Вознесение

И увидела Билла.

Видение агрессивно вторглось в ее разум, хотя это и не был тот отвратительный беснующийся зверь, которым стал Билл во время их последней встречи. Это был просто Билл, ее каменная горгулья, державшая ее за руку, чтобы спустить с мачты разбившегося корабля, куда она попала, оказавшись на Таити.

Почему это воспоминание настигло ее в объятиях Дэниела, она не знала. Но она все еще могла ощущать его маленькую каменную ладошку в ее руке. Она помнила, как его сила и грация поразили ее. Как с ним чувствовала себя в безопасности.

По ее коже пробежали мурашки, и она поежилась в объятиях Дэниела.

– Что такое?

– Билл. – Слово показалось горьким на вкус.

– Люцифер.

– Я знаю, что он Люцифер. Знаю. Но какое-то время он не был для меня Люцифером. Я почему-то думала о нем как о друге. Мне страшно, что я позволила ему подобраться к себе так близко. Мне стыдно.

– Не нужно. – Дэниел крепче обнял ее. – Есть причина, по которой его звали Утренней Звездой. Люцифер был прекрасен. Некоторые говорят, что он был самым красивым. – Люс заметила намек на ревность в голосе Дэниела. – Он также был и самым любимым, не только Троном, но и другими ангелами. Подумай о том, какую власть он имеет над мертвыми. Эта сила истекает из того же источника, – его голос дрогнул, а потом стал напряженным. – Тебе не нужно стыдиться, что ты доверилась ему, Люс, – Дэниел внезапно замолк, но хотел сказать еще что-то.

– Между нами не все было гладко, – призналась Люс, – но я и представить не могла, что он превратится в такого монстра.

– Нет большей тьмы, чем обратная сторона яркого света. Смотри. – Дэниел поменял угол наклона крыльев, и они сделали большой крюк над возвышающейся тучей. Одна сторона была золотисто-розовая, подсвеченная последними лучами вечернего солнца. Но Люс увидела и другую сторону, и она была темной и тяжелой от дождя. – Яркий свет и тьма соединились, чтобы это облако существовало. Так и в случае Люцифера.

– И Кэма? – спросила Люс, когда Дэниел завершил круг и продолжил полет над океаном.

– Знаю, что ты не доверяешь ему, но напрасно. Тьма Кэма глубока, но это лишь часть его личности.

– Но тогда зачем он становился на сторону Люцифера? Почему другие ангелы так поступили?

– Кэм не становился, – сказал Дэниел. – Не сразу, в любом случае. Это было очень нестабильное время. Новое. Невообразимое.

Во время Падения были ангелы, которые сразу же встали на сторону Люцифера, но были и такие, как Кэм, их изгнал Трон за то, что они не сделали выбор достаточно быстро. Дальше история тянулась, пока ангелы выбирали стороны, возвращаясь на Небеса или присоединяясь к рядам Ада, пока не осталось только несколько падших, так и не сумевших выбрать.

– И вот мы здесь? – спросила Люс, хотя знала, что Дэниел не любил говорить о том, что все еще не выбрал сторону.

– Тебе раньше нравился Кэм, – сказал Дэниел, уходя от темы, – несколько жизней на Земле мы втроем были очень близки. Лишь спустя долгое время, после того как ему разбили сердце, он перешел на сторону Люцифера.

– Что? Кем она была?

– Никто из нас не любит говорить о ней. Не показывай, что знаешь об этом, – сказал Дэниел. – Мне не нравился его выбор, но не могу сказать, что я не понимал его. Если бы я когда-нибудь действительно потерял тебя, я не знаю, что бы я делал. Весь мой мир поблек бы.

– Этого не произойдет, – поспешно сказала Люс.

Она знала, что эта жизнь – ее последний шанс. Если она сейчас умрет, то уже не вернется.

У нее были тысячи вопросов о женщине, которую потерял Кэм, о странной дрожи в голосе Дэниела, когда он говорил об очаровании Люцифера, о том, где была она в его Падении. Ее веки потяжелели, а тело обмякло от усталости.

– Отдыхай, – проворковал ей в ухо Дэниел. – Я разбужу тебя, когда приземлимся в Венеции.

Она словно ждала этого разрешения, чтобы задремать. Люс закрыла глаза, чтобы не видеть сияющих волн, разбивающихся в тысячах футов под ними, и провалилась в мир снов, где девять дней не имели значения, где она могла нырять и взлетать, купаясь в облаках, где могла свободно летать в вечности, которая не кончалась Падением.

