановка была взята из них. В горле застрял ком, слезы так и просились наружу. Безумно тяжело оказалось признаваться самой себе в том, что мечты бессмысленны, если они никогда не станут реальностью.

«Нет, — подумала я, — даже если ты станешь таким, ты всё равно останешься чудовищем. Лживым демоном. Это твоя сущность и ни одна маска, ни один морок ее не скроют».

На душе стало невыносимо паршиво. Я питалась пустыми иллюзиями о принце, а настоящего сокровища не ценила. Он был рядом, любил, дорожил, переживал, а я его стыдилась. Сейчас бы так и врезала себе в глаз и заорала благим матом: «Дура! Чего ты выпендриваешься? Ты же и ногтя его не стоишь, а туда же!». Вот только сейчас эти рвущие сердце признания и откровения стали не нужны. Даже если я окажусь в Материи, Кеша никогда ко мне не вернется. И некого винить, кроме себя. Теперь снова захотелось забиться куда-нибудь в темный угол, закрыть голову руками и забыть всё.

— Ты всегда можешь вернуться в мои просторы, — каждое слово было наполнено ледяным крошевом. — Я помогу тебе разорвать связь с телом, и ты сможешь остаться в моих владениях навсегда. Я подарю тебе вечную безмятежность и забытье…

И правда, кому я нужна в Материи? Слова Ангро-Майнью показались настолько логичными, что чуть не всплеснула руками — как сама не додумалась до этого? А пустыня… Там не так уж и плохо. По крайней мере, если не будет памяти, то не станет и угрызений совести. Только бесконечное прозябание в просторах преисподней. Такое же бессмысленное, как и вся предыдущая жизнь.

«Мама, — пытаясь в последний раз зацепиться за ускользающую реальность, вяло подумала я. — Там у меня осталась мама, как она без меня?»

Наплывавшая на глаза темнота треснула, разлетаясь осколками во все стороны. Перед взором предстала больничная палата, тетя Дуся с авоськой фруктов и мамино осунувшееся лицо. Немощная бледность, впалые щеки, черные круги под глазами. Невыносимая картина, испепеляющая жалостью. Мама переживала за меня. Я слышала, как тетя Дуся пыталась развеселить ее, рассказывая комичные истории то ли из жизни, то ли нарочно выдуманные для сестры. Но всё зря. Мамины глаза смотрели куда-то вдаль — пустые, выжженные слезами, подточенные страданиями. Нанэ ни разу не позвонила и не приехала к ней. Я это знала. Да и не сможет она заменить меня в материнском сердце. И даже не потому, что бывшая наложница Дария забыла само понятие родства. Просто мама никогда не спутает дитё — рожденное, вскормленное, выращенное и выстраданное — с самозванкой. Будь та хоть трижды похожа на оригинал, как сестра-близнец.

Картинка дрогнула. Стандартная палата районной больницы с обшарпанными стенами, множеством коек, кроватями на пружинах и шатающимися тумбочками превратилась в одноместную ВИП-палату частной клиники. Обои с витиеватым рисунком, голубые шторы и кристальной белизны тюль, комнатные растения в горшках на подоконнике, паркетный пол, гардероб, широкая кровать со свежим постельным бельем, тумба и стулья для посетителей. Запах чистоты, кофе и цветов.

Мама сидела на краю кровати спиной ко мне. Такая родная, и в то же время что-то в ней настораживало. Я еще не успела сообразить — что, как в дверь постучали. Не дожидаясь ответа, в палату вошел статный мужчина лет пятидесяти с букетом белых роз. Высокий, поджарый, в черном деловом костюме. Проплешины на голове компенсировали пышные усы и кустистые брови. Лицо мужчины выражало искреннее восхищение увиденным.

— Анечка! — воскликнул он с порога. — С такой дамой и в Париж не стыдно!

