Иван Дорога

Прежде чем открыть глаза слух уловил звуки глухих ударов моего собственного сердца, вперемешку с таким же ритмичным стуком откуда-то из вне. Я с трудом открыл глаза и чувствуя легкую слабость осмотрелся. Я сидел в том же кресле, а надо мной склонилась девушка, держащая меня за запястье. Взглянув мне в лицо, она отпустила руку и отступив от машины крикнула:

– Рома, он живой!

Здесь я встряхнулся и протерев глаза выскочил из машины. Девушка отступила кажется оторопев, а я чуть шатаясь окинул взглядом окрестность.

Соображал я теперь плоховато, но двор, в котором стоял сейчас, показался мне знакомым. А когда обратил внимание на возню, которая шла возле открытого настежь гаража, то с насмешкой выдохнул:

– Поролон…

Действительно это был двор, дом, гараж, а в том же числе и жена Ромы. Сам Поролон теперь бил, пытавшегося подняться недавнего моего собеседника, короткой гибкой палкой по спине. Он с остервенением стиснул зубы, при этом приговаривая: – «Мне своих проблем не хватает, вас гондонов еще учить!». После схватил второго стоящего тут же и взялся охаживать и его, пока тот сопя и кряхтя не рухнул на землю. Наконец то бросив палку, Рома вытер лоб рукавом и приблизившись ко мне сказал, прежде пожав руку:

– Поговорим?

– Поговорим. – кивнул я.

Мы с Ромой прошли в летнюю кухню – небольшой домик с диваном креслом широким столом и печкой. Он достал из кухонного шкафчика бутылку коньяка два стакана и нарезку лимона. Налил, и выпив не дожидаясь меня, стал говорить, опережая мои вопросы.

Оказалось, тот паренек с кем я говорил это Ромин двоюродный братец Коля, из города (из какого не уточнялось). Несколько месяцев назад он начудил что-то у себя, и папаша решил его спрятать подальше от посторонних глаз, пока пыль не уляжется, а за одно и его приятеля (подельника). Жили первый месяц – тишь да благодать, без необходимости за забор не выходили, но в один вечер не удержались и поехали прокатиться. Сняли местных девок – погуляли, а вот одна отказалась гулять, тут Коле шлея под хвост и попала, стал за ней увиваться…Ему говорили – школьница, а он вроде как сам не свой, влюбился похоже. Потом папаша его позвонил, говорит – пусть едут обратно, вроде как решил он дело, Коля уехал, а вот теперь вернулся.

– Они видно поняли, что дальше зайти не смогут, вот и решили тебя ко мне привезти – напугать, чтобы ты отступил. Я-то им наплел, что здесь в большом авторитете иначе этих отморозков не удержать, а так родня все же! – Явно скрепя сердцем сказал Рома. У меня к нему даже намек на уважение скользнул. – Ты Ваня пойми правильно – влюбился человек! Хотя натура у него такая, что может просто прихоть, а как получит…как там ее? Надю! Так и интерес потеряет? В общем, зла не держи! Я их тут по-своему поучу! – наливая еще сказал Рома. – Как там с Маратом, не работали еще?

– Пока нет, жду чего-нибудь подходящего. – с напускным значением ответил я, только теперь поняв отчего он так заискивает со мной.

Он понимающе кивнул, выпил еще и пошел на улицу, сказав, что сейчас позвонит и меня отвезут домой. Я вышел следом, закурил сигарету и пока Рома пошел в дом, приблизился к тем двоим, теперь сидящим у гаража на краю тротуара с печальными мордами.

– Ты чем меня вырубил? – спросил глядя на Колиного узколобого(буквально) подельника.

Он бросил обнимать себя за отбитые бока, сунул руку за пазуху и протянул вперед перемотанный красной изолентой электрошокер. Прежде я таких не видел и из баловства нажал кнопку. Аппарат зарычал, играя электрическими дугами между контактов, ребята от этого звука вздрогнули так словно их уже к ним прислонили. В общем шокер я положил себе в карман, прежде уловив в глазах паренька печаль ребенка лишившегося игрушки. Смотрел на них теперь и даже намека на злость в себе не находил, да и сильней чем Рома я точно не смог бы их наказать, хотя скорее всего и не стал бы.

Машина, с уже известным мне помощником Ромы за рулем, подъехала через пять минут и скоро я все же вошел в свою калитку.

Надя сидела за кухонным столом и читала отцовскую книжку, сразу вскочив, как только меня увидела.

– Что?! – округлив глаза вскрикнула она.

– Нормально. Но о таких ухажёрах нужно предупреждать, это же не то что наши – подрались-разошлись, эти могут и электричеством начать пытать… – с насмешкой ответил я.

– Ты серьезно? – испугано замерев выдохнула Надя.

– Нет, но предупредить стоило. Иначе выходит, что ты меня используешь. – усаживаясь за стол напротив нее сказал я. – Или даже не так – просто водишь в слепую!