Глава 3. Затонувшее святилище

Дэниел, казалось, целых полчаса стучал в потрепанную деревянную дверь посреди ночи. Трехэтажный венецианский особняк принадлежал его коллеге, какому-то профессору. Дэниел был уверен, что этот человек позволит им остановиться у него, потому что они были хорошими друзьями «многие годы назад», что могло охватывать большой промежуток времени, когда речь шла о Дэниеле.

– Он, должно быть, крепко спит. – Люс зевнула, сама почти убаюканная равномерным стуком Дэниела в дверь. Или так, рассеянно подумала она, или профессор сидел в каком-то богемном ночном кафе, попивая вино над книжкой, заполненной непонятными терминами.

Было три часа ночи. Их приземление посреди серебристой сети венецианских каналов произошло под бой башни с часами где-то в темной дали города. Люс с ног валилась от усталости. Она с несчастным видом прислонилась к холодному почтовому ящику, из-за чего он задрожал и слетел с одного гвоздя. Из-за этого ящик накренился, и Люс дернулась назад и чуть не свалилась в мутный черно-зеленый канал, воды которого касались покрытых мхом ступеней, словно черным языком.

Вся внешняя часть дома словно бы разлагалась: от деревянных подоконников слоями отходила синяя краска, красный кирпич был покрыт склизким темно-зеленым мхом, влажный бетон ступеней крошился под их ногами. На мгновение Люс подумала, что ощущает, как город тонет.

– Он должен быть здесь, – пробормотал Дэниел, продолжая стучать.

Когда они приземлились на выступ у канала, к которому обычно подплывают на гондолах, Дэниел пообещал Люс кровать в здании, горячий напиток и отдых от влажного сильного ветра, через который они прорывались долгие часы.

Наконец, дрожащую Люс выдернуло из размышлений медленное шарканье ног вниз по ступеням. Дэниел выдохнул и прикрыл глаза в облегчении, когда медная ручка повернулась. Петли застонали, и дверь распахнулась.

– Кто, черт возьми…

Седые волосы пожилого худощавого итальянца торчали во все стороны. У него были невообразимо густые белые брови и такие же усы, а из V-образного выреза его темно-серого халата торчали густые белые волоски.

Люс видела, как Дэниел моргнул в удивлении, словно сомневался в правильности адреса. Потом светло-карие глаза старичка зажглись. Он кинулся вперед и крепко обнял Дэниела.

– Я начал гадать, навестишь ли ты меня до того, как я, наконец, неизбежно сыграю в ящик, – хрипло прошептал мужчина. Его взгляд переместился на Люс, и он улыбнулся, словно они не разбудили его и он ждал их уже долгие месяцы. – После всех этих лет ты наконец привел Люсинду. Какая радость.

Его звали профессор Мазотта. Они с Дэниелом вместе изучали историю в Университете Болоньи в тридцатых годах. Он не был ошарашен или поражен его молодостью: Мазотта знал, кем был Дэниел.

Казалось, он испытывает лишь радость от воссоединения со старым другом, радость, которая лишь усилилась, когда он познакомился с главной любовью этого друга.

Он отвел их в кабинет, по которому также можно было изучать различные стадии разложения. Его книжные полки прогибались по центру, стол был завален пожелтевшей бумагой, ковер истерся до ниток и был заляпан кофе. Мазотта сразу же бросился готовить им чашку густого горячего шоколада – плохая привычка старика, хрипло сказал он Люс, легонько пихнув ее. Дэниел едва успел сделать глоток, прежде чем отдал свою книгу в руки Мазотта, открыв ее на описании первой реликвии.

Мазотта надел очки с проволочной оправой и сощурился, глядя на страницу, бормоча себе под нос что-то на итальянском. Он встал, подошел к книжной полке, почесал голову, потом снова повернулся к столу. Походил взад и вперед по комнате, отпил шоколад, вернулся к стеллажу и вытащил толстый том в кожаном переплете. Люс подавила зевок. На ее веки словно давил тяжелый груз. Она пыталась не задремать, щипая ладонь, чтобы бороться со сном. Но голоса Дэниела и профессора Мазотта казались далекими облаками тумана, пока они спорили над невозможностью утверждений друг друга.