Мама кокетливо поправила волосы, чего раньше я никогда за ней не наблюдала, и отправилась встречать гостя. Тут я чуть не выпучила глаза от удивления: к двери подходила женщина стройная, в игривом шелковом халате выше колен, с модной стрижкой каре, аккуратным макияжем и накрашенными ногтями. Лицо гладкое и подтянутое, без единой морщинки или складочки, пышная высокая грудь, выпирающая из одежды.

Мама принялась нести какую-то жеманную чепуху, виться перед этим франтом, но я уже не слушала ни ее, ни его. До дрожи в коленях знакомое лицо никак не вязалось с образом ухоженной великовозрастной профурсетки. Я всматривалась в нее и никак не могла понять, могла ли она стать такой без меня? Тем временем мама усадила гостя на стул и, словно в подтверждение моих мыслей, заговорила обо мне.

— Только представь, дорогой, — картинно жестикулируя, вещала она. — Разве могла я позволить себе раньше личную жизнь? Нет! Мне приходилось всё время решать проблемы дочери, суетиться, переживать за нее, втолковывать этой непутевой из чего состоит жизнь. И что взамен? До инфаркта ведь довела!

— Не надо теперь об этом, — развязно ответил кавалер, за руку притягивая маму к себе на колени. — Ты снова красива и молода. Если потребуется, я оплачу все расходы, чтобы сделать тебя совершенной! Ты правильно сделала, что выкинула хамку из жизни. Она того не стоит…

Они продолжали муссировать тему моей никчемности, неблагодарности и бессовестности, но я не обращала больше на них внимания.

«Ты промахнулся, Ангро-Майнью, — мысленно усмехнулась я. — Моя мама никогда не превратится в то, что ты показал. Она скорее позволит отрезать себе руку, чем будет спокойно слушать ругань в мою сторону».

Женщина с маминым лицом и ее ухажер скукожились и растаяли в воздухе, стены и потолок оплыли, словно края свечи. Мебель исчезла.

— Зачем же так пугать моих слуг? — с нотками обиды прошипел демон. — Ты невозможно скучная и занудная игрушка! Жаль, я не имею пока полной власти над тобой… Закопать бы тебя в песок по плечи и отдать кому-нибудь из подчиненных — пускай бы поразвлекся немного…

От подобных рассуждений мне стало нехорошо. Ноги подкачивались, на сердце налипала дрожь, предчувствие надвигающейся катастрофы выхолаживало душу. Что же тебе мешает?

— Помимо моей власти есть еще и Закон. Не я придумал его, но всё равно постыдно обязан подчиняться. Иначе стал бы я сейчас с тобой разговаривать? Ты — прах, назойливая муха! Но пока ты жива, я должен дать тебе хотя бы один шанс на спасение. Иначе твое присутствие разрушит мои владения. А вот если я дам тебе возможность, но ты по скудоумию его прозеваешь…

Оплавленная комната исчезла. Я стояла посреди помещения с пожелтевшими обоями и скудной мебелью. Наваленные на стулья футболки со штанами и носки, пылившиеся под кроватью. Я решила, что только мужчина может обитать здесь, причем в гордом одиночестве. Наличие подруги всегда заставляет сильный пол присматривать за жильем. Вдруг дама сердца решит посетить его берлогу?

Глава 42

Пока я разглядывала обстановку, в комнату неуверенно вошла Нанэ. Она встала прямо напротив меня так, что я в упор смотрела в ее глаза. Только не было в них ни прежней самоуверенности, ни гонора, ни тщеславия. Усталость, пробирающая до костей, тоска и затравленность. Бывшая наложница Дария так сильно хотела попасть обратно в Материю, что совершенно не задумалась над тем, что она, собственно, будет здесь делать. Наверняка это казалось так легко и забавно, вытравливать меня из тела по ту сторону зазеркалья. Вот только реальность — не преисподняя. Здесь всё гораздо хуже. Здесь нельзя зажмуриться или забыться, чтобы избавиться от окружающего мира — только сойти с ума. Но можно ли назвать свободой и счастьем шарканье тапками по коридорам психиатрической лечебницы?