Грация и Абсолют

Весной сорок четвёртого получив письмо от Лонгина, лежавшего в госпитале в Гатчине, брат устроил его приезд в Москву и, когда по делам службы приехал туда, они увиделись. Лонгин, уверенный, что вполне будет понят, рассказал, почему и каким образом началось его сотрудничество с немцами, посчитал только лишним говорить о своей любви, о том, как отомстил за Ксению. Он знал, однако, что и это было бы понято.

Брат, хотя и не читал о Талейране, мог бы развить его известную мысль и сказать: для него важно не понятие «преступление», а понятие «ошибка». Он смахнул в небытие не один и не два десятка людей, которые чем-либо ему мешали, или же складывалось так, что их смерть была для него выгодна. Некоторые коллеги, сами не ангелы, считали его жестоким.

Этот человек был задушевно рад своему любимцу, польщённый, что тот, когда немцы оказались в петле, бросился через линию фронта под его защиту. Он воспользовался своим положением главнокомандующего 1-й гвардейской армией, связями в столице, и Лонгин по документам обрёл прошлое партизана, который, храбро действуя против гитлеровских оккупантов, из-за перенесённой болезни стал негоден к военной службе. Направленный в глубокий тыл, он, несмотря на молодость и отсутствие диплома, получил должность не из мелких, с чего началось его восхождение, которым он был обязан уже самому себе.

То, что теперь произошло с ним, стало для маршала сюрпризом вроде засаженного под кожу крючка.

- Что тебя задержало? – спросил отец сына чуть слышно, шагнул к нему, положил ему на плечо дрожащую руку. – Погоди, не говори, – добавил в сильном волнении, выглянул в прихожую, плотно закрыл дверь и, возвратившись к своему стулу и сев, велел гостю сесть на стул рядом. – Почему ты не прилетел позавчера? Погода была лётная.

- К чему было так паниковать? – тоном покорности сказал Лонгин Антонович, понурясь в чувстве вины.

- Ты что передо мной выёбываешься? – маршал сжал стариковскую в синих венах руку в кулак. – Сейчас вечер, а днём я мог встретиться с Ильичом, – сказал он, имея в виду Генерального секретаря ЦК КПСС. – Я попросил бы за тебя, но сначала я должен узнать от тебя всё, потому что Ильич может задать вопросы. Как я тебя торопил! как торопил! Какого хуя ты тянул?!

- Извини, но не хотелось паники…

- Не хотелось паники?! – перебил отец в отчаянии. – Вместо встречи с генсеком пришлось вызывать врача, и он настаивает, чтобы я лёг в больницу.

Лонгин Антонович, искренне расстроенный, совсем склонил голову.

- Прости.

- Да что там! – маршал горестно махнул рукой. – Рассказывай, как появилось это заявление.

Профессор приступил к изложению истории, начав с того, что поехал с Можовым в лес по ягоды и познакомился с будущей женой. Он опустил, что притворялся слепым, но сказал, что Виктор положил на девушку глаз. Оба стали за ней ухаживать, но она выбрала профессора.

- Ещё бы! Уж, наверно, ты не стал скрывать, что ты брат министра обороны, – заметил маршал.

Лонгин Антонович смиренно кивнул.

- Но парень ревновал, – со вздохом продолжил он повествование. – К нему льнула другая бабец, всё при ней – и фигурка и мордашка. Она ему нравилась, они у меня на даче в бане сошлись. И я дал ему денег на свадьбу, устроил им жильё и работу в посёлке. Другой был бы доволен.

Маршал, болезненно-напряжённо следя за говорившим, резко спросил:

- Как он узнал про твоё псковское?

Профессор поднял на него глаза, в которых было глубокое раскаяние.

- Ещё до знакомства с моей женой мы с ним выпивали, и он открыл мне душу: как с ним случилось, что он убил двоих из милиции. После этого мог ли я ему не доверять? Он же сам мне свою жизнь отдал! И однажды, когда мы с ним хорошо выпили и мне молодость вспомнилась, я ему рассказал…

Лонгин Антонович ни при каких обстоятельствах не заикнулся бы, что к выяснению его прошлого была причастна жена.

