Приключения маленького лорда

Его слова, по-видимому, ободрили Билли Вильямса; он снова стал улыбаться всему миру и начал немножко покачиваться, точно он победил на состязании, а не проиграл. Цедди всегда умел так поступать, что людям становилось ловко и хорошо. Даже в первый разгар торжества он помнил, что побеждённому может быть совсем не так весело, как ему, что, вероятно, Билли хотелось бы думать, что при других условиях победил бы он, а не Эрроль.

Немного позже Гавишем долго разговаривал с победителем, и этот разговор заставил его несколько раз улыбнуться и потереть костлявой рукой подбородок.

Миссис Эрроль позвали из гостиной, и адвокат остался вдвоём с Цедриком. Сначала Гавишем не знал, о чём говорить с таким маленьким собеседником. Ему пришло в голову, что, может статься, было бы лучше несколько подготовить Цедрика к встрече с дедушкой и к перемене жизни. Он понимал, что маленький лорд даже не представляет себе, какая новая жизнь ждёт его в Англии и в каком доме он поселится. Он даже не знал ещё, что его мать не будет жить вместе с ним. Было решено дать ему прежде оправиться от первой неожиданности, а потом сказать остальное.

Гавишем сел по одну сторону открытого окна; с другой его стороны стояло большое кресло, и Цедрик уселся в него, глядя на адвоката. Его курчавая головка лежала на мягкой спинке кресла, ноги были скрещены, руки засунуты глубоко в карманы, совсем как у мистера Гоббса. Пока миссис Эрроль была в комнате, он спокойно наблюдал за Гавишемом и после того, как она ушла, продолжал внимательно и задумчиво смотреть на него. Оставшись вдвоём, они помолчали немного; в это время Цедрик, казалось, изучал адвоката, а Гавишем, наверно, изучал Цедрика. Он не знал, что взрослый человек должен сказать мальчику, который выигрывает, бегая наперегонки, носит короткие панталончики и красные чулочки на ножках, недостаточно длинных, чтобы перевешиваться с сиденья глубокого кресла.

Но Цедрик избавил его от раздумий, сам начав разговор.

– Знаете, – сказал он, – я не понимаю, что такое граф.

– Нет? – спросил Гавишем.

– Нет, – подтвердил Цедди. – А между тем мне кажется, что, когда мальчик должен сделаться графом, ему следует знать это. Как по-вашему?

– Да, – ответил мистер Гавишем.

– Вам не будет трудно, – вежливо заметил Цедди, – вам не будет трудно дать мне оснение? (Иногда, употребляя слова, услышанные от взрослых, он не вполне правильно произносил их.) Как люди делаются графами?

– Граф получает титул от короля и королевы, – сказал Гавишем. – Обыкновенно человека делают графом за то, что он оказал какую-нибудь услугу своему государю или совершил подвиг.

– О, – сказал Цедрик, – значит, его выбирают, как президента!

– Да? – спросил Гавишем. – Ваших президентов выбирают за это?

– Да, – весело ответил Цедди. – В президенты выбирают очень хорошего и очень известного человека. Потом устраивают факельную процессию, собирают оркестры и говорят речи. Я думал, что, может быть, со временем сделаюсь президентом, но никогда не думал, что буду графом. Я ничего не знаю о графах, – поспешно прибавил он, боясь обидеть Гавишема тем, что не желал сделаться графом. – Если бы я знал что-нибудь о них, может быть, мне захотелось бы этого.

– Граф совсем не то, что президент, – заметил Гавишем.

– Да? – спросил Цедрик. – А почему? Может быть, не устраивают процессий с факелами?

Гавишем положил ногу на ногу и осторожно прижал кончики пальцев одной руки к концам пальцев другой. Ему пришло в голову, что пора яснее объяснить мальчику положение вещей.

– Граф очень… очень важное лицо, – начал он.

– Президент тоже! – вставил Цедди. – Факельная процессия тянется пять миль, пускают ракеты, оркестр играет. Мистер Гоббс водил меня смотреть процессию.

– Графы, – не вполне уверенно продолжил Гавишем, – часто бывают очень древнего происхождения.

– Что это такое? – спросил Цедди.

– Очень древнего рода, – повторил адвокат.

– Понимаю, – сказал Цедди, глубже засовывая руки в карманы. – Мне кажется, торговка яблоками подле парка очень древнего рода. Она так стара, что вы удивились бы, как она ещё стоит на ногах. Я думаю, ей лет сто, а между тем она сидит у лотка даже в дождь. Мне так жаль её, и товарищам тоже жалко. Раз у Билли Вильямса был чуть ли не целый доллар, и я попросил его каждый день покупать у неё яблок на пять центов. Денег хватило бы на двадцать дней, но через неделю ему надоели яблоки. Тогда – такое счастье! – один господин дал мне пятьдесят центов, и я стал покупать яблоки. Так жаль всякого бедного человека старинного рода! Она говорит, что у неё ревматизм в костях и в дождь ей делается хуже.