– Хорошо! – игриво сказала Надя и обойдя стол уселась мне на колени. – Говоришь использую? Я тебе открою одну страшную тайну…я и дальше планирую тебя использовать. – и увидев мой ошалелый взгляд добавила, – и рассчитываю, что ты станешь использовать и меня! – покачиваясь на моих коленях потянулась и ущипнула за шею.

– Это само собой – использую… Но, если говорить о том, как я планирую тебя использовать, с моей стороны никаких секретов нет, – Надя качнула головой и сменила сверкнувший в глазах эротизм на возмущение –…будешь мыть посуду, полы и белье стирать. – она опять меня ущипнула, но на этот раз с осуждением. – Я тебе говорю предупреждай о том, что у тебя в жизни происходит! А если бы не случай, я даже не знаю, как это все могло закончиться.

Надя кивнула и вдруг спросила:

– А где твой отец?

– На работе – государственную тайну охраняет и учетные карточки призывников!

– А в чем тайна?

– Тайна в том, что никаких карточек там нет! Только подрамники от советских транспарантов, которые не смог украсть завхоз и пыльный призрак военкома. Он ходит по пустым кабинетам и скрипит казёнными ботинками! – Немного невпопад рассмеялся я и вдруг задумался. Чем сегодняшний день мог обернуться если бы эти кретины, приехали не к Поролону, а к кому-нибудь еще? Хотя разве такое может быть, чтобы все по-другому?

Своим друзьям я тогда ничего не сказал. Промолчал и о моей встрече с Маратом. А вообще у этих тоже жизнь не стояла на месте – время от времени выписывая неумелые кульбиты начинающего танцора и все больше высвечивала характер каждого.

За весь прошедший год, который всякий учащийся измеряет от первого сентября до средины июня, или от каникул до каникул, мои друзья изменились особенно заметно. Саня, например, неожиданно занялся игрой на гитаре. Хотя помнится когда-то он рассказывал, что попытка матери отдать его в музыкальную школу выдержала только несколько занятий. От них, полу контуженная преподавательница уроков пианино впала в хандру. Она же назвала манеру Сани жать на клавиши – «насилием над инструментом», с тех пор выяснилось, что до партитуры дело не дойдет и не вертеться Сани на круглом табурете! А вообще, в его бренчании на гитаре что-то было, хотя кажется он слишком торопился навесить на себя ярмо профессионала. Так вначале освоив мелодию «в траве сидел кузнечик…», он тут же взялся за гитарную партию песни «Nothing Else Matters» группы «Metallica», разучивая которую, по его словам, чуть не спятил. Такие любимые дворовыми гитаристами вещи как: «Прогулки по воде» группы Nautilus Pompilius или «Все идет по плану» группы «Гражданская оборона», выходили довольно похоже. А уж все что касалось творчества группы «Кино» вообще впечатляло, хотя нужно сказать с вокалом у Сани имелась загвоздка, проще говоря – паршиво пел. Но для каких-нибудь очередных наших посиделок его навыка хватало вполне. И когда он начинал завывать «Группа крови на рукаве!» или «Песен еще не написанных, сколько…?», толпа подхватывала песню и хором обогащала его вокальную нищету. Он между делом даже завел подругу готовую терпеть его творческие терзания и вместе с ним бороться с общественным неприятием его исполнений на трезвую голову.

У Лехи вообще жизнь сделала радикальный поворот. Дело в том, что с тех самых пор как его мать вновь вышла замуж, он по рассказам прибывал в несколько подавленном состоянии, наверное, привык быть в доме единственным мужчиной? Его новоиспеченный отчим как только прижился так взялся входить в хозяйский вкус. Стал указывать ему что делать и вообще уж слишком настырно лез в отцы. В этом возрасте и родных воспринять трудно, а тут отчим, да еще к тому же бывший военный и, как водится, с комплексом Наполеона. От этих «равняйсь-смирно!» Леха понятное дело ликования не испытывал и вечно ругался, то с отчимом, то с матерью, стал выпивать чаще обычного и по возможности не ночевать дома. Когда я пробовал с ним разговаривать на эту тему он отвечал, что лучше станет ночевать где придется, чем пойдет домой опять смотреть на эти «нравоучительные рожи». Надо сказать, в этих конфликтах мать всегда занимала сторону отчима, который в свою очередь не признавал понятия «личное пространство». В конце концов пришли к тому, что отчим как-то особенно крепко приложил Леху, а он схватился за нож. Тогда обошлось, но на «семейном» совете, обменявшись ультиматумами решили, что Леха едет учится в Томск, а отчим в свою очередь обеспечит его жильем и все расходы возьмёт на себя. Почему именно в Томск? Этот самый отчим был оттуда родом, и убедил Лехину мать в том, что и образование там лучше и присмотреть за ним в случае чего будет кому (полно родственников). К тому же городская атмосфера молодому человеку в контексте более широкого смысла социальной подготовленности куда полезней поселковой, а окончив последний школьный учебный год, там и поступит в университет. В общем в июле Леха уехал.