Иван Дорога

– Не хочу здесь быть. Можешь меня проводить? – явно через силу шепнула Надя и сжала лямку висящей на плече сумочки.

Я часто закивал и поплелся за ней постепенно поравнявшись, когда обернулся на воскликнувшую однократное «Ура» свадебную толпу.

Надя жила на горе в районе «Каркасных домов», возведенных для проживания недавно строивших местный мясокомбинат новозеландцев, в рамках совместного проекта. По окончании строительства новозеландцы уехали, а дома местная администрация распределила почему-то между мед работниками. А те что остались невостребованными распродала приезжим, по тому как местные не верили в новые технологии и считали эти строения холодными для нашей зимы (хотя на практике это и не подтверждалось).

Мы шли медленно, Надя оказалась довольно открытой и болтливой, а я такой олух как всякий романтик влюбился в нее, не удосужившись не только познакомиться, но и узнать, что она из себя представляет в смысле характера. Она говорила о школе, вернее о том, что у нас ей куда проще учиться чем в городе, а я кивая думал, какая сволочь разболтала ей о том, что она мне нравится?

Когда свернули с тротуара на проселочную дорогу, Надя споткнулась и стараясь удержать равновесие взяла меня под руку, и тут я словно лом проглотил. Все же погано быть влюбленным, думал я тогда и выписывал себе воображаемые подзатыльники за свой зажим. Но Наде нужно отдать должное – она держалась спокойно и свободно за нас обоих. Не знаю – наверное понимала, что теперь я как бочка с нитроглицерином и сейчас меня лучше не кантовать во избежание взрыва, с возможным поражающим эффектом в форме допусти глупых и неуместных заявлений достойных уст психически больного.

Уже около дома она рассказывала, что нынешние ее подружки не с того не сего уехали на жигулях с какими-то не известными парнями, звали и ее, но она отказалась, по тому как понимает, что подобные поездки чреваты… Подружек этих, судя по рассказу я знал куда лучше нее самой, вернее их приверженность к распутным развлечениям.

Надо сказать, Надю я слушал на столько внимательно на сколько мне позволяли поочередно всплывающие в голове вспышки мыслей, очевидно пропущенные через сито разных участков психики. «Ты смотри какая смелая! сама подошла, знает все…» – говорило самолюбие. «Ты подумай какая она шикарная без одежды!» – перекрикивала фантазия. «В койку?» – лезло на голову фантазии вопящее либидо. «Ты руки́ поднять не можешь, какая уж там койка!?» – заявлял заваленный хламом, еле слышный здравый смысл. А та часть меня которая наблюдала за всем этим думала – «Господи, какой у меня должно быть глупый вид?».

Внезапно губы Нади перестали шевелиться, и я сосредоточился сильней чем мог себе позволить. Она смотрела мне в глаза, и я очевидно должен был что-то предпринять, но только неподвижно смотрел ей в ответ. Надя опять пошла мне на встречу, улыбнулась и поцеловала в щеку, после покопалась в сумочке, достала авторучку взяла мою ладонь написала на ней номер, тихо сказав:

– Звони…

– А когда? – ошалело спросил я, не найдя ничего лучше.

Она улыбнулась и уже поднимаясь по ступеням крыльца своего дома, ответила:

– В приличное время. Пока!

Я поднял руку и дождавшись, когда она скроется за дверью, медленно поплелся обратно.

Мозг, получивший дозу удовольствия ликовал. Всякий намек на давление или зажим свалились с плеч тяжелым мешком, так что казалось будто вот-вот и мое тело воспарит над дорогой подобно воздушному шарику и только подростковое самосознание, как известно отягощенное отторжением всякого восторга, удерживало меня на земле.

Еле сдерживаясь от припрыжки, я вернулся на центральную улицу и только ступил на тротуар, как и без того темный ночной воздух застлал туман. Я даже грешным делом подумал, что это последствие моей эйфории и эта дымка теперь стоит только у меня в голове, но вскоре по дороге проехала машина, разрезая лучами фар синеватое облако самого обыкновенного тумана, убедив меня в его существовании и для всего остального мира.

Туман густел. Издалека катились глухие звуки топота и длинные невнятные крики. Я перебежал через дорогу и внимательно вглядываясь в плотную пелену вышел к дому культуры.

