Любовь вне закона

– Зацепки уже есть?

– Мало. Следственная группа халатно сработала. Орудие преступления нашли да еще несколько улик, но на преступников не вышли.

– Кто был старшим? – поинтересовался Пампурин.

– Майор Деев из четвертого, – сказал Распопов. – Но опер попался никудышный, а протокол вообще составлен тяп-ляп. Какой-то умник напортачил. Сам увидишь.

Пампурину пришлось привстать и потянуться через стол, чтобы достать переданную ему папку.

– Потом изучишь.

Поднявшийся со своего места Распопов оказался неожиданно низкорослым. Голова у него была массивная, значительная, а остальное тело, хоть и крепкое, словно бы прилепилось по ошибке. Костюмы прокурор носил всегда черные, в едва заметную полоску, а галстуки предпочитал темно-красных оттенков – в тон большим пунцовым губам. Уши, нос, рот – все было крупным на его физиономии. Поредевшие волосы он зачесывал через весь череп, от виска до виска, в стремлении скрыть обширную лысину.

– Торопить тебя не хочу, но дело срочное, – говорил Распопов, прохаживаясь по огромному кабинету. – Необходимо как можно скорее отыскать убийц. Наш мэр не просто городской голова, он каждый месяц в столице бывает, а там везде вхож – хоть в генпрокуратуру, хоть в администрацию самого…

Тут Распопов понизил голос, многозначительно умолк и возвел глаза к высокому потолку. Будто прямо в поднебесье заглянул и увидел там нечто такое, что заставило его стать еще более деловитым, еще более требовательным и непримиримым по отношению к нарушителям закона.

– В общем, так, – подвел он черту, вернувшись за стол. – Погибшие были замечательными ребятами, особенно Дима Сочин. Не люблю громких фраз, но от такой молодежи зависит будущее нашей страны. А их взяли и… – Распопов сделал паузу, словно борясь с обуревающими его чувствами. – Мы не можем с этим мириться. Сочин с меня буквально не слазит: вынь и положь ему убийцу сына. И я его понимаю. Думаю, и ты, Валерий Константинович. Отцовские чувства, они… – прокурор крепко сжал кулак и встряхнул им в воздухе. – Бери дело – и за дело.

Собственный каламбур заставил Распопова коротко усмехнуться.

– Не теряй времени, Валера. Помни, сейчас твое будущее в твоих руках: и я тебя не обойду, и мэр не забудет. В общем, действуй. Ждем от тебя результатов – конкретных результатов. Дело на особом контроле, так что сам понимаешь…

– Понимаю, – кивнул Пампурин.

И по тону его было слышно, что это действительно так.

Глава третья. В тихом омуте

Дорога за город заняла чуть больше получаса. Ближе к полудню облака разошлись, и лужи вовсю засияли на солнце, дружно отражая синее небо. Асфальт был черен, напитанная водой земля – темна, по опушкам дотаивал снег, который можно было принять за клочья разбросанной бумаги.

«Грачи прилетели, – умилился Пампурин, увидев черных птиц, снявшихся с голых деревьев, похожих на метлы, воткнутые рукоятками в землю. – Значит, весна пришла окончательно».

Второе заключение было верным, а насчет грачей Пампурин ошибся. Когда стая, развернувшись над лесом, пересекла дорогу перед самым капотом автомобиля, стало ясно, что это всего лишь вороны или галки.

Умудрившись не проскочить нужный поворот, Пампурин предъявил удостоверение охраннику и вскоре добрался до нужного особняка. Желто-розоватый, под зеленой черепичной крышей, с высокой каминной трубой и декоративной башней, он выглядел солидным и основательным, но без показной роскоши или претенциозности.

Войдя во двор, любой сразу понимал, как привольно и покойно жилось здешним обитателям когда-то. Ухоженная лужайка, большая беседка, качели, очаг для приготовления шашлыков и барбекю, а слева от входа – здоровенная ель, которую, наверное, было принято наряжать на Новый год, чтобы под ней с удовольствием выпить шампанского и проветриться после обильного праздничного стола. Вдоль ограды рядочком стояли кусты, кое-где торчали совсем еще молоденькие березки, в дальнем конце чернела клумба с сухими стеблями умерших цветов.

