Страница 9 из 13
Год 1080. Папа Григорий VII написал датскому принцу Харальду частное письмо, в котором советовал не казнить тех, кого обвиняли в вызывании плохой погоды или эпидемий.
Век XI. Венгерский король Коломан издал закон, в котором говорилось: «Относительно ведьм, поскольку их не бывает, от дальнейших преследований должно воздержаться».
Год 1498. Не отрицая, что ведьмы действительно существуют, Ульрих Молиторис, адвокат из Констанца, написал «Диалог о ламиях и женщинах-прорицательницах», в котором называл существующие методы наказания колдунов и колдуний неправильными.
Год 1540. Антонио Венегас, епископ испанского города Памплона, отправил своим подчиненным циркуляр, в котором объяснял ложность веры в колдовство. Он предписывал колдунам и ведьмам медицинское лечение.
Годы 1518–1520. Священник и консул города Метц Корнелиус Агриппа успешно защитил обвиняемую в колдовстве крестьянку.
Год 1599. Английский архиепископ Самуэль Харснет осудил и тех, кто практиковал экзорцизм (изгнание дьявола), и тех, кто верил в это.
Годы 1610–1614. Алонсо Салазар де Фриас, инквизитор, прозванный «адвокатом ведьм», практически остановил охоту на ведьм в Испании.
Год 1635. Протестант Иоганн Маттеус Мейфарт осудил бесчеловечные пытки обвиненных в ведовстве, утверждая, что они противоречат и здравому рассудку, и христианскому милосердию.
Год 1691. Голландский протестантский теолог Бальтазар Беккер опубликовал книгу «Околдованный мир», осуждающую охоту на ведьм.
Как мы видим, в этом списке большинство противников жестокой охоты на ведьм – как раз католики. Именно их мнение влияло на деятельность «святой инквизиции». И очевидно, что она проявляла больше гуманности, чем все остальные борцы с колдовством. Кто же эти остальные? Это те, кого Церковь в вышеизложенных примерах молила или которым (где было возможно) приказывала остановиться в своей мании убийства. Речь идет о мирянах, а позднее – о другом течении христианства. Нет, не православном. Как мы уже говорили, православная Церковь относилась к ведовству снисходительно, карая ведьм только тогда, когда они приносили очевидный ущерб, что, как ни удивительно, случалось нечасто. О православии и ведовстве мы поговорим несколько позже, поскольку эта снисходительность восточных церковников достойна рассмотрения. А сейчас обратимся к едва ли не самой жестокой (по тем временам) ветви христианства, то есть к протестантам.
Протестантизм изначально заявил о себе как о течении, твердо намеренном противостоять ведьмам. Ф. Донован, современный историк, писал: «Если мы отметим на карте точкой каждый установленный случай сожжения ведьмы, то наибольшая концентрация точек окажется в зоне, где граничат Франция, Германия и Швейцария. Базель, Лион, Женева, Нюрнберг и ближние города скрылись бы под множеством этих точек. Сплошные пятна из точек образовались бы в Швейцарии и от Рейна до Амстердама, а также на юге Франции, забрызгали бы Англию, Шотландию и скандинавские страны. Надо отметить, что, по крайней мере, в течение последнего столетия охоты на ведьм зоны наибольшего скопления точек были центрами протестантизма. В полностью католических странах – Италии, Испании и Ирландии – было бы очень мало точек; в Испании практически ни одной». А его учитель, видный протестантский историк Генри Чарльз Ли отмечал: «Борцы за рациональное мышление (например, Декарт) были на севере Европы редкими диссидентами, а большинство видных интеллектуалов даже и в XVIII веке верили в демонов и ведьм. И сотни тысяч “ведьм” отправились на костер в век научной революции (и сжигали их в США вплоть до XVIII века, причем судьями были профессора Гарвардского университета)».
Причины этого весьма просты.