- Ты ёбнулся, – отец поморщился, как от боли. – Пить стал без меры, через водочку увяз в своём говне! Ты понимаешь, что уравнял себя с говнюком, у которого язык болтается, как хуёвая писька?

Профессор ответил беспомощной улыбкой, показывающей, что он сознаёт, как низко пал.

- Да, я ошибся.

- Э-эх-х! – в бессильном возмущении выдохнул маршал. – Я хоть за что-то тебя осуждал?! А за эту ошибку тебя выпороть надо до полусмерти, как пацана! – руки старика лежали на коленях и мелко подрагивали. – Что послужило тому, что он тебя и себя решил бросить грудью на амбразуру?

«Что послужило тому…» – повторилось в уме Лонгина Антоновича. Отец глядел въедливо:

- Между ним и твоей женой что-то было, конечно?

- Нет! – категорично отверг профессор. – Я следил! Его жена мне о каждом его шаге сообщала, я всегда знал, в какое время он приезжает в город. Вышло вот что… – и Лонгин Антонович поведал, как получилось, что Виктор увидел у него на коленях голенькую жену.

- Его это взбесило, он запил. Он не мог смириться, что ей со мной хорошо. Это вопрос психологии, об этом есть работы учёных. Ему ударило, что надо встать надо мной, показать себя героем.

- Гамлет, ебёна мать! – злобно сказал маршал.

- Теперь ты всё знаешь, – сокрушённо проговорил профессор.

Лоб старика вертикально пересекала набухшая вена, на лице застыло страдание. Он произнёс осипшим голосом:

- Завтра я буду говорить с Ильичом.

В этот день Можов ещё был в лесу. И в наступившую ночь – тоже.

110

Отправив своё послание в Москву, Виктор почувствовал, что больше не может пить. Страсти, распалявшие его, поостыли, и для него со всей отчётливостью прояснилось, что он учинил и что его ждёт. Он почувствовал себя так, как, наверно, должен был бы чувствовать себя бык, дойди до него каким-нибудь образом, что завтра придут его резать.

Виктор бросился к знакомому, у которого имелся спальный мешок, и попросил его. Набив консервами рюкзак, встал на лыжи и ушёл в зимний лес.

Через два дня приехала оперативная группа его арестовывать. Людмила рыдала и, как её научил муж, врала, будто он уехал в город. Но люди видели его уходящим в лес, о чём сообщили операм. Органы подняли работников лесничества, охотников посёлка и окрестных сёл. Те охотники, у которых были гончие, взяли на себя главную роль в поиске беглеца.

Он скрывался в лесу пять суток, пока не напали на его след. Виктор с невероятной энергией убегал от погони, он надеялся, что его застрелят, но по нему не стреляли. Предельно измотанного в последнюю ночь, его на рассвете искусали собаки, а потом за него взялась милиция.

В городе его поместили на обследование в психиатрическую больницу. В этот день в Москве генсек принял в своём кабинете министра обороны.

Холеный мясистый генсек, который был на три года моложе своего давнего приятеля, по сравнению с ним, весьма сдавшим в последнее время, выглядел сибаритствующим жизнелюбом. Он знал, о чём его собирался просить маршал, которого ему уже не один раз доводилось ограждать от неприятностей.

Тот, под стать другим представителям верхушки, не исключая и самого генсека, имел свою слабость: питал пристрастие к растлению невинных отроковиц.

Как правило, родители оказывались благоразумными и помалкивали, не без материальных выгод для себя. Однако случались и недоразумения. Однажды отец и мать двенадцатилетней девочки, которую из пионерлагеря увезли на дачу к министру, а спустя сутки доставили не в лагерь, а домой, дабы она в семейной обстановке освоилась с пережитым, не оценили любезности. Они принялись строчить жалобы в Верховный Совет, в ЦК КПСС – ну и незамедлительно попали в больницу, где скончались, по выданному родне заключению, от отравления маринованными грибами, купленными на рынке.

Другой девочке достался непокладистый папа, написавший одну жалобу и, несмотря на сделанное ему внушение, – вторую. Он умер, неосторожно прикоснувшись к электрическому проводу. Ещё один подобный не умевший молчать отец, возвращаясь с работы домой, не вошёл в свою квартиру на втором этаже, а поднялся на лестничную площадку между четвёртым и пятым этажами и выпрыгнул из окна на тротуар.