Перед клубом шла большая драка и люди в окружении тумана, пронизанного ярким светом галогенового фонаря, походили на тесный косяк лосося продвигающегося по пойме мелкого ручья с бледной известковой водой. Я отступил к той же тумбе с афишами и объявлениями, встал на бордюр и закурил сигарету.

Из толпы летели возгласы: «Гаси этих малолеток!», «Где эта лысая сука!» и «Поролон-гондон!». В опоре на произнесенные фразы мне нарисовалась картина, в которой Дима нарвался на грубость в виду его сегодняшней слабой психической формы, и нарвался именно на Поролона. А значит вполне возможно здесь теперь Диму бьет вся мужская часть свадебных гостей, но, когда на газон из толпы выпала не молодая уже женщина, вскочила отряхнулась и вновь влезла обратно, стало очевидно, что не только мужская.

Я всматривался в лица стараясь разглядеть кого-то из своих, но меня отвлек нервный выкрик где-то справа:

– Ты за кого?! – вопил, глядя на меня какой-то небритый коротышка с круглым лицом и в широком пиджаке.

– За наших! – твердо ответил я. Тогда коротышка взвыл и с силой врезался в толпу, наверное, удовлетворившись моим ответом.

Я как не особенный любитель спортивных состязаний, будь то кулачный бой, который не ровен час окончится веселыми стартами или троеборьем, отступил в ту же тень что и прежде. Продолжая наблюдать за мельканием фигур, я не сразу заметил, как из тумана вышла Люба и просто встала около.

– Смотри, они как призраки! – сказала она, указывая на очертания отдельных людей, то выскакивающих из тумана, то исчезающих в нем. – А ты что здесь?

– Своих смотрю. Не видела? – машинально глядя в вырез ее топика, ответил я.

– Димон ваш с Зиной ушел, а остальные не знаю…

Тем временем пыл драки схлынул и физические замечания сменились выкриками претензий и обвинений. Бойцы разбрелись по двум сторонам, помогая подняться раненым. Громче всех голосил Поролон отмахиваясь от протянутой ему какой-то женщиной салфетки. Он угрожал и настаивал на том что сегодня его праздник, и никто не может его остановить, но его не менее помятые оппоненты только кривили в ухмылках разбитые в кровь рты.

Впрочем, мне было все равно, ведь в уже расступившейся толпе никого из наших не наблюдалось, тогда я сказал Любе:

– Пойдем посмотрим, что в зале? – Люба кивнула и обойдя крикунов по площади мы наконец-то зашли на дискотеку.

В фае клуба темноту которого, не попадая в такт мелодии рассеивала светомузыка, отплясывал народ. На фоне трезвых и от того ли через чур старательных танцоров сразу выделялись порядочно пьяные – раскрепощенные за всех остальных. Вдоль стен в креслах, соединенных по четыре сидения каждое, расположились наблюдатели из числа отдыхающих и тех, кто, судя по их серьезным даже напряженным лицам «не танцует!».

На входе, напротив гардеробной за столом сидела Нина – бессменный контролер дискотеки и билетерша по совместительству. За глаза (в кое то веке почти буквально) ее называли «Терминатор», от части за высокий рост и крепкую комплекцию, но в основном за ее темные очки без которых я ее не видел никогда. Нина всех нас (молодёжь) прекрасно знала и практически никогда не брезговала разговаривать с нами легко, давая ощущение равенства. Хотя вполне могла ограничить себя продажей билетов и выдворением нарушителей и без того сомнительного порядка.

– Внутрь пойдем? – спросила Люба.

– Погоди, сейчас… – ответил я и приблизившись к столу поинтересовался у Нины не забегал ли кто из моих друзей? Нина только покачала головой, и я вернулся к Любе.

– Что? – спросила она и уставилась в темноту зала.

– Нет их здесь.

– Ну и что – можно и без них… – прищурившись сказала Люба.

– Можно! Но ты же видела Диму? Поди лежит где-нибудь в канаве и мычит свои «заклинания» – надо найти!

– Блин и Зина сучка ушла… – недовольно выдала Люба. – Я с тобой прогуляюсь, не против?