Уверенно ставя подошвы на упругий травяной покров, Пампурин дошёл до конца двора, с трудом открыл разбухшую калитку и осмотрел окрестности. Бетонный мостик через узкую речушку был коричневым от грязи, нанесенной теми, кто ходил по раскисшей дороге. За бурым пустырем тянулся пологий холм, облепленный домами и домишками. Оттуда ехал одинокий велосипедист, представлявший собой такую же естественную деталь пейзажа, как сухие камыши, мертвый бурьян и древние столбы с проводами, уходившие вдаль.

«Если преступники уходили этим путем, то кто-то их мог заметить, – подумал Пампурин. – Но вероятность не слишком высока. По ночам тут вряд ли людно. Если и шастает кто, то исключительно спьяну. Как этот велосипедист, которого качает из стороны в сторону. Такой увидит и сразу забудет. Тот еще свидетель».

Покинув наблюдательный пост, следователь отправился в дом. Дубликаты всех ключей были ему предоставлены, родители погибших парней свое отголосили-отрыдали, так что произвести осмотр можно было без помех. Пампурин ознакомился с предварительными выводами и заключениями, но они его не удовлетворили. Акты и протоколы были составлены неряшливо, пестрели явными ошибками и огрехами, а это означало, что оперативная группа сработала непрофессионально.

Войдя в дом, Пампурин постоял, вживаясь в атмосферу. Он никогда и никому не признавался в этом, однако во многом полагался на интуицию, дополняющую логику, выстроенную на основании фактов. И эта самая пресловутая интуиция… или шестое чувство… или нюх – они подсказывали Пампурину, что прав не главный прокурор со своей версией ограбления, а предыдущий следователь, предположивший, что расстрел произвела неизвестная особа женского пола. Тем более что на брошенном пистолете были обнаружены дамские пальчики.

Настроившись на нужную волну, Пампурин медленно двинулся в гостиную, где произошла трагедия. Он был целеустремлен и собран, как ищейка, берущая след. Он весь превратился в аналитический агрегат, осматривающий место происшествия, фиксирующий все важные детали и следы, любые мелочи, представляющие интерес для следствия. Тут уже не было ни оперативников, ни других следователей, ни судмедэкспертов, ни понятых, так что Пампурину приходилось быть одному за всех.

Память у него была отличная. Он в деталях помнил все, что усвоил из протокола, и теперь мысленно сопоставлял чужие наблюдения и выводы со своими. Пампурин точно так же, как Деев до него, определил места, где находились участники трагедии, когда собрались в комнате.

«Их было четверо, – звучал размеренный голос в голове следователя прокуратуры. – Трое стояли приблизительно вот здесь, здесь и здесь. А гостья сидела на диване. Сюда она прибыла добровольно, однако потом пожалела о собственной неосмотрительности. Должно быть, оценила опасность еще до того, как увидела, что Сочин недвусмысленно расстегнул штаны. Во всяком случае, пистолет уже был у нее под рукой. Принадлежал ли он ей? Или она наткнулась на него случайно? Вот что нужно выяснить в первую очередь».

«Постой, постой, – сказал сам себе Пампурин. – Тебе же ясно объяснили, чего от тебя ждут. Расстегнутые штаны и пистолет никак не вписываются в версию, подкинутую прокурором. При чем тут какая-то девица? Ты должен искать грабителя или, лучше, нескольких. Вели операм схватить подходящих типов, подгони факты, состряпай свидетельские показания, подсунь парочку соответствующих актов экспертизы – и дело в шляпе. Распопов назначит тебя помощником, получишь серьезную прибавку к жалованию, приятно удивишь Машу и сядешь за руль престижного внедорожника. Не рассусоливай тут, Валера. Все проще простого. Например, вызови сюда охранников под предлогом дачи свидетельских показаний. Они натопчут, отпечатки оставят, что-нибудь ценное сопрут сдуру. Вот тебе и банда готовая. Давай, действуй. Хватит ходить вокруг да около».

Несмотря на все эти внутренние призывы, Пампурин продолжал привычную работу. Определив места расположения персонажей, он опустился на корточки, шаря опытным взглядом по полу. На его памяти не было еще такого случая, чтобы не всплывали новые улики при повторных осмотрах и обысках. Всегда кто-нибудь что-нибудь упускал из виду.