Глядя на невинное, серьёзное личико своего собеседника, Гавишем не знал, что и сказать.

– Боюсь, что вы не вполне поняли меня, – заметил он. – Говоря о старых родах, я не думал о старом возрасте. Я хотел сказать, что если имя древней семьи было известно очень давно – её называют древним родом; иногда целые сотни лет люди, носившие то или другое имя, были известны и о них говорилось в истории их страны.

– Вот таков и Джордж Вашингтон, – сказал Цедди. – Я слышал о нём с самого рождения, и он был известен ещё раньше этого. Мистер Гоббс говорит, что его никогда не забудут. Вы знаете, его не забудут из-за объявления независимости и праздника Четвёртого июля; кроме того, он был очень-очень смелый человек.

– Первый граф Доринкоурт, – торжественно произнёс мистер Гавишем, – принял графский титул четыреста лет тому назад.

– Ого, – сказал Цедди, – давно! Вы говорили об этом Дорогой? Ей будет очень интересно. Мы скажем ей, когда она придёт. Она так любит слушать всё занимательное. Ну а что ещё делает граф кроме того, что он принимает графский титул?

– Очень многие графы помогали править Англией. Некоторые были храбры и в древние времена бились в сражениях.

– Этого я сам хотел бы, – сказал Цедрик. – Мой папа был военным и очень храбрым человеком, таким же храбрым, как Джордж Вашингтон. Может быть, именно за это его и сделали бы графом, если бы он не умер? Я очень рад, что графы храбры. Смелость – преимущество! Прежде я многого боялся… Знаете, – в темноте, но когда я подумал о солдатах революции и о Джордже Вашингтоне, я исправился.

– У графов есть и другие преимущества, – медленно сказал Гавишем и со странным выражением устремил свои проницательные глаза на мальчика. – У некоторых графов много денег.

Ему было любопытно услышать, знает ли его молодой друг силу денег.

– Деньги иметь приятно, – наивно сказал Цедрик. – Мне хотелось бы, чтобы у меня было много-много денег.

– Да? – спросил Гавишем. – А зачем?

– Видите ли, – объяснил Цедрик, – человек с деньгами может сделать очень многое. Вот, например, старая лоточница… Если бы я был очень богат, я купил бы ей маленькую палатку, под которую она могла бы поставить лоток, потом небольшую печку, а каждое дождливое утро давал бы ей доллар, чтобы она оставалась дома. Потом… О, я купил бы ей шаль. Понимаете, тогда её кости болели бы меньше. У неё не такие кости, как у нас; ей больно, когда она двигается. А это, должно быть, ужасно, когда кости болят! Если бы я был достаточно богат, чтобы сделать для неё всё это, я думаю, её кости поправились бы.

– Ага, – сказал Гавишем, – а что ещё сделали бы вы?

– О, многое, очень многое. Конечно, я накупил бы для Дорогой всяких хороших вещей – игольники в виде книжек, веер, золотой напёрсток и много колец, энциклопедию и коляску, чтобы ей не приходилось ждать омнибусов. Может быть, если бы она любила розовые шёлковые платья, я купил бы ей их; только она больше любит чёрные. Я отвёл бы её в большие магазины и сказал бы, чтобы она смотрела и выбирала сама. Потом для Дика…[2]

– Кто такой Дик? – спросил мистер Гавишем.

– Мальчик – чистильщик сапог, – сказал маленький лорд, увлечённый чудными мечтами, – такой славный чистильщик, какого не скоро встретишь. Премилый! Он стоит на углу одной из улиц в центре города. Я давным-давно знаю его. Как-то раз, когда я был ещё очень мал, Дорогая купила мне чудный мячик и я нёс его. Вдруг он выскочил у меня из рук и откатился на середину улицы, а там были лошади и экипажи. Я так огорчился, что заплакал. Понимаете, я был ещё очень маленький! Дик чистил сапоги одного господина. Он крикнул мне: «Эге», – пробежал между лошадей, поймал мячик, вытер его своей курткой, подал маме и сказал: «Теперь всё в порядке, малыш». Дорогая полюбила его, я тоже, и, когда мы бываем в той части города, мы всегда разговариваем с ним. Он кричит «эге!», а я отвечаю «эгe!». Потом мы начинаем болтать, и он рассказывает, как идут дела. В последний раз было плохо.

2

Игольник – подушечка или коробочка для хранения швейных иголок.