Началом Реформации – широкого процесса перестройки католической Церкви – принято считать своего рода «перформанс» доктора богословия Виттенбергского университета, священника местной церкви Мартина Лютера. В холодную осень 1517 года, в День Всех Святых, он, как утверждают некоторые источники, прибил к дверям Замковой церкви таблички с 95 тезисами своей философии. Образованный гуманист, теолог, он выступал против отхода католической Церкви от канонов христианства. Лютер отверг так называемое «священное предание», а значит, и истории святых, постановления римской Церкви и папские буллы. Истину Мартин Лютер видел в Священном Писании, то есть в Библии. Для католиков все было абсолютно ясно: Бог говорит с человеком устами папы римского, и далее эта истина передается все ниже по иерархической лестнице, через епископов и священников, назначенных им самим. А наш герой считал, что истина заключается лишь в Библии. Он предлагал и даже требовал понимать ее только буквально, а не метафорически, как это часто делалось раньше. Особое негодование протестующего Лютера (потому течение и называется «протестантизм») вызывали так называемые «индульгенции». Существует ошибочное мнение, что с их помощью христианам отпускали грехи за деньги. На самом деле все обстояло сложнее. За деньги можно было откупиться от епитимьи – то есть наказания, которое назначал церковник грешнику после покаяния. При этом, конечно, никто не отпускал грехи насовсем – на том свете, во время суда Божьего, о них обязательно вспомнят. Но Церковь являлась детищем апостолов, и их добрые дела составляли то, что называлось «сокровищницей добрых дел» – резервуаром, из которого можно было черпать и продавать благодать, которой Бог награждал за добрые дела. С этим Лютер никак не мог согласиться. Концепция действительно кажется несколько странной, вероятнее всего, порожденной желанием обогатиться. Лютер хорошо знал Библию и потому понимал, что это противоречит самой ее сути. К сожалению, Библию он трактовал весьма прямолинейно.
Например, он отлично запомнил категоричную фразу из Ветхого Завета, грозный приказ Моисея: «Ворожеи не оставляй в живых» (Исход, 22:18). И потому отношение его к ведьмам было однозначным. К сожалению, технологии уничтожения людей за века, прошедшие со времен Моисея, весьма усовершенствовались.
Лютер был приверженцем старых как мир демонологических идей. Кое-что вызывало у него сомнения, например реальность шабашей, ковенов или полетов ведьм. Но в сделки с дьяволом и колдовскую порчу он верил безоговорочно. «Колдуны и ведьмы – суть злое дьявольское отродье, они крадут молоко, навлекают непогоду, насылают на людей порчу, силу в ногах отнимают, истязают детей в колыбели… понуждают людей к плотской любви и соитию, и несть числа проискам дьявола». Это было написано через пять лет после тезисов 1517 года.
Вера этого видного религиозного деятеля в постоянные нападки дьявола на людей была удивительна и необычна даже для его времени. Исследователи работ Лютера подсчитали, что в его писаниях дьявол упоминается в полтора раза чаще, чем Бог. Лютер верил также в то, что мух к нему присылает дьявол, чтобы отвлекать его от написания проповеднических книг, чего, по мнению отца-реформатора, хотел Бог. Лютер вообще имел с сатаной весьма личные отношения; дьявол даже «спал с ним» чаще, чем жена, – и это слова не исследователей, не противников, а самого Мартина Лютера. Однажды, споря с глазу на глаз с дьяволом по поводу того, что использовать мух в такой борьбе нечестно и вульгарно, Лютер запустил в него чернильницей.
«Мы все – пленники дьявола, который является нашим повелителем и божеством». «Телом и имуществом мы покорны дьяволу, будучи чужестранцами и пришельцами в мире, повелителем которого является дьявол. Хлеб, который мы едим, напитки, которые мы пьем, одежда, которую носим, да и сам воздух, которым дышим, и все, что принадлежит нам в нашей телесной жизни, все это от его царствия», – писал Мартин Лютер.
Высказывание о материальных ценностях, таких как хлеб и одежда, вероятно, объясняется тем, что этих ценностей проповедник никогда не имел в достатке и потому считал чем-то чуждым, а «чужой» всегда значит «дьявольский». Мартин Лютер родился не в семье бюргера или священника, он был сыном простого шахтера-рудокопа. Будучи представителем бедноты, он с детства впитал ненависть к сильным мира сего и всему, что они имеют. Однако, с другой стороны, он сохранил с детства и некоторый пиетет к имущим. Сыну рудокопа казалось, что богатства, которыми они владеют, взялись ниоткуда, ведь его отец работал куда тяжелее, чем они, однако часто не имел ни гроша. Так появилась его идея о предопределенности и «земном вознаграждении»: богатство достается праведным за добродетель. Не правда ли, противоречивый тезис?